С уважением
Шандор Дюрица, шофер.
(Открытка была отправлена мокнуть в бочку с дождевой водой.)
Восьмидесятисантиметровая рукоятка новой резалки с лязгом обрушилась на картон. Тоты принялись за работу в великолепнейшем настроении, полные радужных надежд, с улыбками на устах. Более трогательной мирной картины невозможно себе представить.
Майор закладывал под нож сначала три, потом четыре, а под конец и целых пять листов картона. Машина работала безукоризненно, и гость буквально пьянел, представляя неограниченные ее возможности. Теперь уже он заваливал Тотов заготовками и громко подбадривал их:
— Ну, чуть поживее! Еще поднажмем! Взяли!
Тут уже не посидишь сложа руки, не придется отлынивать да прохлаждаться. Пока не занялась заря, Тоты работали не разгибая спины и не отрываясь ни на минуту. Но чего стоят все эти тяготы, если человек знает: существо, за которое он тревожится больше всего на свете и которое ему дороже жизни, находится в безопасности?!
Именно эту мысль и хотела выразить Маришка, когда они, пошатываясь, добрались до своей комнаты.
— Вот видишь, — сказала она, — видишь, родной мой Лайош! Стоит только захотеть — и можно чудеса творить.
Тот, поскольку язык у него уже не ворочался, лишь глубоко вздохнул в ответ, хотя даже в усталости своей выглядел успокоенным, почти довольным.
Да, но сколько длилось это спокойствие?
Всего два дня.
Первый тревожный симптом появился вечером накануне побега, сразу же после обеда (по-старому — ужина).
Обычно в эти часы майор Варро не находил себе места от нетерпения. Уже стало привычкой, что, пока шли приготовления к работе, мужчины отправлялись на прогулку. Маршрут их был проложен от дома Тотов до автобусной остановки, и так совершалось конца три-четыре туда и обратно. И в этот день, как обычно, они отправились немного проветриться. Какой провидец мог бы предположить, что именно этот путь приведет к беде?
Улицы Матрасентанны не освещались. Мужчины вышли из дому после вечерней трапезы при блеске мерцающих июльских звезд. Таинственный сумрак ночи лишь кое-где разрывали освещенные окна.
Так, например, Гизи (особа дурной репутации) в эту пору всегда зажигала в доме свет, чтобы дать знак устремившимся на огонек любителям развлечений. Если свет в домике Гизи не горел, значит, следовало выждать какое то время, потому что кто-то уже опередил других.
Вот тут-то и случилась беда. Дело в том, что как раз под окнами Гизи стоял трансформатор. Тень от широкого стального ящика тянулась наискосок через асфальт. Когда они по дороге вышагивали до автобусной остановки, майор Варро принял эту темную полосу за канаву.
На мгновение он остановился, прикинул на глаз ширину канавы, затем пригнулся и ловко перескочил.
Что оставалось делать Тоту? Он тоже остановился, точно так же пригнулся и тоже прыгнул, понимая, что в противном случае поставит майора в мучительное и даже более того — смешное положение.
Прогулка продолжалась. Мужчины повернули обратно. И снова перепрыгнули через тень. Эту процедуру они повторили еще раз, продолжая меж тем вдыхать упоительный горный воздух и вести дружеский обмен мнениями.
По наблюдению врачей, жители горных местностей более темпераментны по натуре, нежели обитатели равнин. Поэтому неудивительно, что свет в окне Гизи в тот вечер погас очень скоро. Когда гуляющие подошли к дому, на месте недавней канавы они увидели ровный нетронутый асфальт. Однако они, как и в прежние разы, машинально остановились.
— Прошу вас, — сказал майор, вглядываясь в мостовую.
— Нет-нет, только после вас, — противился Тот, уставившись на то же место дороги.
— Ни в коем случае, — отрезал майор. — Терпеть не могу этакой никчемной вежливости.
Настал момент действовать. У Тота было два выхода:
1. Не прыгать. Но тогда, как житель Матрасентанны, которому, естественно, хорошо известно состояние асфальтированной дороги, он явно покажет, что, прыгая три раза подряд, он оставлял майора в дураках.
