Как гордилась своими детьми в эти годы моя мама Наташа! У нее, неграмотной женщины, братишки и сестренки даже мечтать не могли об учебе. А теперь стало все так, как часто пел дядя Коля:
— Мы рождены,
Чтоб сказку сделать былью…
Сам он был командиром Красной Армии, моя мама — директор; Сережа — работник райкома партии, Маруся — инженер. Если бы была жива Лида, она к этому времени была бы уже врачом. И все это благодаря новому строю, благодаря советской власти. Разве могло это произойти при капиталистическом строе? Так и остались бы дети мамы Наташи до старости Катькой, Манькой да Серенькой с лопатой да граблями на селе. А теперь всем открыта дорога. Кем хочешь стать? Выбирай, учись, а тебе за это страна еще и платит, дает стипендию.
Мама, став директором Дома культуры, с головой ушла в работу, всеми силами стараясь оправдать доверие партии. Энергичная по своему характеру, она старалась выполнять безупречно все указания райкома: подбирала лекторов, чтоб не реже трех раз в месяц читали в Доме культуры лекции. Для более активного вовлечения слушателей вешала афишу: «После лекции — танцы». Нужно было искать баянистов, руководителей и участников художественной самодеятельности, создавать агитбригады, выпускать стенную газету и прочее — всего не перечислишь. Всегда участвовала в концертах и сама: и в плясках, и в песнях, и в пьесах. Она наладила работу так, что в Турки с гастролями потянулись театральные труппы из Аткарска, Балашова, Саратова. Аткарские артисты гастролировали почти все лето. Сцену они занимали три раза в неделю, в остальные дни шли кинофильмы или устраивались спектакли самодеятельного коллектива. Режиссер театра, видевший маму в пьесах Островского и Арбузова, предложил поступить в их театр в качестве актрисы. Нет, не хотела больше она испытывать судьбу на стороне и уезжать из милых Турков. Ухаживал за ней актер Николай Петрович Бибиков, сделал официальное предложение выйти за него замуж. Он вдовец и растит сына — школьника моего возраста. И это предложение мама не приняла.
Мы все были очень рады, когда из тюрьмы возвратился наш старенький папа. Его даже отпустили немного пораньше срока, не досидел он полгода. Возвратился он в мае 1940 года и, конечно же, его сразу приняли на работу на прежнее место в свою артель «Прогресс».
Летом этого же года тяжело заболела в Куйбышеве Маруся, ее положили в больницу с диагнозом бруцеллез. Получив это известие, мама Наташа, пережившая потерю младшей дочери, сразу засобиралась к Марусе. Я упросила, чтобы взяла и меня.
Но, к радости, в день нашего приезда или на следующий, ее выписали из больницы. Она была необычайно рада нашему внезапному приезду. Жила она тогда около самого вокзала в одном из домов барачного типа {примерно позади теперешних автоматических камер хранения багажа или позади почтового отделения). Я перезнакомилась быстро со всеми ребятами их двора. А неумолкаемая певунья Маруся {ее там звали колокольчиком) научила меня модной в то время песне «Любимый город». Она любила водить меня по городу, показывать свой Куйбышев. Помню только, что лето было очень жаркое. В одном из больших магазинов неподалеку от вокзала она купила мне красивую детскую сумочку {ридикюль) под целлулоид. И вдруг она увидела еще одну оригинальной формы сумочку из синевато-голубой кожи. Не утерпела, взяла и эту.
Вскоре она оформила очередной отпуск, и мы все втроем приехали в Турки. Две Маруси очень подружились: наша Маруся и жена Сережи, тоже Маруся. Задумали вдвоем сшить мне модное платье в горошек с разными оборочками и бантиками. Мы все вместе ходили на Хопер, загорали, купались, ходили в кино. Очень нравился тогда зрителям фильм «Волга-Волга» с участием снова Любови Орловой. Мы быстро подхватили песню Стрелки из этой картины. Да она вскоре стала очень популярной:
Много песен про Волгу пропето,
Но еще не сложили такой,
Чтобы солнцем советским согрета,
Прозвенела над Волгой-рекой.
