Какая женщина! Даже черноглазая стройная Паула не сравнится с этой белокожей упругой красавицей! Какая женщина досталась ему! В висках у него стучало от нетерпения. К тому же чиста, как цветок, не из тех, кто составил славу Сухопарому.

И тут он увидел, что Ньвес поднимается по лестнице с подносом в руках. Она несла ему ветчину, нарезанную ломтиками, большой кусок хлеба, стаканчик с желтком и небольшой кувшин вина.

— Ты все еще здесь, сумасшедший! — ласково пожурила она его, не в силах увернуться от его объятий, — А вдруг у тебя снова закружится голова?

— Я уже крепок, как скала, — ответил он, следуя за ней в спальню. — У меня голова кружится, только когда ты рядом.

— Иди, иди, поешь, ведь ты голоден.

— Я по тебе изголодался, — проговорил он, обнимая ее, притянул к себе и, заглянув ей в глаза, закрыл смеющийся рот поцелуем…

Женщина снова выскользнула, — легкая и проворная, несмотря на свою полноту, — юркнула за дверь и заперла ее снаружи. Белобрысый приник к створке и постучал. Послышался нежный голос:

— С тобой иначе нельзя, придется взять тебя в плен.

— Ты и так пленила меня, — ответил он смеясь.

— Будь умницей, ягненочек. Потерпи немножко.

До него донеслись легкое чмоканье — вероятно, она послала ему воздушный поцелуй — и скрип ступенек.

Пришлось смириться с арестом. Он быстро проглотил еду и стал смотреть в окно на безлюдное поле. Ближе, под окнами, виднелся тот самый патио, по которому он прошел вчера вечером, и угол здания, увенчанного звонницей без колокола. Оттуда тропа уводила к холму, а потом спускалась по пологому склону к реке. Полоса зелени змеилась вдоль берега, обозначая русло. За рекой, на скале, возвышался замок и простирались до самого Ангикса желтые посевы пшеницы и ячменя. За ними виднелись новые холмы, поросшие дубами, и, наконец, небо. Все пустынно, все покрыто пылью, все жаждет влаги.

Ему вдруг пришло в голову заглянуть в шкаф, и на какое-то время он развлекся. Женские вещи висели рядом с мужскими, которые он с пренебрежением отодвинул в сторону. Никогда еще Белобрысому не приходилось видеть ничего подобного: женщины в горах носили одежду, давно вышедшую из моды. Он раскладывал платья на кровати, любовался ими и снова убирал в шкаф. По мере того, как солнце с невероятной медлительностью склонялось к полям, возбуждение Белобрысого росло. По звукам, доносившимся снизу, он определял, чем занимается Ньевсс. Один раз он даже увидел, как она вышла в патио и посмотрела наверх. Заметив его у окна, она послала ему воздушный поцелуй, вывалила через дверцу хлева корм поросятам, направилась за дровами, нагнулась, на удивление изящно, вероятно, знала, что на нее смотрят. Перед тем, как войти в дом, она кинула на Белобрысого многозначительный взгляд. Солнце клонилось к закату, под его лучами полыхал фронтон здания, которое он видел из окна. Ньевес, как и в прошлую ночь, вышла закрыть ворота; рассмеялась, заметив простертые к ней из окна руки, и снова скрылась в доме. Время тянулось по-прежнему медленно. На небе зажглись первые звезды, из открытого окна потянуло прохладой. Ньевес что-то прокричала старухе. Затем раздался скрип ступенек под тяжелыми медленными шагами. На площадке старуха остановилась и пошарила по двери.

— Ньевес! — крикнула она, и от голоса ее повеяло таким холодом, что кровь застыла в жилах Белобрысого. — Почему у вас дверь заперта на ключ?

Послышались торопливые шаги на лестнице, а затем и голос:

— Заперта?.. — прокричала Ньевес старухе. — Верно! Я и не заметила, что заперла ее!

— А зачем унесла ключ?

— Ключ? Я не уносила… Ах, вот он, на полу!

Ключ повернулся в замочной скважине, дверь отворилась. На пороге показалась старуха. Ее потухшие глаза смотрели прямо на Белобрысого.

Старуха часто дышала, охваченная беспокойством.

— Федерико, — жалобно произнесла она, — ты здесь?

— Ведьма! — откликнулась Ньевес, и тут же громко спросила: — Откуда ему здесь взяться, сеньора, ведь он придет только завтра. Тут никого нет!

— Никого? — усомнилась старуха, словно спрашивая себя и не уходя с порога.

