— Сейчас мы отправим их в тюрьму. Я им еще покажу!.. Сто человек свидетелей видели собаку и митинг… Я им покажу…

— Вот что, милейший, — прервал его Американец, и улыбка его была страшнее окрика, — не советую вам доносить или искать свидетелей. Забудьте лучше о том, что здесь произошло.

Но Бенигно уже не слушал. Он вдруг заметил, что с балкона Хесуса делает ему отчаянные, тревожные знаки, призывая на помощь. И устремился к своим королевским покоям, в волнении спрашивая себя, уж не стряслось ли еще что-нибудь в этот роковой вечер, если его сестра, всегда такая сдержанная, совсем потеряла голову.

Меж тем в доме Руисов происходили события, не имеющие никакого отношения к тому, что случилось на площади. Едва навахи засверкали на солнце, сестры закрыли балкон и вернулись в комнату вместе с Паулой. Женщинам их сословия не пристало смотреть подобные зрелища, это впору только дикому, невежественному люду, который не читает газет или хотя бы воскресного листка, выпускаемого приходской церковью в Сифуэнтесе. С этой минуты сестер волновала лишь горькая судьба девушки, такой хорошей, такой скромной…

Паула и в самом деле была кроткой, как никогда. После грубого представления Балагура, родившего в это утро ягненка, Паула словно отсутствовала, ее ничто по трогало. Она совсем не походила на ту Паулу, которая умела постоять за себя, дать отпор Сухопарому и другим сплавщикам среди неприступных, заросших кустарником скал. Она едва отдавала себе отчет в том, где находится, о чем ее спрашивают, чего от нее хотят. Но чрезмерная настойчивость встревожила ее… О чем они? Нет, ночевать у них она не собирается.

— Почему, детка? Мы же здесь, рядом… В горах, среди мужчин, намного опаснее…

Ну что ж, раз она категорически против, не надо. Пусть хоть бы пополдничает с ними, выпьет рюмочку сладенького вина с бисквитами. А пока можно осмотреть дом, вдруг ей захочется остаться, когда она увидит, как в нем уютно, покойно, какое в нем царит изобилие. Миновав большую залу, где стояли позолоченные часы и святой Антоний с младенцем под стеклянными колпаками, они прошли еще одну залу, кухню и кладовую, которой могли бы позавидовать многие столичные дамы. Заглянули в житницы на чердаке, в конюшни и подсобные помещения в пристройках. Затем вышли в маленький патио, ограда которого вдавалась в гору. Здесь не было ни поленниц, ни скота, ни сельскохозяйственных инструментов, ни даже рукомойников, и все сверкало ослепительной чистотой, а сам дворик так прятался в горе, что создавалось ощущение тайны. Они пересекли его и уткнулись в стену, как-то вызывающе выкрашенную белым и синим. В ней были прочная новая дверь и окно с кружевными занавесками за изящной железной решеткой.

Они открыли дверь и легонько втолкнули в нее Паулу.

— Вот видишь? Здесь ты будешь жить как королева, если останешься. Поспи тут почку и подумай.

Паула сразу увидела все: и шкаф дорогого дерева с зеркалом, и двуспальную кровать с махровыми полотенцами по обеим сторонам, и яркие полосы света, падающие через окно на красное шелковое покрывало, и кружевной абажурчик — словом, всю пошлую красоту, весь тошнотворный уют, уготованный сокровищам этого ларца.

Неприступная, как скала, она обернулась к старухам:

— Вот что, сеньоры, давайте говорить начистоту. Я не собираюсь спать с этим типом, так что пойдемте отсюда.

Старухи всполошились. Бедная девушка! И как это взбрело ей в голову! Ну, конечно, при такой жизни… Они встали на пороге, закрывая своими телами проход с твердостью, достойной Руисов. Паула требовала, чтобы ее выпустили, но они и глазом не моргнули. Тогда она сунула руку за пазуху и вытащила наваху. Старухи хотели было выскользнуть и захлопнуть за собой дверь, но в ту же секунду чья-то тень, перемахнув через забор, заслонила собой окошко и появилась за спиной сестер, шарахнувшихся в разные стороны. То был не кто иной, как Встречный, торопившийся на помощь Пауле. Увидев его, она облегченно вздохнула и всецело доверилась ему, надеясь, что он-то найдет выход из этого положения.

— Тебя обидели, Паула?

