К весне 1941 года ремонт, наконец, в Доме культуры был закончен. Мама радовалась. Она специально съездила в Саратов, чтобы привезти оттуда бордовый плюш для занавеса сцены, на окна купила темно-синюю ткань. Дом культуры обновился.

А вскоре вновь приехали аткарские артисты. Актер Бибиков понял, что мама устроила свою личную жизнь. На этот раз театр гастролировал недолго, так как на все лето Дом культуры заключил договор с Балашовским театром.

В последнюю гастроль аткарского театра Николай Петрович Бибиков незаметно от других вручил мне конверт. Я решила, что это — письмо для мамы и побежала домой. Конверт не был запечатан, мое любопытство взяло верх, я заглянула в конверт. Там были деньги. Я поняла, что они предназначались мне на гостинцы.

Закончила шестой класс. Вот и долгожданные каникулы!

А в наш Дом культуры приехали артисты на все лето с замечательным репертуаром: «Коварство и любовь», «Доктор Калюжный», «Сады цветут», «Мачеха», «Платон Кречет», «Последняя жертва,».

Начались гастроли. Мы с подружками не пропускали ни одного спектакля.

Во второй половине июня мама уехала ненадолго в колхоз в командировку. К выходному дню, к воскресенью, приехала. Везде на видных местах висели афиши «Мачеха». С утра в воскресенье мы с Юлькой, соседской девчонкой, договорились, что вечером непременно пойдем на спектакль, а днем сидели за их домом в тени и играли в карты (в блюндыри) с соседками-женщинами.

Вот сюда-то вдруг кто-то принес нам страшную весть: фашистская Германия напала на Советский Союз без объявления войны.

Какие уж тут карты! Встревоженные женщины заспешили к своим домам.

Артисты в тот же день из Турков уехали, а в Доме культуры экстренно была организована медицинская комиссия, отсюда и отправляли людей на фронт. Провожали почти каждый день, и каждый день крики матерей и жен.

Мы, дети, утром в понедельник собрались в школе на общешкольное собрание. Так как почти все мужчины турковских колхозов ушли на войну, то собрание приняло решение о том, что колхозу должны помочь школьники, чтоб не пропал ни один колосок.

Лето было грустным. Страна не ожидала такого вероломства. А немцы быстро, почти в первые дни войны, захватили Украину, Белоруссию и уже продвигались вглубь нашей страны. Осенью война шла уже под самой Москвой, а в Турки прибывали и прибывали с запада эвакуированные. В эти дни маме не хватало двадцати четырех часов в сутки: всех прибывших коммунистов было приказано ставить на учет в ее парторганизацию, расселить по квартирам и трудоустраивать, и каждую неделю давать сведения о работе коммунистов на их новых местах. Одной, разумеется, все не охватить. Маме дали псевдоним «Зоя» и закрепили в помощь еще несколько человек, которые не знали друг друга, а знали лишь «Зою», передавали ей сведения, а она обобщала их.

Под Москвой бои становились все жарче. Советский народ шел на смерть, но не сдавал своей столицы.

И вот пришел приказ мобилизовать из района сто двадцать человек на рытье котлованов в районе Аткарска (120 км от Турков). Первые шестьдесят человек поехали под руководством секретаря райкома комсомола, второй отряд — под руководством мамы Кати. Нелегкой оказалась зимой работа на трудовом фронте. Она обязана была поддерживать боевой дух своего отряда, читать лекции, устраивать концерты, организовать питание и показать личный пример в непосредственной работе по рытью котлованов.

На фронт ушел и муж моей мамы, дядя Ваня Грешнов. Пройдя краткосрочные курсы в Ижевске, он был отправлен на фронт и погиб в одном из первых боев. В Турки все чаще приходили похоронки.

