Сухопарый разразился громким смехом.

— Доктор? Да кому он здесь нужен? Каждый знает, что у него болит! Еле ноги тянешь — скорее тащись в купальни!

— Как же так… не понимаю… Неужели на это есть разрешение?

Сухопарый расхохотался пуще прежнего.

— Конечно, нет. То-то и хорошо, что нет. Земля и источники принадлежат бедняку, он этим зарабатывает на жизнь. Но у него нет денег, чтобы построить для богачей большие дома с ваннами. Ах, если бы он их построил, никто бы и не ездил в другие места! Нигде во всем мире нет лучшей воды от ревматизма! Но он не может, и докторов здесь нет, и электричества, и всякой там мишуры. Оно и лучше: бедняку дешевле, а богач сам не приедет, ему доктора нужны. Правда, эти источники как бельмо на глазу для владельцев купален в Ла-Исабели, и они без конца строчат доносы. Еще бы! Большинство ведь едет сюда. Там с тебя за все берут деньги, а тут, за один дуро с рыла, дают и комнату, и тюфяк соломенный, и подушку. А если тебе этого мало, прихвати с собой, что тебе надо, и живи себе поживай.

— А как же с едой?

— С сдой? Какого черта! Дешевле не придумаешь. Устраиваются, кто как может: одни берут с собой кроликов, другие — живых цыплят. Привяжут к лапке ниточку, чтобы не спутать, и пускают во двор. Привозят буханки хлеба в мешках; а то попросят купить, что нужно, того, кто идет в Мантиель, здесь недалеко, и живут себе припеваючи… Тебе это в диковинку, верно? Еще не такое увидишь на белом свете!.. Зато вода здесь целебная. Пойдем, посмотрим источники.

Возле реки стоял скрытый в зелени черепичный навес, под которым и был пруд. Они поздоровались со сторожем, охранявшим купальню. От воды поднимался слабый белый пар, рассеивавшийся меж деревьев. Издали Шеннон принял его за дым затухающего костра.

— Горячий источник, — сказал Сухопарый, — всего метрах в тридцати от холодной реки. Каких только чудес не бывает на свете, верно?

— Не вздумайте сунуть туда руку, — предостерег их сторож, — мигом обварите. Не успеешь бросить яйцо, а оно уже сварилось вкрутую, как в кипятке.

— Сколько градусов? — спросил Шеннон.

— А кто его знает! Думаю, ни один градусник не выдержит.

— Разве не видишь? — сказал Сухопарый. — Она чуть не кипит. Глянь-ка, как булькает.

Поверхность воды действительно пузырилась, но пузырьки больше походили на газовые.

— Вода очень горячая, очень, — заключил сторож. — Видите, она отсюда по трубе поднимается прямо в купальню. По дороге остывает, но для многих все равно горяча. Сходите туда, посмотрите. Я вижу, сеньор — чужестранец. Ну как, нравится вам сплавлять лес?

— Говорит, что нравится, — засмеялся Сухопарый. — Будь я на его месте, только бы меня и видели на реке!

— А кто бы тогда лес сплавлял? — пошутил сторож, знавший Сухопарого уже но первый год.

Они направились к домику, где шесть или семь человек дожидались очереди, чтобы принять ванну. Сухопарый отпустил несколько шутливых комплиментов старухам, и те зарделись от удовольствия.

Внутри домика находилась маленькая комнатушка, откуда двери вели в мужскую и женскую купальни. Вышел старик с раскрасневшимся лицом, кутающийся в теплый шарф, и сторож пригласил сплавщиков войти. Это была голая клетушка с тремя или четырьмя гвоздями, вбитыми в стену, на которые вешали одежду. На полу стояла ванна, каменная, как дешевые кухонные мойки. Дочка сторожа, обслуживающая больных, вошла с ведром мыльной воды и тряпкой, слегка ополоснула купель и пустила воду из крана, чтобы смыть мыло. Затем закрыла сток и стала наполнять ванну, готовую принять следующего старика, который и вошел, на ходу расстегивая штаны.

— Очень целебная вода, очень, — продолжал расхваливать сторож.

— Ох, и целебная! — поддержала его какая-то старуха. — Девять ванн примешь — и такая ломота в костях, хоть на стену лезь… Зато потом… Раньше бывало за зиму меня скрутит в три погибели, а теперь нет. Чувствую себя так, будто мне пятьдесят.

Славословия целебной воде внезапно прервал девичий голос:

— Жандармы идут!

Сторожа не слишком обеспокоило это известие.