Сестры воспользовались этим мигом, проворно выскочили вон и заперли за собой дверь. Почувствовав себя в полной безопасности, Хесуса окончательно обнаглела и крикнула в окно парочке, попавшей в западню:

— Теперь посмотрим, кто лжет и кто врывается в порядочный дом через забор! Теперь вы ответите перед жандармами, и ты, и твои дружок, несчастная!

И с надменным видом устремилась к балкону, чтобы позвать на помощь брата. Меж тем Кандида предложила пленникам воспользоваться спальней, пока не явятся представители власти и не уведут их в тюрьму.

Но Паула теперь ничего не боялась. Она провела рукой по лицу, словно хотела стереть с него плевки, и посмотрела на Антонио.

— Фу, какая гадость!.. — воскликнула она. — Откуда ты взялся так вовремя?

— Я сразу раскусил этого борова. Уж больно он увивался за тобой, так и лез. Поэтому я все время ходил вокруг дома, как только ты туда вошла, будто чуял… И вдруг через окно услышал разговор двух служанок: «Еще одна попалась им в лапы», — говорили они. «От этих старух не вырвешься, уже пошли осматривать дом!..» Во мне все так и вскипело. Я обогнул гору, перепрыгнул через забор и оказался тут в самое время.

— Впутался ты в историю из-за меня, — сокрушенно произнесла Паула.

— Должен же хоть один мужчина поставить этих сволочей на место… Ты только погляди!

И он жестом обвел комнату. Паула содрогнулась.

— Надо выбираться отсюда, — сказала она. — Я здесь задыхаюсь.

Антонио подошел к окну и обругал Кандиду. Та насмешливо ответила, чувствуя себя в безопасности, под падежной защитой железной решетки.

— Сейчас. Сейчас выпущу тебя, воришка. И тебя, и твою голубку. Вот только придут с сетями.

— Да разве твой брат мужчина? У него руки коротки меня взять.

— Куда тебе до пего! Еще увидишь, какой он мужчина.

Открылась дверь дома, выходящая в патио, и встревоженный Антонио отпрянул от окна.

— Что случилось? — обеспокоилась Паула.

— Жандармы… У меня нет документов, Паула, меня ищут…

Паула молчала, словно каменная; но вдруг ее осенило.

— Документы у меня есть! На, возьми!

Она пошарила под платьем в кармане нижней юбки и вытащила оттуда маленький сверток. Аптопио взял и с удивлением спросил:

— Чьи это, Паула?

— Потом скажу… Тихо!

В дверь постучали.

— Ключ у старух! — крикнула Паула из-за решетки.

Пока они открывали, Антонио внимательно рассматривал документы — мятое удостоверение личности на имя Мигеля Кофрентеса Агудо, поденщика, двадцати восьми лет, родом из Чеки, и профсоюзный билет сплавщика. Он поспешно спрятал документы, едва открылась дверь. Им приказали выйти. В патио стояли обо сестры, Бенигно и два жандарма.

— Оружие есть? — спросил жандарм.

— Нет, сеньор. А вам сказали, что у меня есть оружие?

Паула дала обыскать себя. Только обычная наваха, какой пользуются все в тех краях.

— Документы проверьте, документы, — требовал Руис. — Удостоверения личности.

Жандарм внимательно изучал документы Антонио, пока его товарищ смотрел документы Паулы.

— А ну-ка дайте мне, — приказал Бенигно, протягивая за бумагами руку в кольцах.

По жандарм помоложе, хоть и старше по званию, хорошо знал свои обязанности, и его не так-то легко было запугать. Он бросил на Руиса спокойный взгляд и, возвращая документы Антонио, сказал:

— Я уже посмотрел, дон Бенигно. Так что же случилось?

— Я вам говорила, — начала старшая из сестер. — Этот вот перепрыгнул через ограду в наш патио и стал угрожать нам. Он, видно, был в сговоре с этой шельмой и…

— Неправда, — прервала ее Паула.

Жандарм велел ей молчать.

— Пусть говорит, — с вызовом произнесла старуха. — Пусть говорит. Посмотрим, какую напраслину возведет она на честных людей, предложивших ей крышу над головой и кусок хлеба.

— Напраслину? Крышу над головой, кусок хлеба! Уж не эту ли крышу? — гордо воскликнула Паула, гневно указывая на двери спальни. — Зайдите, зайдите туда, посмотрите, на какой кровати спят служанки в этом доме!