А в Орске на каждом шагу меня встречали учителя и расспрашивали о сыне. А Симонову я стала обходить стороной, все-то она твердила при каждой встрече, что Игорь непременно сделает какое-либо сверхоткрытие, ибо такого ученика за всю ее долгую практику еще не было и она уверена — никогда не будет.

Учился Игорь на повышенную стипендию. В большие праздники получал денежные переводы от отца, и даже мама Катя по десяточке в месяц посылала от своих тридцати семи пенсионных рублей.

Но теперь у меня стало двое студентов и одевать их с головы до ног обязана я, тем более, что один живет в областном городе, а Люда два последних года училась в Москве. Значит, надо где-то еще искать подработку.

Как бы я в тресте ни старалась, зарплату больше штатного расписания все равно не дадут.

И мне посчастливилось: пригласили в строительный техникум давать рецензии на дипломы студентам, потом стали доверять довольно большие группы студентов консультировать на период дипломных сессий. Наконец, предложили рассчитаться в тресте и перейти официально работать в техникум. Но жаль оставлять трест, да и работа в техникуме вечерняя, а я боюсь темноты. От преподавательской работы отказалась, хотя у меня это бы получилось. Работа интересная, но я зачастую сталкивалась с такими «дубами», которым не поможет никакая консультация. Оставалось одно — делать чертежи самой, а они копировали своей рукой. Так постепенно пришла к выводу, что диплом полностью нужно делать самой, но за соответствующую с них плату.

Конечно, здорово не хватало времени. Чертить приходилось не только дома, но и на работе украдкой. Рабочий лист приколот к кульману, а студенческий к доске на столе. Все идут на обед, а я, проглотив стакан чая с пирожком, успеваю за обед кое-что вычертить. Кроме того, у меня хорошо развита техника черчения. В отделе я далеко уходила с проектом вперед безо всякого старания. Правда, порой учащались обострения в грудном и крестцовом отделах. Боль в крестце я воспринимала как боль в кишечнике, плохо переваривалась пища. Врачи рекомендовали есть больше свеклы, пить вазелиновое масло. Свеклы я съела тонны, но это не снимало проблем и пришлось постепенно переключаться на слабительные таблетки.

Прошли десятилетия. В 1989 году, когда боли в крестце стали нестерпимыми, сделали снимок и вынесли диагноз: остеохондроз четвертой степени и деформирующий спонделез. Массаж не разрешили, так как костные разрастания назвали слишком мощными.

Постоянно беспокоил меня и кишечник. В период сильных обострений обращалась к врачам. После обследований (а переносила их очень болезненно) врачи давали заключение о том, что раковых явлений нет. Одни считали боль от воспаления, назначали лечения, давали советы. Я стала сама приспосабливаться к своему организму. Иногда боли в позвоночнике или кишечнике надолго затихали.

Итак, Игорь учился в Куйбышеве, Люда периодически то в Орске, то в Москве, а летом съезжались в неизменные Турки. Часто, правда, Игорь уезжал с группой студентов в строительные отряды, но ненадолго в Турки заглядывал.

Сдав некоторые курсовые проекты и экзамены, Люда ненадолго приезжала в Орск, а потом вновь я ее провожала в Москву. Сколько денег требовалось на одни только билеты, на питание, одежду! В сущности, мы разделились как бы на три семьи. И хоть деньги тратили экономно, они бежали, текли, словно вода. Это был нелегкий момент.

Счастьем еще было то, что я не испытывала трудностей в работе, привыкла со школьной скамьи все выполнять точно. Но технолог, в чьем подчинении мы были, к нам относился архитребовательно: ему нужно было не только качество, но и количество выполненных чертежных листов. Так, однажды он вызвал к себе Н. Оськину и попросил подсчитать по журналу регистрации, сколько же каждый из нас сделал листов за год, поделить количество на двенадцать и выдать ему цифры, подтверждающие, сколько в среднем каждый из нас вычерчивает в месяц листов.

К стыду одного из конструкторов у нее получился один лист в месяц. У кого-то три листа, у кого — четыре, и лишь у двоих еще по четыре с половиной листа. У меня, к удивлению меня самой — двенадцать.

