В то утро! Ну, конечно, ведь он потерял сознание вечером, а теперь в окно светит почти отвесно яркое солнце. И на комоде будильник показывает без двадцати четыре. Надо сейчас же встать и незаметно улизнуть. Как сможет он, такой жалкий, побитый, взглянуть ей в глаза? Она станет обращаться с ним, как с младенцем. И правильно сделает. Как объяснить ей, что его предали? Но предатель-то каков, пропади он пропадом…

Он приподнялся и почувствовал сильную боль. Но все же не лег. Внезапно щелкнул замок, и Белобрысый застыл на постели. Дверь медленно отворилась, на пороге появилась скрюченная, вся сморщенная старуха.

Что она ему скажет? Что говорили они, когда подобрали его? А может, она и не знает, что он здесь? Он подождал, но старуха, вероятно, его не замечала. От двери она направилась прямо к шкафу и, открыв его, стала что-то искать. Белобрысый чуть было не заговорил первый, но тут в комнату стремительно вошла Ньевес. Увидев, что он сидит, она радостно воскликнула:

— Наконец-то! — И бросившись к кровати, прижала его к груди. — Я уж думала, ты не очнешься, — с грустью проговорила она. — Ведь мы принесли тебя сюда вчера вечером… Сколько раз я поднималась, чтобы взглянуть… Ты был такой красивый, когда спал! И так долго не приходил в сознание! Сколько я пережила за этот день!

Она говорила и гладила его по волосам, целовала в лоб, прижимала его голову к груди, от которой исходил какой-то родной и чистый запах. Наконец Белобрысый взглядом показал ей на старуху, все еще рывшуюся в шкафу. Ньевес рассмеялась.

— Не обращай внимания: свекровь глуха как стенка, и к тому же почти слепая… Старая карга! — крикнула она. — Смотри-ка, здесь вовсе не твой сын!.. Видал? — Торжествующе обернулась она к Белобрысому и, заметив в его глазах укор, сказала: — Ненавижу ее, терпеть не могу… Если бы ты все знал, ты бы меня понял… Только и делает, что долбит своему сыну, какая я плохая… Но было бы еще хуже, если бы он поверил!.. А ну ее!.. Как ты себя чувствуешь, милый? Видишь, как беспокоится о тебе Ньевес, черт бы побрал этого старика!

— Мне пора идти, меня ищут.

— Идти, вот глупенький! Они знают, что ты здесь. Я велела передать, что мы тебя подобрали раненого. Ты пробудешь здесь, сколько понадобится… — И она бросила на него пылкий взгляд. — Муж вернется только послезавтра… Неужели ты уйдешь, так и не узнав, как хорошо ухаживает за больными Ньевес?

Охваченная внезапной тревогой, она вдруг присела на кровать рядом с Белобрысым.

— А может, ты разлюбил меня? — спросила она, приблизив к нему лицо. — Разве не ты говорил вчера, что хотел бы стать моим слугой и видеть меня каждый час? Разве не ты хотел быть королем, чтобы сделать меня королевой? Я все слышала! Так вот, ты мой король, а я стану тебе прислуживать… Как ты вчера смотрел на меня! О чем ты думал весь день, миленький? Или ты все еще робеешь? Не грусти ни о чем! Ах, ягненочек мой славненький!

Она обняла его и положила голову на плечо Белобрысому, коснувшись его лица волосами. Когда она целовала его в ухо, Белобрысый заметил, что свекровь, отвернувшись от шкафа, уставилась на них невыразительными мутными глазами.

— Ты здесь, Ньевес? — спросила она надтреснутым голосом.

— Да, я здесь, с любимым, в постели твоего сына, — весело отозвалась Ньевес.

— Ты здесь? — снова спросила с беспокойством старуха и направилась к кровати, вытянув перед собой руки.

Ньевес быстро спрыгнула с постели и, поспешив ей навстречу, взяла ее за руку.

— Вот, вот! — произнес надтреснутый голос, — Я всегда чувствую… Уж не знаю как, но чувствую… Проклятые глаза, проклятые уши!… Я все время боюсь: мне кажется, будто что-то происходит, а я не знаю.

Ньевес поводила рукой старухи из стороны в сторону и с улыбкой обернулась к Белобрысому.

— Да, да, боюсь, — повторила старуха и спросила: — Когда вернется Федерико?

Не дожидаясь ответа, она приблизилась к кровати. Ее костлявая рука, похожая на пучок корней, коснулась простыни.

— Ты до сих пор не застелила? — возмутилась она, — Что ты! Неубранная постель — позор для женщины!

Ньевес наклонилась к уху свекрови и прокричала:

— Я очень торопилась утром! Когда приходит погонщик, работы по горло!