Припев: Красавица народная,
Как море полноводная,
Как Родина свободная,
Широка, глубока, сильна.
Наше счастье как май, молодое,
Нашу силу нельзя сокрушить.
Под счастливой Советской звездою
Хорошо и работать и жить…
Мелодия прекрасная, написал ее еврей Дунаевский.
Песни в нашем, всем родном турковском доме почти не смолкали. Даже маленький Слава уже что-то мурлыкал. Недаром потом в детском садике ему дали прозвище «радио».
Это было, пожалуй, последнее по-настоящему веселое лето в Турках; все еще были молодые, здоровые, задорные, веселые.
А вскоре и мама взяла отпуск и поехала к Марусе в Куйбышев. Туда в командировку неожиданно приехал и дядя Коля. Этой же осенью маму избрали секретарем первичной партийной организации. В нее входило очень много коммунистов: все, стоящие на партучете в сельсовете, а также и коммунисты трех колхозов — два турковских и из села Чапаевка. Совмещать работу директора Дома культуры и одновременно заниматься большой общественной работой было почти не под силу. Не хватало на все времени, очень уставала. Дома мы ее почти и не видели. Она даже не могла ходить в школу на мои родительские собрания. Везде и всюду мама Наташа. Она по-прежнему строчит на машинке, по-прежнему на базаре с рубашечками, она у печки с горшками и чугунами, у корыта, на огороде, в школе на моих собраниях.
— Ну, что там на собрании, мама Наташа?
— А ничего, только время потеряла. Сидела, сидела, чего только обо всех не наслушалась! А до твоей фамилии дошли, учитель только и сказал: «Мал золотник, да дорог», — и перешел к другой фамилии.
Я почему-то была очень маленького роста. Родители были среднего роста, мама носила обувь тридцать шестого размера, а я всю жизнь тридцать третьего. В кого я такая, не знаю. Наверное, в бабушку, мать отца, Аграфену Савельевну.
Зимой 1940 года мама взвалила на свои плечики почти непосильную ношу — затеяла ремонт Дома культуры. Сколько же она прибавила себе забот! Нужны каменщики, плотники, штукатуры, маляры, строительные материалы и средства на них. Предстояло отремонтировать не квартиру и даже не дом, а большое, двухэтажное кирпичное здание внутри и снаружи. В то же время никто не снимал с нее проведения всех мероприятий в Доме культуры, а райком партии — общественной работы в своей парторганизации, которую она возглавляла. Она хватила столько лиха, что, возможно, и сожалела, зачем начала этот грандиозный ремонт.
Все совпало с тем моментом, когда к ней стал упорно свататься ее давний знакомый, дядя Ваня Грешное, председатель сельсовета, коммунист. Он был мужем маминой подруги тети Риммы, активной участницы драмкружка. Тетя Римма не болела, умерла внезапно от неудачного аборта, оставив крошечного сынишку, которому в то время было два года. Мама и сочувствовала вдовцу с малышом на руках, но не прельщало ее замужество. Мне кажется, она не питала особого чувства к дяде Ване. Скорее всего, она устала от одиночества, оттого, что, кроме беспросветной работы, ничего нет; не было плеча, на которое хоть когда-то можно опереться. И выйти замуж, наконец, она согласилась.
Мама Наташа не препятствовала решению, но и не верила в личное счастье моей мамы: не улыбалась ей судьба до сих пор. Мне же нравился умный, спокойный дядя Ваня {по «Платону Кречету» — мой отец). Единственно, что я хотела — не переходить в незнакомый мне дом Грешновых на чужую улицу к чужой бабушке. К тому же мне уже шел четырнадцатый год. Оторвать свое сердце от дома на Лачиновке, такого дорогого, такого своего, разлучиться с мамой Наташей я не могла, тем более, что мама все дни и вечера проводила на работе. Меня не принуждали, я осталась дома. О старухе Грешновой слыла слава как о Салтычихе. Не думаю, что она полюбила новую сноху да еще такую, которая убегала на работу с зарей, а возвращалась домой в полночь. Ребенок был в основном на руках бабушки. Но в редкие часы, когда мама бывала дома, мальчик льнул к ней, он принимал ее за мать.
