Тот с каменным выражением лица в упор посмотрел на майора и что-то процедил сквозь зубы. Маришка, стоявшая к нему ближе других, поняла это как «наложи себе в штаны!».

Конечно, еще вопрос, правильно ли она расслышала, потому что в это время с лязгом и грохотом подкатил междугородный автобус и целиком заглушил все другие звуки.

Автобус остановился. Майор всем по очереди пожал руки. Агику он поцеловал в лоб.

— Прощайте! У меня такое чувство, будто в вашем гостеприимном доме для меня открылась новая жизнь. Я не охотник до громких фраз. Лучше на деле докажу, сколь я вам благодарен!

Тоты как стояли, так и остались стоять, растроганные. Майор поднялся в автобус и высунулся из окна.

— Еще раз благодарю за сердечный прием!

— Мы рады, что господину майору у нас понравилось.

— Всего доброго, дорогие Тоты!

— Счастливого пути, господин майор!

Автобус тронулся. Майор успел еще напоследок выкрикнуть:

— Надеюсь, я не был вам в тягость?

Все трое дружно махали и кричали вдогонку: «Нет, нет!»

Автобус скрылся за поворотом. Тоты все еще махали руками, но на лицах у них одна за другой пропадали прощальные улыбки, точно одну за другой поочередно гасили свечи.

Тот не двигался. Он все еще держал руку поднятой в прощальном приветствии и настороженно поглядывал туда, где поворачивала дорога, словно боялся, что из-за поворота вдруг вынырнет обратно автобус, снова вылезет из него майор и все начнется сначала. Но этого не случилось, и Тот успокоился.

Прежде всего он снял свою каску и надел ее так, чтобы вертикальная ось его тела и горизонтальная ось каски составляли угол в девяносто градусов. Затем попробовал разогнуть колени.

— Помоги-ка, Маришка, — сказал он, ибо колени его совершенно одеревенели в согнутом положении. Лишь с помощью обеих женщин ему удалось наконец выпрямить ноги. После чего он расправил все свое крупное тело и, окруженный близкими, с высоко поднятой головой красивой, гордой походкой прошествовал к дому.

Дома он, не замедляя шага, двинулся прямо к новой резалке. Неуклюжее сооружение с трудом прошло в двери. Тот оттащил резалку за уборную, в заросли мальвы, а вернувшись обратно и отдышавшись, объявил:

— Отныне мы будем завтракать утром, ужинать вечером, а ночью спать! Понятно?

— Все-все будет, как ты пожелаешь, родной мой Лайош, — откликнулась Маришка с самой нежной улыбкой.

Они так и сделали. Когда стемнело, поужинали. Затем Лайош Тот пододвинул к двери свое любимое кресло. Маришка прижалась к мужу и притянула поближе дочь, которая обвилась вокруг папочки, точно лоза. Несколько минут все трое сидели молча, наслаждаясь покоем; над головами у них сверкала рассыпанными звездами августовская ночь, а Бабонь, словно гигантские зеленые легкие, дышал вечерней прохладой. Скоро придет зима… Долгая русская зима с пронизывающими ветрами и лютыми морозами. Но батальонные штабы, наверное, хорошо отапливаются, а начальство предпочитает селиться в каменных домах, каменные же дома, особенно ночью, когда их обитатели спят, охраняют удвоенные караулы. Так, пожалуй, можно надеяться, что тех немногих, кто находится в столь исключительных условиях, минует беда…

Инвентарная опись

Настоящая опись вещей, являющихся собственностью прапорщика Дюлы Тота (предметы казенного имущества в опись не вносятся), составлена в гомельском полевом госпитале в присутствии свидетелей: лейтенанта Кароя Кинча, фельдфебеля И. Короды и фельдфебеля Д. Боглара.

Наименование: трусы шелковые — одни. Особые приметы — нет.

Наименование: платок носовой — один. Особые приметы — клетчатый.

Наименование: бумажник кожаный с деньгами. — Особые приметы — 39 пенге, 60 филлеров.

Наименование: карандаш чернильный один. — Особые приметы — нет.

Наименование: фотография — одна. Особые приметы — мужчина и женщина.

Наименование: сигареты «Гонвед» 20 штук. — Особые приметы — нет.

Дата, подписи. (Опись отправлена мокнуть в бочку с дождевой водой.)

Маришка улыбнулась мужу.

— Ты утомился, наверное. Давай ложиться, родной мой Лайош.

