— Почти всем принцессам приходится пережить множество приключений, прежде чем они возвращаются в свои замки, — сказал он.

— Порою эти приключения такие ужасные, — подхватила Люси.

Она зевнула и теснее прижалась к брату.

— Их похищают людоеды, а кое-кого даже пытаются скормить драконам. Что может быть кошмарнее, чем стоять привязанной к дереву перед входом в глубокую, темную пещеру?

— А из пещеры валит дым.

Голосок Люси звучал сонно и невнятно.

— Черный, гнусный, вонючий дым…

— Но в последнюю минуту всегда появляется рыцарь — и спасает принцессу.

— Точно, всегда, — подтвердил Джек, смаргивая непрошеную слезу.

Пальчики Люси, вцепившиеся в его тунику, разжались. Очень скоро мальчик услышал ее по-детски безмятежное посапывание.

Нельзя плакать. Никак нельзя! У Люси никого, кроме него, нет, и он не вправе ее подвести. Джек пошарил у себя на груди. Охранная руна согрела его пальцы; блаженное тепло потекло вверх по руке. На самом-то деле заботиться о Люси не так уж и скверно. Оно куда лучше, чем одиночество. Странное дело, размышлял про себя Джек. Он способен распорядиться собственной жизнью не больше, чем собака на цепи, но, оберегая Люси, чувствует себя… ну… сильнее, что ли.

«Ах, кабы Бард мне все объяснил», — посетовал Джек.

Он вздохнул и приготовился к долгой ночи.

По навесу над его головой уныло барабанил дождь.

Отдохнув день, викинги двинулись дальше, по-прежнему держа курс вдоль побережья на север. Местность становилась все более пустынной и дикой. В здешних краях селений было немного; редкие деревушки цеплялись за скалистый берег, словно опасаясь, что их сдует ветром.

На море по-прежнему штормило, хотя дождь прекратился и выглянуло солнце. Пленники посменно вычерпывали воду — этой работе конца-краю не предвиделось. То и дело на отдаленных холмах усталый взгляд различал круглые башни — эти одинокие твердыни словно таили в себе неясную угрозу. Никаких людей вокруг Джек не замечал.

— Это крепости пиктов, — пояснил угрюмый монах.

Вот пиктов Джек на своем веку навидался предостаточно. Пикты порою приходили к ним в деревню по римской дороге, менять железо на еду. То был народец низкорослый и скрытный, и все с ног до головы покрыты синими узорами — якобы несмываемыми. Ни дать ни взять призраки: они умели раствориться среди теней и бликов под сенью леса так же легко и ловко, как дикие звери. Больше одного-двух за раз Джеку видеть не доводилось.

— А их тут много? — спросил Джек, скорее чтобы убить время, нежели потому, что ему было действительно интересно.

— Никто не знает. — Монах пожал плечами. — Они выходят на рассвете и на закате и прячутся от полуденного солнца. Поговаривают, что под солнцем пикты теряют свою силу. Хотя вообще-то они — свирепые воины.

Джек с интересом разглядывал башни, высматривая струйку дыма или еще какой-нибудь признак человеческого присутствия. Но на здешних холмах все словно вымерло — двигались одни только летящие тени облаков.

Со времени шторма Джек чувствовал себя так, словно с плеч его упало тяжкое бремя. Нет, положение его нисколько не улучшилось. Его увозили все дальше от дома — однако свежий морской воздух словно вибрировал обещаниями. Джек научился понимать движение волн — и то, как отзывается на них корабль. Он уже не боялся моря. Более того — радовался. Ну не чудесно ли — путешествовать так быстро?

— Það er gott. Þú ert hrifinn af sjónum, — пророкотал у него за спиной Олаф.

Джек непроизвольно вздрогнул.

«Тебе нравится море. Это хорошо» — вот что сказал воин.

С каждым днем Джек понимал скандинавскую речь все лучше и лучше. Это было все равно как глядеть в струящуюся реку. Как только привыкаешь к искажениям, начинаешь ясно различать очертания дна…

— Mér líkar hann, — ответил Джек. («Да, нравится»).

Это великану явно пришлось по душе, и он воспользовался случаем научить Джека новым словам.

— Scip, — сказал он, обводя рукой корабль. — Vígamenn. — Он указал на воинов. — Brjóstabarn. Ха! Ха! Ха! Ха! — он ткнул пальцем в сторону Торгиль.

