Это было первым по-настоящему материнским советом, который дала мне Салли, и я записала его в блокнот рядом с телефоном, нацарапала внизу дату и время, а потом проверила, чтобы не пропустить ни одного слова.

Подоспел Манночи. Организация. План мероприятий. Объявление в газете. Хлоя не летела домой, мы договорились с ней об этом, и я обещала звонить ей каждый день. Где мы проведем похороны? Захоронение или кремация? Какие гимны? Какая музыка? Я взяла себя в руки. Хорошая жена была приучена упорядочивать хаос, преодолевать панику, утешать и успокаивать — и хорошая дочь последовала ее примеру.

Так или иначе, я должна была держать Мэг на плаву, потому что она плохо перенесла смерть моего отца.

— Я тоже любила его, — сказала она.

— Если ты подведешь меня теперь, — сказала я, глядя в ее пустые глаза, — то… - я не закончила фразы, но в этом не было нужды. Мэг все хорошо поняла.

Похоронные агенты приходили и уходили. Отец оставил письменные инструкции. Бок о бок с Уиллом я пела гимны, слушала слова из «Пророка» Джебрана: «Загляни в свое сердце, и ты увидишь, что только то, что приносило тебе печаль, дает тебе и радость», и пожимала руки многим и многим людям.

— Такая трагедия, — бормотали одни.

— Так жаль, — говорили другие.

Но я не могла уделить им внимания. Гроб поставили на катафалк, тело было кремировано. В своем письме отец указал, что захоронить его прах я могу, где сочту нужным.

Я не знала, чего он действительно хотел бы.

Позже Уилл вернулся обратно в Лондон, а Мэг попыталась мне помочь.

— Фанни, — сказала она мягче, чем обычно, — тебе придется подумать о доме. Я так понимаю, ты продашь его?

— Ты говорила с Уиллом?

Она закрывала пленкой тарелку с оставшимися бутербродами.

— Может быть.

— Это не вам решать, — резко сказала я.

— Конечно, решать будешь ты, дорогая. — она убрала чашки и блюдца в шкаф. — Кстати, так как ты была занята, я купила носки для Уилла.

— Какие носки?

— Он сказал, что ему нужно несколько пар. Я положила их на вашу кровать. Просто хотела помочь.

Я смотрела на нее.

— Ты не должна была беспокоиться, — я едва подбирала слова.

— Нет, — она улыбнулась. — Но все же.

Я молча собрала тарелки.

— Вижу, я была непослушной девочкой. Покупка носков оказалась грехом, — сказала Мэг и грустно добавила: — Знаешь, Фанни, что твоя спина умеет выражать крайнюю степень неодобрения?

— Может, хватит? — я резко повернулась к ней тарелкой в руках, Мэг отшатнулась. — Разве ты не видишь, что получила больше, чем нужно? Тебе недостаточно?

Она протянула руку.

— Я не это имела ввиду…

— Да, ты делаешь все, Мэг, — услышала я свой голос, — все, чтобы привязать его к себе. — Я мимолетно удивилась, что это за женщина, в которую я превращаюсь?

Мэг задохнулась.

— Неправда, Фанни, это неправда. Просто я хочу чувствовать себя полезной. Я хочу чувствовать, что у меня есть место.

Тарелка выскользнула у меня из пальцев. Звонкий хлопок, осколки разлетелись по кафельному полу. Я присела на корточки, чтобы собрать их… и Мэг тоже. Наши лица были так близки, наши пальцы соприкасались, когда мы хватались за один и тот же кусок фарфора.

— Ты расстроена, — сказала она.

— Ради Бога, оставь меня в покое, — прошептала я.

Мэг выпрямилась. Последовала тяжелая, страшная пауза.

— Думаю, мне нужно выпить, — сказала она. — Пару глотов на сон грядущий. Хочешь?

— Дома спиртного нет.

— Разве?

Я посмотрела на нее.

— Я не хочу пить. И тебе не надо, Мэг. Пожалуйста.

Снова гнетущая тишина.

— Не волнуйся. Все под контролем. Я могу справиться одна, снова и снова. Мне повезло с печенью, так врач сказал.

Острый край тарелки врезался в руку, терзая плоть.

— Мэг, подумай. Ты так долго держалась.

— Вот именно. — Мэг направилась на поиски своей контрабандной бутылки виски, своего друга, брата, сына, любовника, и я ничего не сделала, чтобы остановить ее.

