Они подошли к реке уже совсем близко. Луна отражалась в воде и чуть серебрила влажные бока стволов, отчего река казалась светлой среди густых лесных теней.

— Эта история напомнила мне о том романсе, который я только что тебе рассказал, — улыбнулся Шеннон с горечью. — Когда я потом сказал об этом случае товарищу, он посмеялся надо мной. «Дурак! Она хотела получить хлеб для дочери, мужчину для себя и выглядеть при этом повинной жертвой…» Так ответил мне храбрый солдат. И сначала я ому поверил. Но поразмыслив, я решил, что он не прав… иначе зачем ей было давать мне вот это… Как ты думаешь, Паула?

С этими словами он отвязал от пояса коралловый кулачок, висевший на шнуре. Паула подержала его немного. Ее неподвижный силуэт четко вырисовывался в лунном сиянии.

— Я никогда не стану искать мужчину, Ройо. Никогда, можешь не сомневаться, — убежденно произнесла она, возвращая ему амулет.

Шеннон поцеловал коралловый кулачок и снова привязал его к поясу. Затем свернул в сторону, делая небольшой крюк, чтобы им прийти в лагерь порознь. Он думал о том, что, если бы там, на холме, в почти священных сумерках, случилось бы что-то неведомое, еще непознанное… «Кто знает?» — спрашивал он себя.

Паула смотрела, как он удаляется от нее все дальше и дальше.

— Ах! — глубоко вздохнула она. — Если бы я могла его полюбить!

От Бухадильи до моста Ла-Тагуэнсы не больше восьми километров по реке, однако потребовалось почти десять дней, чтобы преодолеть трудные теснины Уэльгас, Пье-Лабро и Портильо-Рубио. Погода снова испортилась, лил холодный дождь, а когда он переставал, люди все равно часто соскальзывали в воду с камней и бревен. Первое апреля настигло их у кладбища Уэртапелайи, чтобы порадовать взгляд, как сказал Балагур. На следующий день они добрались до Ла-Тагуэнсы — мост, построенный на высоте тридцати метров, обоими концами упирался в скалы. Миновали его с трудом, на бревнах, так как берега здесь были крутые, и, разбив лагерь чуть ниже по течению, усталые, завалились спать.

Что-то вдруг заставило Шеннона проснуться, едва лишь забрезжил рассвет. Дождя, к счастью, не было. Шеннон удивился, увидев, с каким остервенением, чуть ли не пинками, расталкивает Американец одного из спящих. Рядом с ним стоял Сухопарый, потерявший всю свою уверенность, и не переставая кричал:

— Да не может этого быть, дружище! Не может быть! Я сам связывал их вместо с Четырехпалым. Я ведь всю жизнь лес сплавляю.

— Тогда почему же они разорвались? — в бешенстве спросил Американец.

— Не знаю… Может, вода поднялась?

— Не выше, чем вчера.

— Не может этого быть.

— Пойди посмотри сам.

— Всю жизнь сплавляю лес, — тупо твердил Сухопарый.

Едва Шеннон увидел расстроенные лица сплавщиков, он сразу понял, что произошло что-то серьезное.

— Кузнец-то он хорош, только молота ему не хватает, — шутливо заметил Дамасо, как бы оправдывая товарища.

Сухопарый, пристально взглянув на него, обратился к Четырехпалому:

— Узлы ведь были крепкие, не могли они развязаться, правда, Четырехпалый?

— На совесть делали, на совесть, — ответил тот с раздражающей невозмутимостью. — Может, если бы Дамасо не ходил туда ночью, ничего бы и не случилось.

— Заткнись, мать твою разэдак.

— Оставь мою мать в покое, — ответил Четырехпалый. — Она тут ни при чем.

Сухопарый с грозным видом подскочил к Дамасо.

— Если это сделал ты, я из тебя душу вытряхну.

— Хватит ругаться, — рявкнул на них Американец, — пошли лучше посмотрим, как там обстоят дела.

— Если бревна осели на перекате, — сказал Балагур, — еще куда ни шло. Они там застрянут, и можно будет их выровнять.

— Не забывай, что до мели есть еще Ла-Кебрада, — напомнил ему Кривой.

Тем временем все уже были готовы, чтобы сопровождать Американца вниз по течению.

Подойдя к берегу, Шеннон увидел, что сплавной лес стоит на месте. Обычно передние стволы связывают на ночь, и они в таком положении остаются до утра, а на другой день их разъединяют и пускают дальше. Когда же стволы нагромождаются сами, образуется затор и бывает очень сложно их разъединить.

