— Неужели, Филипп, у нас опять девка родится? Как бы я хотела сыночка!

В этот год у Микиткиных случилось горе — сгорел дом. Пожары в селе были частыми. У всех почти домов крыши были соломенными, и достаточно в сухую погоду было искры от папироски.

Горе для Микиткиных великое. Последний год и дед Никита жил у Филиппа: тесновато было у старшего сына, где семья была еще больше.

Грамотный Филипп собственноручно написал письмо в Царицын родным, поделился горем. Помощи не просил, но вместо ответного письма приехали родственники, старшие братья, чтоб помочь построиться заново.

В этот трудный год Груша принесла двойню: долгожданного сыночка Петю и дочку Лиду.

И задумали всей родней строить для большой семьи и дом побольше, да не саманный, а бревенчатый, срубовой. Лес помогла купить родня. Поместье, отведенное прежде Филиппу под саманный домик, не позволяло ставить большой дом. Решили поэтому поставить дом коньком, удлинив его за счет собственного двора. Крыльцо в этом случае получилось тоже не со стороны улицы, а со двора, сбоку.

Дед Микита не дождался конца строительства нового дома, умер. Все остальные к зиме въехали в новое просторное жилище. Чтоб спасти дом от пожаров, покрыли его не соломой, а железом. Вся улица теперь любовалась на дом Филиппа, а он, конечно, очень гордился.

Семья состояла из восьми человек: родители и шестеро детей.

Отец в поле ездил с Митей, Олей и Аней. Сам не любил сидеть без дела и детей не баловал, приучал крестьянствовать. Мать оставалась дома по хозяйству. Подросла и Лиза, она и нянчилась с двойняшками: Петей и Лидой.

Недаром Груша все ждала сына. Петя был красивым ребенком, черноглазым, кудрявым, шустрым. Больше всех других детей любила его мать. Вот ведь двойняшки они с Лидой, а Петя как-то роднее, милее.

Оля с Аней становились невестами, подросла и Лиза. Сестры очень любили наводить чистоту. В горнице на окнах непременно росли в горшках цветы.

— Мы, мама, и около дома надумали цветов насадить.

— Да оборвут все ваши цветы, куры стопчут.

— А мы попросили отца палисадник нам сделать, в нем и посадим.

И мать радуется. Трудно растить много детей, но ведь какие помощницы! Вон и младшая Лида пол пытается сама помыть. А старшие везде — ив поле, и в доме, и огород прополют, и польют, и дом побелят внутри и снаружи. Изо всей улицы на Лачиновке дом Микиткиных самый видный.

Но вот родился в семье еще один сын — Миша. А к Петяньке материнское сердце все равно больше тянется. Он уже подрос, ездит с отцом и Митей в поле, а Груша все наказывает:

— Ты Петяню-то там не перегружай.

Давно вынашивает Филипп мечту: дать детям образование. Ну, с Митей, Аней и Олей опоздали. Митька осенью жениться собрался, а там и Ольга с Анной упорхнут, а младших надо учить.

Дмитрий женился. Привел жену сначала в отцовский дом, но в нем все-таки тесновато, и построили молодым маленький домик. Некоторое время, правда, пришлось даже пожить на квартире.

Прошел еще год. И снова у Микиткиных две свадьбы. Олю просватали за двоюродного брата Петра Куделькина, а Анну — за двоюродного брата Куделькиной Наташи. Отдали девчат в небогатые дома, но к людям знакомым, уважаемым. Теперь с Куделькиными, жившими на одной улице, породнились с двух сторон.

Лиза в школу идти отказалась наотрез:

— Большая я, стыдно мне садиться за парту. Лучше мамане помогать стану по дому и огороду.

Трудно стало одному Филиппу в поле. В помощниках у него только Петька. Но как же далеко ему до хозяйственного Дмитрия! И мал еще Петянька, и ленив. Приходилось в горячую пору нанимать соседских парней и платить им зерном с урожая.

Петю и Лиду записали в школу. Лида учится старательно, но не всегда все у нее получается. Петька наоборот: хватает все с лета, а усидчивости никакой: то у него «голова болит», то «живот схватило». Все мысли — сбежать к мальчишкам.

— Вот, мать, — говорит Филипп жене, — это все твое баловство. Дети у нас, как дети, один он у нас непутевый, красавчик твой.

Семилетку ребята закончили. Родители решили, что Лиде учиться достаточно, все равно выйдет замуж да ребятишек начнет рожать, за домом следить.