— Только я прежде выкурю сигару, — сказал Тот.

Маришка бросилась за сигарой.

Агика подала огоньку, и Тот с наслаждением вдохнул ароматный дым.

Он ценил мелкие радости жизни. Вот и сейчас ему было так хорошо, что он потянулся вольно, отчего хрустнули суставы, и застонал от удовольствия:

— Ох, мать моя бедная, родная моя мамочка!

В этот момент послышались чьи-то приближающиеся шаги. Тоты удивленно переглянулись.

В дверях веранды стоял майор Варро с чемоданом в руке, с широкой улыбкой на сияющем лице.

— Вижу, дорогие Тоты, что вы отказываетесь верить собственным глазам, — сказал он. — А между тем это наяву!

Тот издал какой-то странный булькающий звук, и отдаленно не похожий на человеческий голос. Такой звук, словно утопающий в колодце пускает последние пузыри. Говорить он не мог.

Впрочем, говорить никто не мог. Все трое молча уставились на майора круглыми глазами.

— В Эгере я собрался было отметить отпускное удостоверение, но в привокзальной комендатуре мне сообщили приятную весть: партизаны взорвали мост, и поезда не будут ходить целых три дня. — Он улыбнулся Тоту, Маришке, Агике. — А нам так трудно было расстаться! И тогда я подумал, что эти три дня я вполне могу провести у вас… Надеюсь, я не буду вам в тягость?

К Тотам никак не желал возвращаться дар речи. Майор внес чемодан в свою комнату, вернулся обратно и, обуреваемый жаждой деятельности, предложил:

— Если вы не против, мы могли бы сейчас заняться коробочками… — Он запнулся. Огляделся по сторонам. — Ай-яй-яй! — воскликнул он. — Куда же девалась новая резалка, милейший Тот?

Хозяин дома открыл было рот, чтобы ответить, но последнее удалось ему лишь с третьей попытки.

— Я отнес ее в сад, глубокоуважаемый господин майор.

— Зачем? — удивился майор. — Куда же?

— Да вон туда, к мальвам, — услужливо вскочил Тот. — Извольте, я вам покажу.

Оба скрылись в саду.

Маришка и Агика так и окаменели на месте, напряженно вглядываясь в темноту. Видеть они ничего не видели. И никаких звуков вроде бы тоже не было слышно. Затем раздался приглушенный лязг, от которого обе они вздрогнули. Через некоторое время лязг повторился: опустилась стальная рукоятка резалки. И снова они вздрогнули от этого звука. И еще раз вздрогнули: в третий раз опустился нож.

Прошло какое-то время. Из темноты появился Тот.

— Чего вы тут выставились? Пора спать, — напомнил он.

Они разобрали постели.

Разделись.

Легли.

Маришка погасила свет и, помолчав, робко спросила мужа:

— На три части его разрезал, родной мой Лайош?

— На три? Нет, с чего это ты взяла? Я разрезал его на четыре равные части… Или, может, я чего неправильно сделал?

— Все правильно, родной мой Лайош, — откликнулась Маришка. — Ты всегда знаешь, что и как надо делать правильно.

Они лежали молча, ворочаясь с боку на бок. Все трое были такие усталые, что сон постепенно сморил их. Но Тот и во сне вертелся, лягался, стонал, а один раз даже чуть не свалился с кровати.

Быть может, ему снилось что-нибудь страшное? Раньше такого с ним не случалось.

1964

Многоуважаемый товарищ министр!

Прошу извинить, что обращаюсь к Вам, человеку, обремененному важными государственными заботами, по такому, казалось бы, незначительному делу. Суть его в том, что я вот уже три года работаю на телевидении ассистентом режиссера и за это время не получил ни одного серьезного творческого задания; если же я сам вношу какие-либо предложения, их неизменно отклоняют. Так, например, не разрешили отснять документальную киноленту «Мы при смерти». По мнению непосредственного начальства, эта тема не подходит для документального фильма, потому что люди боятся смерти; я же, напротив, считаю, что мы именно оттого боимся смерти, что избегаем упоминания о ней, а стало быть, и не знаем, какова она есть на самом деле. В нашу эпоху, когда число верующих резко сократилось, человек перестал уповать и на лучшую жизнь в загробном мире, можно даже сказать, что мы в какой-то мере стали беззащитнее: за неимением соответствующей научной информации о смерти мы думаем о неотвратимом конце как о чудовищном кошмаре.