— А вам хотелось бы, чтобы здесь кто-нибудь был?! — раздраженно прокричала Ньевес. — Идите-ка лучше спать! А я пойду закончу дела по хозяйству. — И, дернув ее за рукав, повернула спиной к спальне и легонько подтолкнула к двери напротив. Затем, обернувшись к Белобрысому, сказала: — Я скоро вернусь, сокровище мое. Никуда отсюда не выходи.

И стала вслед за старухой спускаться по лестнице. Легко сказать: никуда не выходи! Разве это возможно? Белобрысый тихонько сошел по лестнице и увидел, что Ньевес, заперев входную дверь, ставит на поднос лучшую еду, какая нашлась у них в доме, и кувшин доброго вина. Подкравшись сзади, он обнял ее, с удовольствием вдыхая запах, исходивший от ее волос.

— Оставь, оставь, сумасшедший… Иди снеси все это наверх, я сейчас приду… Так будет скорее.

Сунув ему в руки поднос, она подтолкнула его к лестнице и включила электрический свет на верхней площадке. Поднявшись, Белобрысый обрадовался, что вовремя покинул спальню. Старуха, снова возвратившись в комнату сына, с упорством шарила по углам. Он подождал, пока она вышла и направилась по коридорчику к себе. Лицо старухи выражало страх и бессильное отчаяние. Звякнула щеколда, шаркнул по полу стул, придвигаемый к двери.

Белобрысый вошел в спальню и поставил поднос на стол. Послышались шаги Ньевес. Он хотел было обернуться, но вдруг через окно увидел, как ворота скотного двора тихонько приоткрылись. Ньевес, подойдя к нему сзади, обняла его за плечи и пылко прошептала на ухо:

— Ну вот, твоя Ньевес здесь, с тобой.

Белобрысый не отозвался, следя взглядом за воротами, через которые только что воровато прошмыгнул Сухопарый.

Что-то прорычав, Белобрысый оттолкнул от себя Ньевес. Она тоже посмотрела в окно и испугалась.

— Не выходи, не выходи! Я сама велю ему уйти, я… — воскликнула она. Но Белобрысый уже выскочил на лестницу, крикнув ей на бегу:

— Сейчас увидишь, кто из нас настоящий мужчина!

И в несколько прыжков очутился внизу. Пробегая мимо кухни, он машинально схватил со стола большой кухонный нож, распахнул дверь и остановился на пороге.

Сухопарый, стоявший посреди патио, удивился, увидев перед собой Белобрысого.

— Это ты, парень? — обрадовался он. Но тут же осекся, заметив нож. — Черт! Уж не собираешься ли ты меня убить?

— А ты не собирался убить меня вчера вечером, бандюга? — злобно прорычал Белобрысый.

И вдруг до него дошло то, о чем он прежде не подумал: перед ним стоял Сухопарый, его товарищ. На него он поднимал теперь нож.

— Я? — спросил Сухопарый с поразительным хладнокровием. — Да ты, наверное, спятил, сынок. Как только тебе могло взбрести в голову, что Сухопарый захочет убить Белобрысого!

— Это не я, а ты спятил вчера… Когда хотел отбить у меня Ньевес.

— И точно спятил… Но все равно, как ты мог подумать, что я стану тебя убивать из-за какой-то бабы. Ты просто неудачно упал, вот и все.

— Из-за какой-нибудь, может, и не стал бы, а из-за Ньевес…

— Да все они одинаковы, сыпок, — улыбнулся Сухопарый. — И твоя Ньевес…

Но Белобрысый заорал так, что Сухопарый замолчал, побледнев.

— Ньевес чиста, как солнце, бабник паршивый!

— Не лезь в бутылку! — злобно крикнул Сухопарый.

Тут Белобрысый совсем озверел и, шагнув ему навстречу, проговорил:

— Сейчас же скажи, что Ньевес не такая. Сию же минуту, громко, внятно, а то… — рука его дрогнула, он еще ближе подступил к Сухопарому.

— Не лезь на рожон, Белобрысый! — предостерег его Дамиан. — Если ты замахнешься, тебе придется меня убить! Иначе я убью тебя… И послушай, что я тебе скажу, парень. Я еще с тобой никогда так не говорил. У Ньевес есть муж, а она с тобой спит в его постели. Так ведь?

— Ну и что? Зато она дала тебе от ворот поворот.

Сухопарый помолчал, прежде чем ответить.

— Мне?.. От ворот поворот? А ну-ка, посмотри на нее… — И он поднял руку. Обернувшись, Белобрысый увидел, как Ньевес, стоявшая в дверях дома, исчезла, громко всхлипывая. — Я никогда не сказал бы тебе, — продолжал Сухопарый с горечью много повидавшего человека, — пусть даже ты сочтешь меня последним брехуном, но нельзя допустить, чтобы два мужика стали из-за нее убивать друг друга… Так я полагаю, парень.