— А Петьке — хочет он или не хочет — дам образование, буду учить дальше. Осенью в гимназию пойдет, а дальше и выше учиться будет.

— С ума сошел, Филипп? Сам всю жизнь в лаптях, мечтаешь, чтоб сын ученый стал.

— Да что мои лапти? Я уж прожил жизнь, а для них только начинается. Вот и Мишка в школу пойдет. А если Петька учиться запро-тивится, ремень возьму.

(По другим рассказам, Петя в школе вообще не учился. Лиду записали в так называемую массовую школу, а Петю — в гимназию).

Филипп возами возил яблоки из своего сада на базар и к учебному году купил сыновьям новые формы. Часть денег от продажи фруктов еще и осталась.

Сбывается его мечта, дети будут учиться. Станут сыновья учителями, а, может быть, врачами. И вспомнил вдруг, как самостоятельно учил каждую букву и неуклюжими пальцами старался ее написать. Да все тайком, чтоб никто не узнал, не стал смеяться.

И вот — Петя гимназист.

Курят мужики-соседи, сидя у завалинки, судачат между собой:

— Детей-то своих Филипп нарядил как господ, ранцы им купил.

Идет Дуня с ведром, прислушалась:

— Да, Филипп-то Никитич пуп свой надорвал, от зари до зари то на сенокосе, то в поле. И соха у него аккуратная, и коса наточена, а вы спите до обеда, а потом сидите у завалинки. Тьфу на вас.

— Постой, Авдотья, плеваться-то на нас. А ты сама видела Агра-фену Савельевну на лавочке отдыхающей? Все-то она при делах. А вы, бабы, целыми днями сидите да семечки щелкаете.

А Филипп с семьей и в голодный 1921 год не бедствовал. Пшеница, правда, вся засохла на солнце, дождей не было. Но ржи немного собрать удалось. Может быть, и не хватило бы ее до нового урожая, но спас сад с огородом. Намочили две кадушки яблок, спустили в погреб. Так же кадушками насолили капусты, огурцов, помидоров. Уливали грядки летом, не жалея сил. Картошка, как и зерновые, уродилась плохая, но собрали всю до горошинки. Не голодала семья этот трудный год, все остались живы-здоровы.

— А Осины, Аграфена, глухонемого похоронили.

— Да ведь он, Филипп, умер не от голода, они тоже не бедствовали, не голодали. От тифа он умер, бедный.

В 1922 году крестьяне вздохнули, уродился хлеб. Но в семье Микиткиных иные проблемы. Заупрямился Петька, не хочет ходить в гимназию. Дома-то скажет, что пошел в гимназию, а сам к товарищам, да с удочками на Хопер рыбу ловить. Долго бился с ним отец, а потом и рукой махнул:

— Ремень в руки не возьмешь, стыдно. Да и не сладишь, взрослый стал.

И бросил Петр гимназию. А вскоре ее и вовсе закрыли. Открыли в Турках теперь две школы: маленькую стали называть массовой, а двухэтажную — образцовой. Страна ставила вопрос о массовом образовании всех детей. Дети пролетариев должны учиться в школе непременно, поступать потом по возможности в техникумы и институты. Учеба бесплатная — так постановила советская власть. Более того: успевающим учащимся выплачивали и деньги — стипендию. Учись, кто пожелает. Люди верили и не верили. Сказка, да и только.

Ольга и Анна Микиткины со своими мужьями уехали на Украину по призыву партии и правительства на шахты. Строить шахты или работать на них, Филипп этого не знал, но поездку одобрил:

— Что ж, пока детей еще нет, пусть начинают новую жизнь.

(Так и остались эти две семьи на всю жизнь в Донбассе, приезжая иногда в Турки в отпуск).

А на следующий год пришли к Микиткиным сватать Лизавету. Не нравился жених Филиппу Никитовичу. Длинный как жердь этот Афанасий Захаровский. Но даже не это главное. Создавали мужики на Селявке какую-то непонятную ему, Филиппу, коммуну. И Захаровские туда же. Уже дворов пять-шесть объединили свои земли в коммуну. А как урожай делить? Как труд свой сравнить? Он, к примеру, Филипп, привык трудиться от зари до зари. А Панкратовы и Курбаткины, соседи его, до обеда валяются, а в поле приедут, в холодке лежат. Вот и не одобряет Филипп эту Селявину коммуну, вошедших в нее Захаровских. И сжимается сердце за судьбу дочери. Но Лиза не отказалась от жениха. Филипп не перечил и выдал дочь на Селявину гору Захаровским.