Такую операцию возможно совершить единственно посредством быстрого, почти внезапного десанта, исполненного в минуту надобности. Для чего необходимо: иметь такой боевой флот, который мог бы очистить Черное море от турок и запереть устье пролива на время переезда первого десантного эшелона, и такой транспортный флот, который мог бы перевезти в один раз корпус войск, достаточный для действий против тех сил, которыми Порта может наспех располагать в окрестностях Босфора»[187].
Отметим сходство положений данного постановления с решениями Ливадийского совещания 1879 года. Несомненно, на них также сказалась позиция Военного министерства, в целом не изменившаяся и при новом его руководстве. Здесь, на наш взгляд, особенно чувствуется влияние начальника Главного штаба, генерал-лейтенанта Н.Н. Обручева, приверженца идеи Босфорской операции. На заседании 21 августа ее проводил П.С. Ванновский, смягчающие же формулировки принадлежат, очевидно, Н.К. Гирсу.
Отдав дань черноморским проблемам, министры, вместе с тем, согласились, что морским силам на Балтике подобает сохранять «первенствующее значение сравнительно с флотами других держав, омываемых водами этого моря. Для сего флот наш не должен уступать Германскому, а буде можно должен иметь даже перевес над ним в открытом море. Самая оборона берегов Балтийского моря должна быть активная, не допускающая блокады и готовая воспользоваться всяким удобным случаем для перехода в наступление. В этих видах, помимо численного состава судов, необходимо стремиться к тому, чтобы флот наш не был прикован большую часть года к Кронштадту, а имел более свободное и самостоятельное положение на водах Балтийского моря, что может быть достигнуто лишь устройством обеспеченных стоянок (с необходимыми мастерскими) для судов названного флота в наименее замерзающих частях наших берегов (как например Виндаве, Ганге и Балтийском порте)»[188]. Нельзя не обратить внимания на явную связь этих пожеланий с мыслями, высказанными А.А. Пещуровым в записке от 3 июня.
Задачи Сибирской флотилии совещание ограничило разведкой и транспортной службой. «Затем, в случае отдельных столкновений с Китаем и Япониею, при мирных отношениях к европейским морским державам, предстоит откомандировывать в воды Тихого океана (по примеру 1880 года) особые эскадры из состава Балтийского и Черноморского наших флотов (при чем в числе судов непременно должны быть и мелкосидящие, пригодные для действий в портах); для ограждения же общих политических интересов России необходимо располагать в водах Тихого океана достаточным количеством крейсеров, которые могли бы в случае столкновения с европейскими державами серьезно угрожать их торговле, нападая на их коммерческие суда, склады и колонии», — гласило постановление. Видимо, столь умеренный подход к нуждам дальневосточной окраины удовлетворял всех собравшихся[189].
И конечно же, по требованию военного министра совещание, сверх основных задач, признало необходимость обеспечить оборону низовьев Дуная, а также крепостей на Висле, Немане и в устье Западной Двины речными броненосными судами. В интересах военного ведомства и Министерства иностранных дел планировалось содержать на Каспии небольшую флотилию, включающую два крейсера и несколько пароходов.
Таким образом, собравшиеся 21 августа министры попытались совместить воедино и намерение прежнего руководства Морским ведомством развивать оборонительный флот на Балтике, а также строить крейсера для борьбы с Англией или Германией, и разделяемое Военным ведомством желание Александра III подготовиться к окончательному разрешению Восточного вопроса на Черном море, казавшемуся тогда актуальным. Судя по всему, проблемы Дальнего Востока в тот момент мало занимали А.А. Пещурова, Н.К. Гирса и П.С. Ванновского (впрочем, последний едва ли успел войти в курс всех дел своего министерства). В постановлениях нет никаких указаний на возможность существенного усиления Сибирской флотилии и соответственного оборудования Владивостокского или иного порта, способного служить как базой крейсерских операций, так и опорным пунктом при разрыве с Китаем. Не чувствуется и критического отношения к экспедиции 1880-ro года. Вместе с тем, более пристальное внимание к вопросам, касавшимся безопасности европейских границ государства, учитывая трудности освоения его восточных земель, можно признать вполне оправданным, тем более, что овладение Босфором с высокой вероятностью влекло за собой конфликт не только с Англией, но и с Австро-Венгрией и ее союзницей — Германией. В целом решения совещания заложили основы будущей морской политики России на длительный период. 22 сентября 1881 года военный министр представил итоговый документ императору Александру III, наложившему на него резолюцию: «Совершенно одобряю эти заключения»[190]. 24 сентября П.С. Ванновский сообщил об этом А.А. Пещурову.