— Ох, не оправдывайся ты… Бедный Федерико!

С неожиданной силой старуха стянула с кровати одеяло и простыни. Белобрысый едва успел соскочить на пол и скользнуть к стулу, где лежала его одежда. Когда он стал натягивать на себя брюки, перед глазами у него все вдруг поплыло. Ньевес, вырывавшая в это время у старухи простыни, заметила, что он, покачнувшись, сел на стул, и бросилась к нему.

— Ничего, ничего, — успокоил ее Белобрысый.

— Паршивая ведьма не отстанет от нас! — воскликнула она в сердцах, снова притягивая его голову к груди. Ощутив рядом желанные губы, щекотавшие его ухо, Белобрысый забыл о своем решении и обнял ее за талию. От прикосновения мужских рук по ее упругому, крепкому телу пробежала дрожь, словно по крупу лошади, которую погладил всадник.

— Немного голова закружилась, — сказал он, прижимаясь к груди Ньевес, будто маленький ребенок, когда хочет, чтобы его приласкали. — Ничего, уже все прошло.

— Ты должен быть сильным, здоровым, — ответила Ньевес, склонив к нему голову. — Разве ты не знаешь, что я ждала тебя? Я чувствовала, что ты придешь, я этого очень хотела… Если бы ты знал, как я тебя ждала! Ведь у меня не жизнь, а пытка! Сущая пытка!

В голосе Ньевес послышались слезы. Белобрысый еще крепче обнял ее и вдруг вспомнил.

— Но ведь пришел он, а не я, — с тоской произнес он, глядя, как старуха разглаживает простыни и аккуратно заправляет их под матрац.

— Ну и что же? — ответила ему Ньевес. — Я ждала тебя! Тебя, мой ягненочек!

— Но пришел-то он, и, пока я лежал без сознания, вы…

Ньевес высвободилась из его объятий и бросила на него обиженный взгляд.

— С этим стариком? Да ты спятил! За кого ты меня принимаешь?

У нее выступили слезы. Она отпрянула от Белобрысого, пересела на соседний стул и, достав носовой платок, поднесла его к глазам.

— Ты здесь, Ньевес? — снова окликнула ее старуха, ужо застелившая постель. — Или спустилась вниз?

Вытянув перед собой руки, она на ощупь пошла к двери. Немного спустя послышался скрип деревянных ступенек, по которым старуха сходила на первый этаж.

Белобрысый был в замешательстве. Он ни на минуту не сомневался в победе Сухопарого! Но эта чистая, белая, как цветок, женщина…

Он встал со стула и припал к ее ногам. Она оттолкнула его.

— Оставь меня, отойди… Я не хочу, чтобы ты видел мои слезы… Можешь уходить… Все вы мужчины одинаковы!

— Прости, прости меня, Ньевес… Этот Сухопарый… Он предал меня, понимаешь? Если бы все было по-честному, то не он, а я пробил бы ему башку… Но ему всегда везло с женщинами…

— Может быть, с другими… Но ведь я не такая, неужели ты не видишь?

— Я это сразу увидел, Ньевес, я знал. Я ему сразу сказал в то утро, разве ты не слышала?

Лицо ее озарила улыбка.

— Да, я слышала: ты говорил, что я не для него… С этой минуты ты мне и полюбился. Ты не такой, как он. Но как ты мог сказать сейчас…

Белобрысый снова обнял ее.

— Это я от ревности, от злости. Я совсем потерял голову… Или ты думаешь, я не способен на это?

Ньевес тоже обняла его.

— От ревности… ты, мой ягненочек? К кому? Из-за чего? Я твоя с первой же минуты, как увидела тебя!

К груди Белобрысого прихлынула горячая волна. Он крепко прижал Ньевес к себе, поцеловал, рывком расстегнул платье, растрепал волосы, расцарапал плечо. Он тяжело дышал, шептал бессвязные ласковые слова, рычал… Горечь, злоба, ревность — все было забыто. В нем пробудился мужчина — уже не на словах, а на деле… Ньевес счастливо вздохнула в его объятиях, засмеялась, стала отбиваться. Наконец ей удалось высвободиться.

— Нет, нет, не сейчас… Потом, когда мы оба успокоимся.

Она с трудом вырвалась из его рук. Белобрысый преследовал ее до середины лестницы, но увидел старуху, сидевшую у очага возле двери, открытой во двор. Ньевес велела ему оставаться наверху, куда никто не поднимался, кроме свекрови. Он стоял в полутьме на верхних ступеньках и смотрел сквозь железные прутья лестницы, как женщина снует по кухне, занятая домашними делами. Время от времени она поглядывала на лестницу и, увидев там Белобрысого, готового в любую минуту скрыться, если покажется посторонний, шутливо грозила ему пальцем.