Тем не менее, 15 апреля адмирал подписал отношение к министру финансов, уведомлявшее его о повелении монарха[247]. К отношению были приложены «Общий план работ по постройке судов…», «Общий свод сумм…» и ряд других документов[248]. В плане впервые конкретизировалось водоизмещение будущих кораблей. Он предусматривал строительство для Балтики 16 броненосцев по 8400 т, причем четверть из них — за границей, двух крейсеров I («фрегатского») ранга по 5800 т и девяти II («корветского») по 2400 т; для Черного моря — восьми броненосцев по 8500 т, двух посыльных судов и 18 миноносцев типа «Батум», для Сибирской флотилии — двух транспортов. Канонерских лодок для Балтики и Тихого океана планировалось построить 19 единиц.
На все корабли требовалось израсходовать 374 860 160 руб., причем из нормального бюджета министерства можно было выделить 207 млн, а остальную сумму предстояло ассигновать сверх сметы.
Рассмотрев документы, Н.Х. Бунге 23 апреля доложил Александру III, что финансовую сторону вопроса следует обсудить одновременно с политической и военной в особом совещании, поставив под сомнение все прежние решения. Тем самым в очередной раз было продемонстрировано несовершенство организации правительства. Император согласился с приведенными доводами и повелел созвать совещание во главе с председателем Комитета министров М.Х. Рейтерном и с участием великого князя Алексея Александровича, И.А. Шестакова, П.С. Ванновского, Н.К. Гирса, государственного контролера Д.М. Сольского, председателя департамента экономии Государственного Совета графа Э.Т. Баранова и самого Н.Х. Бунге. По сути дела, в расширенном составе воспроизводилось совещание 21 августа 1881 года. 26 апреля Н.Х. Бунге разослал назначенным лицам соответствующие извещения, а 4 мая И.А. Шестаков препроводил им необходимые материалы. После ознакомления с ними, М.Х. Рейтерн 8 мая предупредил участников совещания, что заседание назначается на час дня четверга, 13 мая, в помещении Комитета министров[249].
Так как к вопросу об увеличении военно-морских сил был прибавлен вопрос о субсидии Добровольному флоту, то на заседание пригласили К.П. Победоносцева.
Заранее можно было предсказать, что на совещании развернется упорная борьба за каждую копейку, подогреваемая очередными финансовыми затруднениями, вызванными на этот раз внутриполитическими процессами — весной 1882 года по юго-западным губерниям России вновь, как и год назад, прокатилась волна еврейских погромов. Антисемитское движение, в начале 1881 года давшее о себе знать в столице Германской империи, Берлине, и распространившееся на Померанию, перекочевало в Россию и после православной Пасхи проявилось в Елисаветграде, Киеве, Одессе, Варшаве, Ромнах, Волочиске и других, преимущественно украинских городах. Местные власти, часто не располагавшие достаточными полицейскими силами, терпели поражение в борьбе с ним. Эксцессы достигали значительного размаха. Так, на протяжении августа 1881 года в Нежине было разрушено до 300 домов евреев, которые стали выселяться из города. Однако министр внутренних дел граф Н.П. Игнатьев по сути дела предоставил событиям идти своим чередом, возможно, ориентируясь на негативное отношение к евреям самого императора. Лишь 4 сентября в ряде губерний было введено состояние усиленной охраны.
Кажущаяся пассивность российских властей раздражала европейскую и американскую еврейскую диаспору. 24 января 1882 года в Лондоне состоялось собрание, с участием известного финансиста, барона Ротшильда, протестовавшее против антиеврейского движения в России. Оно, конечно, не изменило положения, и после Пасхи в Летичеве, Чернигове, Дубоссарах, Гомбине, Екатеринославе, Ровно начался разгром принадлежавших евреям лавок, мастерских, кабаков[250].
Среди причин движения, пожалуй, самой серьезной была неурегулированность экономических отношений, сказывались и этнопсихологические различия. Пренебрегая просвещением и поощрением разумной инициативы русского и украинского народов, правительство безуспешно старалось ограничить предпринимательскую деятельность евреев. Однако она продолжала развиваться, и не воздерживавшее конкуренции украинское население протестовало доступными ему способами, вплоть до актов вандализма и насилия. Положение осложняли плохие урожаи 1879–1881 годов, способствовавшие обнищанию как деревни, так и города и обострившие этническое противостояние. Страсти накалялись до такой степени, что с обеих сторон были не только избитые, раненные, но и погибшие. Даже военные команды с трудом останавливали бушевавшую толпу, нередко пьяную. Однако Европа, игнорируя сложность вопроса, прибегла к мерам экономического воздействия.
Государственный секретарь Е.А. Перетц 20 апреля 1882 года записал в дневник: «Как известно, Ротшильд объявил недавно во всеуслышание, что он не покупает русских государственных бумаг; такие слова Ротшильда имеют на всех европейских биржах чрезвычайный вес, и последствием их был необыкновенный упадок как бумаг наших, так и самого курса»[251].
Состояние российских финансов настолько ухудшилось, что ставило под сомнение успех преобразований, отчасти уже обсуждавшихся в Государственном Совете и санкционированных Александром III, в том числе отмену подушной подати и реформы в Военном и Морском ведомствах. Провести их одновременно и в полном объеме казалось невозможным, поэтому министр финансов, при поддержке Государственного Совета, старался экономить практически на всех статьях бюджета, включая сметы Морского министерства. Еще в декабре 1881 года Э.Т. Баранов, Н.Х. Бунге и Д.М. Сольский представили императору соответствующий доклад, получивший одобрение[252]. В связи с этим Алексей Александрович и А.А. Пещуров были вынуждены сократить программу заграничного плавания до двух небольших судов. Затем, в апреле 1882 года, последовало упразднение Практической эскадры — наиболее боеспособного соединения на Балтике, и уменьшение команд некоторых портовых судов, брандвахт, плавучих доков[253].
На заседании 13 мая, в ответ на требование генерал-адмирала и И.А. Шестакова обеспечить судостроение, Н.Х. Бунге заявил, что «Государственное казначейство едва ли в состоянии принять на себя обязательство вперед на 20 лет нести те же жертвы, которые возлагаются на него проектом Морского ведомства»[254].
Министр финансов аргументировал это значительным бюджетным дефицитом, мизерностью доходов и сомнительностью займов, ибо «при враждебном к России настроении еврейских капиталистов нельзя рассчитывать на заграничную, сколько-нибудь выгодную и значительную операцию. Внутренний же заем… равным образом зависит, подобно внешнему, от положения еврейских дел, потому что главные денежные средства в России находятся также в еврейских руках»[255].
Само собой разумеется, что сложившаяся ситуация требовала весьма продуманной внутренней политики, и отсутствие ее ударяло, в числе прочих, и по Морскому ведомству. Заметим, что лишь после назначения в июне 1882 года на пост министра внутренних дел графа Д.А. Толстого порядок в юго-западных губерниях был постепенно восстановлен.
Н.Х. Бунге, а с ним и Д.М. Сольский, драматизировали состояние финансов, чтобы заставить моряков пересмотреть и значительно сократить свои запросы. Однако при поддержке Н.К. Гирса и Н.Н. Обручева (П.С. Ванновский по болезни отсутствовал) И.А. Шестаков и великий князь Алексей Александрович сумели отстоять их. Вечером того же дня управляющий Морским министерством с удовлетворением занес в дневник: «Знаменательный для меня день … Хотели связать нас Черным морем только, но ни Алексей, ни я на это не согласились. Дали тотчас 3 миллиона … и обещались выполнить всю нашу программу»[256].