Но несмотря на то, что фашисты шли все дальше вглубь нашей страны, ни один человек не верил, что Родину победят: такую невероятную роль играла идеология. Никогда еще не была так развита и художественная самодеятельность, как в годы войны. В Дом культуры на репетиции собирались и взрослые, и школьники. Не только мама, но и я по всем Туркам старались разыскать лучших «артистов». Боевая программа концертов призывала зрителей не впадать в панику, и верить в победу, такой же характер носили и частые лекции. На предприятиях проводились собрания об улучшении дисциплины и работы, в школах — о повышении успеваемости.

Маму ни в нашем доме, ни в доме Грешновых почти и не видели, она целиком ушла в работу.

После ее возвращения с трудового фронта ей дали еще одно поручение, или, как сказал начальник НКВД Горбунов, «орешек покрепче». В те годы в тыл страны нередко проникали для подрывной работы предатели Родины, вредители, всяческие подстрекатели. В Дом культуры руководителем художественной самодеятельности приказали принять некоего Вальковского. За каждым его шагом маме было поручено следить, замечать, с кем общается, с кем и где встречается. Одним словом, не спускать с него глаз. Об этой своей непростой работе мама подробно описывает сама в своих воспоминаниях. Рискуя жизнью, она помогла обезвредить преступника. Взяли его, когда он пытался скрыться, уже на станции Аркадак, и не одного, а с сообщником.

Наша боевая пионервожатая товарищ Лида не могла оставаться в тылу. В первые же дни войны она ушла добровольцем на фронт. В школе появилось много учителей из эвакуированных: по химии, истории, физике, немецкому языку. Знаний от нас они требовали не меньше, чем со своих городских школьников. Я училась уже в седьмом классе. Требовательность к себе по отношению к урокам была приобретена, вероятно, с раннего детства, когда были школьниками Маруся и Лида. Учебу в семье было принято уважать.

Одной из самых близких подруг в школьные годы у меня была Юлька. Их семья переехала в соседний дом, когда я перешла в третий класс. Все ее домашние были» простые и добродушные люди. А вот мать Зинки Громовой была женщиной строгой и нервной, не всегда отпускала Зинку поиграть, поэтому я все чаще и чаще стала забегать к Юльке, а она — ко мне. Стали вместе учить уроки, а если засидимся допоздна, то остаемся ночевать в том доме, где занимались. Но чаще, пожалуй, ночевала я у них, так как мать Юльки работала посменно в больнице, кровать пустовала, и мы на ней спали. Работала тетя Нюра в тифозном бараке няней. В войну и мыла не хватало, постельное белье не очень-то и стиралось, но не было ни малейшей брезгливости, что прошедшую ночь на этой грязной подушке спала няня из тифозного барака.

А в школе любимой подругой оставалась по-прежнему Лариса Никитина. Она училась тоже хорошо. У нас вообще был сильный класс, очень хорошо училась Лида Курчатова и Нина Богданова. С Ниной мы изредка переписываемся до сих пор.

В военные годы были затруднения с учебниками. Иногда один учебник выдавался школой сразу на несколько учеников. Еще большей проблемой становились учебники в старших классах, а особенно тетради к концу войны. Продукция заводов и фабрик выпускалась только для фронта. Был лозунг: «Все для фронта, все для победы!». Много заводов на западе нашей страны были разрушены, много эвакуировались на восток, монтировались заново. И мы делали себе самодельные тетради из случайно оставшихся от мирного времени клочков бумаги, писали на блокнотах, но чаще всего на старых книгах между строк, а иногда и на газетах. И все-таки наши «тетради» ежедневно проверялись учительницей русского языка, ежедневно делался разбор каждого предложения из домашнего задания по членам предложения и по частям речи. Знанием русского языка я очень обязана неутомимой старой учительнице Наталье Никифоровне Тарасовой. Сильным был и старый математик Александр Михайлович Юн-геров. Никто не пользовался учебниками, в этом не было необходимости. Он умел объяснять так, что все правила и теоремы запоминались с его слов.

В свободное от уроков время мы, школьники, собирали посылки | на фронт — кто что мог: шарф, варежки, носки.

Мне мама принесла кусок малинового атласа. Я сшила из него кисет, вышила на нем нитками «Самому храброму», насыпала в кисет | махорки и тоже положила в посылку.