И вот однажды Лиду пригласила на свадьбу подруга Клава Попова. Клава не успела с женихом зарегистрироваться, как его вдруг забрали на фронт. Невеста осталась беременной, потеряв надежду на счастье. Но жених сумел приехать на несколько дней, чтоб зарегистрировать брак. На радостях мать Клавы зарезала и потушила курицу, сварила яичек, поставила на стол целую тарелку отварного картофеля и миску соленой капусты. На свадьбу были приглашены три подруги Клавы. Когда голодная до обморока Лида увидела весь этот стол, она решила, что Поповы богаты. Конечно, Клаве с матерью вдвоем картошки хватало на целый год. И Лида с матерью решились на отчаянный шаг — забраться в погреб к Поповым за картошкой. Попытка не удалась, и их обеих приговорили к тюремному заключению. Симе стало не до школы, при ней оставались еще трое малышей. После Победы заключенных отпустили, вернулся с фронта и отец, а Сима собралась с нами в Саратов учиться.
Узнав о нашей поездке, примчался и мой одноклассник Юрка Шарашкин:
— Я тоже еду с вами.
— А в какой институт? — спрашиваю.
— Ну, в какой ты, в такой и я.
Юрка пришел в нашу школу в первой половине девятого класса. До этого он жил в каком-то городе с родителями и братом. Отца за что-то арестовали, а вскоре умерла и мать. Родственники не захотели отдавать мальчиков в детдом, а воспитывать до освобождения из-под заключения отца. Одного ребенка взяли родственники отца, другого — сестра матери. Так Юрка оказался в Турках. Это был застенчивый интеллигентный мальчик лет четырнадцати, очень худенький, но удивительно красивый, почти с девичьим лицом: волосы светлые, брови же — как смоль черные, большие голубые глаза с длинными пушистыми ресницами.
Было заметно, как он тоскует по матери, скучает по родному городу, товарищам и брату. Он был моложе нас всех, мать-учительница отдала его в школу на два года раньше. Учился Юрка неровно: то мог «заткнуть» за пояс и отличника, то еле тянул на тройки.
С мая ему пошел только шестнадцатый год, но после летних каникул он пришел в десятый класс неузнаваемым: высокий, энергичный, живой. Теперь от застенчивости не осталось и следа, и от учителей без конца сыпались замечания:
— Юрка, не шали.
— Юрка, не вертись!
— Юрка, не мешай другим, не то — выгоню.
Позже он говорил, что его почему-то никто никогда и нигде не называл иначе, как Юрка. Зимой в десятом классе он как-то сблизился с нашей девичьей компанией, сначала гонял снежками до самого дома, потом стал нашу стайку мирно провожать, а затем по пути от другой тети стал заходить к нам домой под различными предлогами. Мне льстило, что свое предпочтение он отдает мне, с ним всегда было весело. Мои подружки привыкли к его обществу, но он злился на Юльку, из-за которой ему часто не удавалось застать меня одну. Даже сочинил о ней глупую дразнилку:
Толстая как боров,
Угрюмая на взгляд
Идет-бредет по улице
Мясокомбинат.
Вот и поехали мы всей пятеркой сдавать документы в Саратов в учебные заведения. Подружки мои никогда не видели города, они всему удивлялись, восторгались. Улица Ленина идет от вокзала до самой Волги. Туда в дом № 39 я и повела всю свою гурьбу к родным Ма-руси, Сережиной жены. Нас напоили чаем, угостили семечками. И вот мы все на их большом балконе. Любуемся ночным Саратовом.
Утром подруги пошли искать строительный техникум, в который я их убедила поступить, рассказав о специальности нашей Маруси. А мы с Юркой отправились искать медицинский институт, который, как нам объяснили, находится недалеко от вокзала. Вот и четыре одинаковых корпуса, на которых можно издали прочитать выложенные камнем слова: «Институт экспериментальной медицины». Стрелки с надписью «В приемную комиссию» на первом корпусе. Попросили познакомить нас с условиями приема. Нам выдали пачку листовок. На каждом листке — подробности о своем факультете. Но что это? «Исторический факультет», «механо-математический», «химический» и так далее. Оказывается, мы попали в приемную комиссию университета, занимавшего первый и третий корпусы, а второй и четвертый — принадлежат мединституту. Присутствующий в комиссии профессор Додонов поинтересовался нашими аттестатами и спросил, имеем ли мы склонность к медицине. По наивности я призналась о желании моей мамы, но не о собственном желании.