Из разговоров сплавщиков становилось ясно, что исход мог быть двояким: либо стволы достигли Ла-Паррильи и там осели на перекате, задержав остальной лес, и тогда беда не велика; либо скопились в теснине Ла-Кебрада. Этот исход был худшим и наиболее вероятным.

Действительно, стволы застряли между огромными скалами в том месте, где русло реки сужалось до четырех-пяти метров. На этом участке течение было очень сильным и неустанно громоздило стволы всю ночь, едва передние перекрыли путь. Вода, сдерживаемая этим скоплением бревен, вздымалась и пенилась, яростно клокоча между стволами.

Мужчины созерцали катастрофу, молчаливые и подавленные.

— Нечего сказать, удружил ты нам, — со вздохом произнес Четырехпалый.

— Кто?.. — взвился Дамасо, схватив Четырехпалого за горло. — Посмей только еще раз назвать мое имя, живо полетишь в реку вниз башкой. — И, обернувшись к остальным, спросил: — Что мне за выгода, если мы будем здесь торчать?

— Как же тогда это могло произойти? — спросил Белобрысый.

— А я почем знаю? Может, кто-нибудь из Уэртапелайи, из этих прибрежных сволочей… Поди узнай теперь!

— Ясное дело: не пойман — не вор, — растягивая слова, проговорил Сухопарый, — а только ты и без выгоды можешь любое зло сотворить.

— Хе! Что я, дьявол, по-твоему?

— О том один господь бог ведает! — вздохнул Четырехпалый, подняв глаза к небу.

— Значит, по-вашему, я дьявол? — усмехнулся Дамасо, явно польщенный. — Здорово!

Американец положил конец перебранке. Надо было что-то предпринимать и прежде всего выяснить на месте, как обстоят дела. Обогнув скалу, Американец спустился к воде чуть выше по течению и, пройдя по стволам к узкой теснине, скрылся между двух скал. Внимательно оглядев затор, он повернул назад, но поскользнулся, упал в воду и выбрался на берег весь мокрый, держа шляпу в руке, которая слегка кровоточила.

Возвратившись к сплавщикам, он сказал, что дела обстоят прескверно. Огромный ствол, зажатый между скал, как в тисках, не давал ходу напиравшим на него и громоздившимся друг на друга бревнам. Надо было «выбить» его, то есть подрубить с двух концов топором, чтобы он сам прошел и дал дорогу другим.

Мужчины переглядывались с мрачным видом. Выбивать ствол, спустившись сверху по канату, было очень опасно. Лавина бревен, которая тронется вслед за подрубленным стволом, может раздавить того, кто будет рубить. А ведь тот сплавщик, которого Шеннон встретил с Паулой по дороге в Саорехас, возможно, потеряет ногу из-за более пустякового случая.

По заведенному у сплавщиков обычаю спускался на канате тот, кто связывал бревна накануне. Сухопарый потуже затянул на себе ремень и окликнул Четырехпалого. Тот, услышав, что его зовут, перекрестился.

— Пошли.

— Погоди, Четырехпалый, — преградил ему путь Дамасо. — Ты и в самом деле думаешь, что это сделал я?

— Дружище, я только видел, как ты ходил куда-то ночью, пока я молился… Конечно, я не знаю, что ты делал… но от тебя всего ждать можно…

— А не знаешь, так помалкивай… Я ходил по нужде, видно, застудил себе брюхо в эту непогоду… Но раз ты так думаешь, вниз спущусь я, чтобы вы все видели…

Сухопарый не соглашался. Наконец порешили на том, что они спустятся вдвоем. Бросили жребий, кому выпадет делать последние удары топором, самые опасные.

— Их не придется делать, — заявил Американец.

— Не придется? А как же?

— Я послал Лукаса в лагерь за взрывчаткой. Разве вы не знали, что я взял с собой динамит? На застрявшем стволе я сделал навахой метку, в том месте, где надо вырубить углубление для заряда. Взрывчатку привяжите крепко-накрепко, подожгите запал и поднимайтесь… а там посмотрим.

Услышав о выходе, не представлявшем опасности для жизни, сплавщики были поражены, словно каким-то чудом. Несколько тысячелетий сплавляли здесь лес, но никому и в голову не приходило взрывом разбивать запруду.