Та яростно стиснула зубы.

Впрочем, после шторма девчонка была уже не та, что прежде. Она заметно реже издевалась над Люси и по большей части просто сидела и молча смотрела на воду. Если бы Джека попросили подобрать подходящее слово, он сказал бы, что Торгиль глубоко несчастна.

«Но, право слово, о чем же ей горевать?» — гадал Джек.

Она в окружении друзей и близких, она возвращается домой. Занятно, что даже такие чудовища, как Торгиль, в горе становятся терпимее…

В один прекрасный день корабль викингов, обогнув мыс, вошел в широкий залив. В дальнем его конце виднелись большой город и обустроенная пристань. Прочие корабли берсерков, отбившиеся во время шторма, уже прибыли. Олаф встал и протрубил в боевой рог; с берега донеслись приветственные крики. Корабль скользнул к причалу легко и плавно — как птица опускается в гнездо. На берег перекинули сходни. Воины затеяли шуточную драку: проигравших швыряли за борт; те, мокрые с ног до головы, карабкались обратно на палубу и как ни в чем не бывало, снова бросались в схватку.

В разгар всеобщего веселья Джек ненадолго позабыл, что за судьба ему уготована. Но тут мальчик увидел на берегу толпу связанных пленников. Он — раб. И Люси тоже — рабыня. Этот праздник не для них. Возможно, именно в этом самом месте их и продадут. А что, город вроде бы большой…

Пленников Олафа отогнали к прочим. Там они и прождали весь день напролет, пока воины пировали да веселились. Зеваки пялились на них во все глаза. Джека ощупывали со всех сторон, тыкали в ребра, заставляли встать и повернуться туда-сюда. Придирчиво рассматривали его зубы, оттягивали веки, — видимо, проверяя, не болен ли. Не будь он связан, эти люди, чего доброго, стали бы кидать ему палку, точно собаке.

Но Джек был связан. Именно здесь, на суше, пленникам при желании удалось бы бежать, и потому их охраняли особенно надежно. Одну только Люси держали в стороне от оскорбительной навязчивости покупателей. Наконец ближе к вечеру на окраине города появились новые люди.

Трудно было сказать, откуда они взялись и сколько их в точности. От домов протянулись длинные синие тени — плавно перетекая во мглу под сенью деревьев. И в этой-то мгле постепенно обозначились очертания человеческих существ. Тела чужаков словно увивали виноградные лозы: ощущение было такое, будто пробудился сам лес. У Джека аж волосы на голове встали дыбом.

Пришельцы приближались безмолвно и настороженно, точно стадо оленей. Только теперь Джек рассмотрел, что они наги — или почти что наги. Вместо одежды их кожу покрывали прихотливые синие узоры.

— Пикты, — прошептал мальчик.

Эти нисколько не походили на неприметных торговцев из его родной деревни; сильные уже своей численностью, с наступлением темноты они словно набирались мощи. Мгновение — и пикты, обступив пленников плотным кольцом, принялись щипать их, проверяя, хорошо ли те откормлены.

— Hœttið! — крикнул кто-то из берсерков. («Перестаньте!»)

В кои-то веки Джек порадовался присутствию скандинавов. Воины оттеснили пиктов в сторону — к ним вышел Олаф Однобровый.

— Ekki núna! — проревел он. («Не сейчас!»)

«И никогда», — подумал про себя Джек.

Сердце его отчаянно колотилось в груди.

— Farið! («Убирайтесь!»)

Пикты, зашипев, отступили. Только что они маячили в конце тропы — и вот их уже нет: словно растворились в лесу.

Все, что угодно, — лишь бы не достаться пиктам, лихорадочно думал Джек. Да лучше он будет рабом на свинцовом руднике, лучше он станет тяжелые камни ворочать и навоз убирать до конца своих дней, но только не к пиктам!

Олаф же между тем велел своим людям привести пленников в мало-мальски пристойный вид. Сперва их искупали в ледяной воде, а волосы вымыли каким-то на редкость вонючим мылом. После чего продрогшие, мокрые насквозь бедолаги выстроились у потрескивающих костров — сушиться. Каждому вручили по ломтю хлеба с добрым кусом сочного тушеного мяса.