Я поднялась наверх позвонить Уиллу. Я с испугом осознала, что с уходом отца из моей жизни исчезло чувство защищенности. Он оставил меня охранять границу между смертью и нашим ребенком, и меня пугала моя новая роль.

Так или иначе, я должна была взять себя в руки и выполнить свои семейные обязанности. Это было мое дело, и оно было важным. Я должна была… поддерживать семью. А также бороться с угрозами.

Я заставила себя спуститься, пройти через кухню и подняться в спальню Мэг. Она сидела на кровати, глядя на фотографию Саши. Стакан в ее руке был полон.

Она не стала сопротивляться.

— Где ты его прятала и сколько успела выпить? — я забрала стакан.

Она посмотрела на меня.

— Один глоток. У меня была бутылка в платяном шкафу. Это был мой ремень безопасности.

— Не надо, Мэг. Я помогу тебе. Я обещаю.

Она опустила голову.

— Почему это всегда должна делать ты?

Я поставила стакан на тумбочку и присела рядом с ней.

— Отец однажды сказал мне одну вещь. Он сказал, что есть очень много причин, чтобы принимать жизнь всерьез.

— Хм, — сказала Мэг, и слезы потекли по ее щекам.

— Он был прав. Жизнь серьезная штука. Можно над ней смеяться, но относиться к ней надо всерьез.

Рука Мэг подползла к моей и отчаянно ухватилась за нее.

— Ох, Фанни, — сказала она, — я всегда думала, что жизнь просто ужасная шутка.

Уиллу удалось изменить свой министерский график, и через два дня мы поехали в Эмбер-хаус. Я остановилась на пороге и поняла, что не могу заставить себя войти в парадную дверь.

— Уилл, я не могу войти в дом. Пока нет.

Он обнял меня за плечи и прижал к себе.

— Давай пройдемся по саду.

Трава была сырой после недавнего дождя, и сад казался насквозь пропитанным влагой. Я остановилась, чтобы закрепить побег клематиса,[12] и на меня излился поток холодных капель. Уилл смахнул их, продолжая одной рукой обнимать меня.

Вскоре дождь усилился, и он сказал:

— Мы не можем это дольше откладывать, — нежно повел меня к двери и ввел внутрь. — Дай мне руку, — приказал он и крепко сжал ее.

Это было странно, но за несколько дней дом стал совсем другим.

Уилл сварил кофе, а я нарезала бутерброды. Уилл ел с жадностью, а я отламывала кусочки сыра. Я думала о доме, о том, что не могу расстаться с ним.

— Уилл, что ты думаешь о жизни здесь?

Он был поражен.

— Жить здесь? Это мне и в голову не приходило. — он взял бутерброд с яйцом. — Фанни, ты серьезно?

Я знала, что это сумасшедшая и совершенно нелогичная идея, но прошептала:

— Это мой дом.

Уилл положил бутерброд. Я слишком поздно поняла подтекст своих слов.

— Но не мой, — ответил он. — И я всегда думал, что наш дом был для тебя нашим домом.

— Я не хочу продавать Эмбер-хаус.

Он держал меня за плечи и заглядывал в лицо. Он казался озадаченным своим открытием, и это раздражало меня. Было ли вызвано это недоумение моей скорбью об отце?

— Если ты хочешь, чтобы я подумал об этом, я, конечно, буду думать. Просто это не то, что мы планировали.

— Ох уж эти планы, — я пожала плечами и выплеснула кофе из кружки в раковину.

— Фанни, что с тобой?

Я смотрела в окно, прижав к губам кулак.

— Я не могу смириться с тем, что меня не было рядом с папой, когда он умирал. Это не дает мне покоя, и я никогда не прощу себе.

Уилл подошел сзади и обнял меня.

— Тише, Фанни, тише.

Его мобильный зазвонил в холле. Он инстинктивно дернулся на звонок. Я вскочила на ноги и закрыла ему путь.

— Нет, только не сейчас, Уилл. Никаких телефонов. Ничего.

Телефон умолк. Уилл обнял меня.

— Ты думаешь, я не понимаю, Фанни, но я… — он улыбался своей прежней любящей и нежной улыбкой, и боль моего сердца немного стихла.

Теперь, когда я получила свою долю заботы, я почувствовала в Уилле подавленное волнение и скрытую напряженность.