— Беги к моей жене, скажи, пусть их задержит, пока вот эти примут ванну. Я сейчас приду, — он обернулся к Шеннону и предупредил: — А вы, чужак, видеть ничего не видели, ясно?

И направился к дому. Шеннон с удивлением спросил:

— Неужели в жандармерии ничего об этом не знают?

— Как не знать, как не знать? — засмеялась беззубая старуха. — Да что поделаешь, все равно приходится проверять. Эти типы из Ла-Исабели не устают писать доносы!

— Такая уж у них служба, — мрачно заключил старик в черной кепке. — Ничего не поделаешь.

— Ну, а дальше что?

— Дальше? Ничего. Уходят и говорят, что видели на реке людей со своей закуской. И так будет, пока не выловят голую, вот хоть ее — из ванны.

— На месте жандармов уж я обязательно выловил бы, — расхохотался Сухопарый.

— Тоже скажете, — рассмеялась беззубая старуха. — Не такая я красавица…

— Уж если у кого было что в молодости, — сказал старик, — и в старости остается. А у нее, видать, было… Ее и Дельфиной, наверное, назвали за то, что гладкая да шустрая.

— Ну, что ты городишь? Когда я родилась, чего там было гладкого?

— Хватит, хватит, дядюшка Гуанильо, — вмешалась другая, — придержи язычок. А то сеньор подумает, что на нашей земле живут одни бесстыдники.

Шеннон никак не мог постичь этой чисто испанской ситуации: законная власть отступает перед тем, что ужо сложилось помимо нее. Сухопарый объяснил на обратном пути: «Закон на то и существует, чтобы его обходить. Если все делать по закону, эти ревматики подохнут! И вообще, какого черта! Закон должен оберегать здоровье людей! Вот мы и заботимся сами о себе. Без гербовых бумаг дешевле обходится!»

Жандармам оставалось одно: заранее смириться. Они хорошо помнили, как несколько лет назад тогдашнему капралу взбрело в голову настоять на законе и прикрыть купальни, но через пятнадцать дней они снова действовали. Да и какой прок в том, чтобы мешать людям и лишать их покойной старости? Плохо только, что гоняют бедных жандармов вверх-вниз по горам, а они досаждают старикам, которые не хотят умирать, не обмывшись прежде с головы до ног, как говорит нынешний капрал!

Куда важнее было, по мнению жандармов, заняться подозрительным иностранцем. Они никак не могли попять, что ему понадобилось в горах, он просто не вязался ни с этими местами, ни с этими людьми. И они принялись расспрашивать его, потребовали документы, вертели и так и этак английский паспорт с испанскими печатями, списали кое-какие данные и вернули ему документы, так и не найдя удовлетворительного объяснения. Однако Сухопарый и другие знакомые им сплавщики ручались за иностранца головой, а это служило достаточно надежной гарантией. Они постояли в тени, не торопясь выкурили по сигарете, поговорили о погоде, обсудили местные новости, задали по долгу службы несколько вопросов, ответы на которые знали заранее, и ушли, предупредив Шеннона:

— Будьте осторожны, тут встречаются люди из маки, и вообще, сами понимаете, странно видеть англичанина в этих краях.

После их ухода народ разбрелся, а сплавщики спустились к реке. Детишки глядели на них во все глаза. Шеннон заметил, что один из мальчишек играет старинной монетой. Внимательно рассмотрев ее, он обнаружил, что это бронзовая римская монета, на которой изображены человек и бык.

— Я нашел ее вчера на этом самом месте, — сказал ему мальчик.

Значит, две тысячи лет назад римляне уже купались в этих горячих источниках. Подумать только, прошло два тысячелетня, и ничего не изменилось с тех пор! Шеннон смотрел на деревья, на примитивные строения, на людей, которые были столь бесхитростны. Какой естественный, первозданный мир в самом центре Европы, перенесшей вторую мировую войну!

Днем, в обед, в лагерь пришли старики поговорить со сплавщиками. Еще утром приходила женщина и сказала, что хочет помочь повару, а заодно узнать новости. «Новости! — подумал Шеннон. — Всегда им нужны новости!» Узнать, услышать, запомнить что-нибудь из ряда вон выходящее, а потом рассказывать другим, чтобы тебя слушали и удивлялись. Любопытнее всего было то, что едва услышанная новость распространялась мгновенно. Они присваивали ее, а затем, много дней или лет, пережевывали, истолковывали, обсуждали, пока окончательно не замусоливали. И она с самого начала казалась затасканной, как ни тщились ее обновить пословицами и поговорками. Люди свыкались с ней, а потом теряли к ней интерес, забывали, и лишь в редких случаях превращали в легенду.