Оставалось разработать конкретный план мероприятий, прежде всего, по строительству и ремонту кораблей, портовых сооружений, заводов и мастерских, чтобы уточнить величину необходимых ассигнований. Его стержнем руководство Морским министерством сделало кораблестроительную программу, отвечавшую поставленным стратегическим целям. Поэтому именно с ее требованиями предстояло соотнести как финансовые, так и производственные ресурсы, находившиеся в распоряжении Морского ведомства, она же диктовала и задачи оборудования морских театров.
Но до того, как в министерстве началась разработка такой программы, великий князь Алексей Александрович решил сменить председателя кораблестроительного отделения МТК, надо полагать, главным образом из-за крайне отрицательного отношения императора к судам его конструкции. 14 октября 1881 года А.А. Пещуров, поддерживавший переписку с опальным Константином Николаевичем, сообщил великому князю, что на место А.А. Попова Алексей Александрович приглашает И.А. Шестакова[191].
Адмирал принял предложение с оговоркой, сославшись на «слабеющие силы», и отправился в поездку по английским и французским портам, чтобы ближе ознакомиться с современным судостроением. 16 ноября он был назначен на новый пост высочайшим приказом по Морскому ведомству.
Тем временем генерал-адмирал сформировал комиссию под своим председательством для «обсуждения вопроса о будущем составе флота», иначе говоря, для пересмотра предложений управляющего министерством. В нее вошли: A.А. Пещуров, главный командир Кронштадтского порта, адмирал П.В. Козакевич, Г.И. Бутаков, С.С. Лесовский, А.А. Попов, П.А. Перелешин, И.А. Шестаков, В.А. Стеценко, Ф.Я. Брюммер, О.П. Пузино, Н.Н. Андреев. Делопроизводство было поручено новому директору канцелярии, капитану 1 ранга Н.И. Казнакову. 15 ноября Пещуров распорядился собрать адмиралов на первое заседание, назначенное на пятницу, 20 ноября 1881 года, в помещении канцелярии[192].
Вместе с извещениями о предстоящем заседании членам комиссии разослали брошюру с отзывами М.П. Манганари, И.Ф. Лихачева, А.А. Попова, П.А. Перелешина, И.A. Шестакова, Г.И. Бутакова и Н.Н. Андреева на записку А.А. Пещурова.
Состав комиссии, конечно, был отнюдь не случаен: в нее вошли прежний и новый управляющие министерством, прежний и новый председатели кораблестроительного отделения МТК, главные командиры портов на Балтике, директор Инспекторского департамента, старшие и младшие флагманы Балтийского флота, активно обсуждавшие записку от 26 апреля. Вместе с тем, в большинстве своем они являлись сторонниками теории крейсерской войны и усиления преимущественно Балтийского флота, именно в таком духе высказались в собственноручных отзывах Г.И. Бутаков, А.А. Попов, О.П. Пузино, В.А. Стеценко, отчасти Н.Н. Андреев. Интересна в этом отношении записка С.С. Лесовского от 4 сентября 1881 года, не поспевшая к совещанию 21 августа. Предшественник А.А. Пещурова был одним из творцов морской политики второй половины 1870-х годов, хотя, разумеется, и не ведущим, но достаточно авторитетным, чтобы оказать на преемника некоторое влияние.