Долго шло собрание, долго выпускал свой яд Понькин, стыдил, уверял, что в проектных институтах считается нормой выдать шесть листов. Вот на них должен равняться и трест.

Едва мы возвратились в свой кабинет и сели за рабочие столы, раздался телефонный звонок. К Понькину вызывалась я одна.

Ну, что, думаю, ему еще-то надо?

Усадив меня, он сказал:

— Я вот чем недоволен, Тамара Петровна. Зачем такая гонка? Уму непостижимо, двенадцать листов в месяц! Поверь, тресту это не докажешь, и трест это не оценит, а угробить себя сможешь. Не спеши, умей отдыхать — вот моя просьба.

А мне казалось, что не очень я и спешу. Напротив, подворовывала время, чтобы урывками чертить на студенческих листах. Но «шила в мешке не утаишь». Сослуживцы знали, хоть и помалкивали, что в рабочее время я нет-нет да и отвлекусь на посторонний лист. Видимо, нажаловались Понькину, а он по-своему крепко утер им нос.

И во мне снова проснулась гордость: гордость прежней школьной отличницы, гордость лучшей студентки в группе, лучшей проекти-ровщицы в тресте, потому что все у меня получалось легко, словно играючи.

— Мама, вы с Игорем одаренные, а я только тянусь за вами. Я ведь очень стараюсь, достигая свои успехи трудом, — говорила Люда. Но это было не совсем так: она училась и одновременно на ней были многие обязанности по дому. Она была моей опорой.

Каждый год Оренбург объявлял конкурс на лучший проект. Участвовали все стройтресты области. Первое место из года в год занимал Орск. Среди орских трестов уж, конечно, не «Жилстрой», а наш промышленный трест, а это значит, первое место по области занимал мой проект — других на конкурс в область не посылали.

Тема дипломного проекта «Деревообрабатывающий цех». Работа продвигается медленно, сдерживает архитектор. Ему платят за те часы, пока он консультирует, он и стремится оттянуть свой срок:

— Исправьте вот здесь и придите через неделю.

— Да что вы? Тут и исправлять-то нечего. Я это сделаю сейчас при вас за десять минут, — убеждает Люда.

— Нет, прошу ко мне через неделю.

Можно бы двигаться дальше, делать другие части, но рискованно: архитектор может видоизменить любую конструкцию, а она потянет за собой остальное. И Люда изводилась.

После архитектора дело пошло как по маслу, ей подписывают часть диплома за частью. Но время упущено, а впереди самая большая часть — технология, составляющая почти четвертую часть диплома. Можно к назначенному сроку защиты успеть, но это риск. Просчитав, что выгоднее — рисковать здесь или, потеряв несколько дней на дорогу, мчаться к маме, чтоб делать в четыре руки. И Люда выбирает второе: мама не подведет.

Приехала Люда в самый мой день рождения. Ее еще тянуло и это — вручить подарки, поздравить.

Возможно, с чертежной работой она справилась бы к сроку и там, но тут рядом была мама, это вселяло уверенность. Тем более, у нас был абсолютно одинаковый шрифт, мы даже сами с трудом различали, кто из нас чертил тот или иной лист.

Консультант Карпов, старый строитель, работавший в институте в качестве почасовика, одобрил диплом, похлопал ее по плечу и сказал студентам:

— В мое отсутствие по любым вопросам диплома консультируйтесь у Людмилы Рэмировны. Я ей доверяю.

Люда смутилась, уже сворачивала все листы диплома в рулон, но неожиданно вошел заведующий кафедрой и спросил:

— А могла бы ты все чертежи разложить и вот так сразу, без подготовки, защитить свой диплом?

Это было совершенно неожиданно. Откуда и смелость взялась? Отчеканила все без подготовки.

Карпов предложил после защиты диплома остаться работать в Москве:

— Я найду тебе хорошую работу в тресте. Правда, на первых порах придется пожить в общежитии, но наш трест строит очень много жилья. Будет, разумеется, со временем и у тебя своя квартира.