— В таком случае вам, молодые люди, незачем уходить отсюда. Вслушайтесь только в само слово: университет! Универсальное учебное заведение. И равных ему нет. Поступите, например, на химический факультет. И перед вами в будущем откроются двери удивительных лабораторий с их открытиями.
И я подала свои документы на химфак, а Юрка на механо-математический.
Девочки оставили документы в строительном техникуме. Мы уезжали домой до вызова нас на экзамены, но достать билеты до Тур ков не могли и рискнули ехать на платформе товарного вагона. Вот, наконец, и Ртищево, а скоро и Летяжевка. Но именно здесь нас, как безбилетников, забрала милиция, посадили в какую-то зарешеченную предварилку. Только Юрка успел юркнуть под вагон, и милиционеры не заметили.
Прошло какое-то время и он пришел в милицию с просьбой:
— Посадите меня в тюрьму.
Сначала приняли за сумасшедшего, но когда он все объяснил, работники милиции расхохотались и всех нас выпустили на свободу. Дальнейший путь домой был благополучный.
Но вот однажды пришел Юрка и сказал, что документы из университета он забрал, так как тетка дома учинила скандал, убеждая, что в трудное послевоенное время она не имеет возможности дать ему высшее образование, одевать его, кормить, посылать деньги. Третья тетка из Ярославля убедила его ехать к ней и поступать в военное училище, где курсантов одевают и кормят бесплатно. Так я рассталась с этим веселым пареньком. На вступительных экзаменах по литературе я писала о поэзии Маяковского, получив за сочинение «отлично», а на экзамене по физике преподаватель даже спросил фамилию моего школьного учителя. Но из-за ожидания аттестата особого образца и поздней сдачей документов я сдавала экзамены во второй поток, и мест в общежитии уже не было. Жила пока у родных Маруси, но здесь нас с Зинкой обокрали приятели хозяев. У меня украли новое платье из материала, подаренного школой, а у Зинки единственную комбинацию. Она перешла жить к Юле и Симе, снимавшим частный уголок в квартире подвального типа. Мне идти было некуда. Но настоящее горе началось тогда, когда в университете у меня выкрали хлебные и продовольственные карточки на весь месяц. Не знаю, как я все же выдержала шестнадцать дней учебы и дождалась от мамы письма с советом возвращаться домой. Я издергалась из-за аттестата, экзаменов, отсутствия средств существования и крыши над головой. Мама советовала набраться сил, а с будущего года все начинать сначала.
Зинка, оказывается, была принята без стипендии, девочки голодали и присоединились ко мне уехать домой. Голодные, безденежные, мы ехали от Саратова на подножках вагонов. Лишь Юльке удалось взобраться на крышу вагона, но в Летяжевке, боясь, что поезд долго не задержится, она бросила свой деревянный баульчик прямо с крыши, и он, ударившись о рельсы, разлетелся в щепки.
Милые Турки! Вон уже и станция, а вон и крыши, утопающие в садах!
Мы дома. Это был удивительный год. Вернувшийся с фронта Сережа работал в райкоме и жил со своей семьей отдельно. В доме оставались только мама Наташа со стареньким папой, да мы с мамой. Маму вновь назначили директором Дома культуры, и со свойственной ей страстью она принялась восстанавливать заглохшую там работу, а я была ее правой рукой. Какую же мы вновь организовали самодеятельность! Но я заглядывала и в учебники, помня о том, что с нового учебного года пойду учиться. Подружки мои тоже настраивались на дальнейшую учебу.
В Саратове открылся строительный институт, и я решила продолжать дело Маруси, стать строителем.
Мама, будучи в командировке в Саратове, взяла в университете мои документы и отнесла в строительный институт. Там, просмотрев школьный аттестат и экзаменационный лист из университета, сказали, что согласно этих документов я буду зачислена в строительный институт без вступительных экзаменов.