2. Прыгнуть. И тем самым создать впечатление, что он по-прежнему считает канавой то место, где на самом деле была просто тень.
Тот из двух зол выбрал меньшее. Он отступил и с разбегу перепрыгнул предполагаемую канаву на месте недавней тени.
Дело оставалось за майором. У него тоже было два выхода:
1. Не прыгать. Но тем самым признать, что какой-то невежа, сельский пожарный, выставил его в смешном свете.
2. Прыгнуть. И тем самым признать канавой то место, где не оставалось и следа тени, но зато не уронить в глазах деревенщины свой авторитет!
Майор тоже выбрал меньшее зло. Он разбежался и прыгнул.
Оба зашагали дальше как ни в чем не бывало. Но тем самым отнюдь еще не был положен конец всей этой неприятной истории. По данным современной науки, жители горных местностей более страстны и более расторопны, чем обитатели равнин. А поскольку описываемой нами дивной летней ночью движение к домику Гизи было весьма оживленным, то и свет у нее в окошке то загорался, то снова гас. Но наши гуляющие, независимо от того, был ли гость уже в домике Гизи или еще только шел туда, обязательно прыгали напротив ее окна.
Вдобавок ко всему механик с электростанции как раз возвращался домой с работы и как раз под окном у Гизи повстречал обоих прогуливающихся. Он самым сердечным образом приветствовал майора Варро и — припомнив близкий уход на пенсию, воюющего на фронте племянника и давнюю повестку в суд, где против него выдвигалось обвинение в подстрекательстве к антиправительственной деятельности, — без малейших колебаний перепрыгнул через тень от трансформатора.
Вслед за ним то же самое проделали майор Варро и Лайош Тот. Эта история не осталась без последствий. Можно, конечно, представить себе и благополучный ее исход, предположив, к примеру, что двое мужчин, два добрых приятеля, напрыгавшись вдоволь, еще больше сдружатся.
Но можно представить себе и не столь благополучную концовку. К сожалению, именно в этом направлении и развернулись события.
А вышло так, что сперва Тота стало одолевать какое-то смутное беспокойство. Он корил себя за то, что поставил командира своего сына в недостойное положение. Чтобы как-то загладить вину, Тот обращался с гостем с подчеркнутой предупредительностью. Так, например, на веранде он услужливо предлагал майору стул, все время кланялся, через силу выдавливая улыбку, и так далее.
Однако его предупредительность не достигала цели, ибо напоминала майору именно о том, о чем он предпочел бы забыть. Поэтому он отказывался от пододвигаемого ему стула и демонстративно приносил себе из комнаты другой, а подкупающие улыбки встречал суровым выражением лица.
Сей неприступностью майор Варро доконал Тота, с лица которого теперь не сходило выражение раскаяния; он норовил держаться как можно дальше от глаз майора и говорил нарочито тихо, чтобы даже голосом подчеркнуть собственное ничтожество.
Но майору и это пришлось не по нраву. Скорее наоборот, он усмотрел здесь открытый вызов. Чем покаяннее моргал Тот, тем непримиримее отворачивался от него майор. А уж заупокойно тихая речь Тота и вовсе вывела его из терпения.
— Что вы сказали? Ни слова не разберешь из вашей каши!
Тот повторил сказанное. Майор сделал вид, будто и теперь не слышит:
— Опять не понимаю. Вы что, шутить надо мной изволите?
Но Тоту было далеко не до шуток, впору хоть плачь. Пришел конец обращению запанибрата, кончились умилительные «Тотики» и «Тоточки», прощай, куриная печенка из супа… Он молча втянул голову в плечи и всецело ушел в процесс складывания коробочек, поклявшись, что рта не раскроет, пока его о чем-либо не спросят.
Конечно, когда его спрашивали, приходилось отвечать. Правда, лучше бы и тут ему продолжать отмалчиваться. Ведь молчание нельзя ни плохо понять, ни дурно истолковать. Бывают такие минуты (часы, годы, эпохи), когда секрет долгой жизни кроется только в молчании.
