Джек подумал было, не сказать ли ей об этом, но решил не нарываться.

По пути им встречались разные суда — и большие и маленькие, но ни одно из них не сравнялось бы в великолепии с драккаром короля Ивара, и все они заметно уступали по величине ладьям Олафа и Эгиля. Наконец викинги подошли к устью фьорда: рыбацкие суденышки так и брызнули в разные стороны. Рыбаки приветственно загомонили. Олаф Однобровый, высокий и статный, величественно стоял на носу.

Залив глубоко врезался в сушу. Шум моря замер вдали. Волны улеглись. Недвижная водная гладь напоминала озеро. По обе стороны от залива поднимались мрачные, поросшие лесом горы; тут и там в небесах кружили ястребы. А далеко на севере вздымались грозные горные пики, увенчанные снеговыми шапками.

— Ётунхейм, — проговорил Олаф.

«Земля троллей», — перевел Джек с замирающим сердцем.

Наконец показались усадьбы — высоко в холмах, среди обрывистых горных лугов, где паслись обширные стада коров и овец. На повороте, где луг сбегал к самой воде, высилась огромная пристань. Вокруг теснилось множество домишек. Какой-то малец заметил корабль и с радостными криками бросился вверх по улице. Дома тотчас же опустели. Мужчины, женщины, дети и собаки со всех ног кинулись к гавани, оглушительно вопя и гавкая — кто во что горазд.

— Ивара не видно? — осведомился Олаф.

— Нет пока, — откликнулся Свен Мстительный.

Ликование на берегу набирало силу. Люди словно нарочно взвинчивали себя, доводя до неистовства, однако были и те, кто общей радости не разделял. Эти, затеняя глаза рукой, переводили взгляд с одной ладьи на другую. Да они же высматривают третий корабль, догадался Джек, — тот, что, по рассказам Эгиля, затонул; либо же надеются, что кого-то из их родни подобрали первые два.

— А вон и Ивар, — сказал Свен.

За городом, нависая над фьордом, высился горный отрог: пласт темно-синего камня, голого и безжизненного, словно металлический слиток. На вершине его красовалось внушительное строение — Джек заметил его только сейчас. Снаружи стояла группа людей — слишком далеко, чтобы рассмотреть в подробностях.

— Ишь, ждет, чтобы ты сам к нему поднялся, — промолвил Свен.

— Троллья тряпка, подкаблучник несчастный, — буркнул Олаф себе под нос.

Невзирая на отсутствие короля, воинов ждал прием самый что ни на есть радушный — лучшего и пожелать нельзя. Женщины обнимали и целовали их. Мужчины, по большей части старики, не скупились на дружеские тычки и тумаки. Родители приветствовали сыновей, жены — порою две или три на брата — распахивали объятия мужьям. Дети с визгом путались под ногами. Те, чьи близкие не вернулись, тихонько горевали в сторонке. Возможно, их мужчины просто задержались в пути. А возможно, что и нет…

Джек крепко держал Люси за руку, по мере сил оберегая девочку от бурлящей толпы.

— До чего же пригожая рабынюшка! — воскликнула какая-то женщина, щекоча Люси под подбородком.

— Отстань! — взвизгнула Люси.

— И с характером, — одобрительно заметила женщина.

Наконец Джек вытащил сестренку из давки и повел ее вверх по склону, к домам. Он понятия не имел, что теперь делать и куда идти. Мальчику было страшно — и ужас до чего одиноко. Ни одной живой душе в городе не было до них с Люси дела. Они все равно, что скотина, предназначенная к продаже либо на убой. Но ему нельзя, ни в коем случае нельзя терять головы: он обязан защищать Люси! Джек огляделся по сторонам, высматривая хоть что-нибудь, способное отвлечь его от горестных горестей, и увидел Торгиль. Девочка медленно брела по улице. Тоже — одна-одинешенька. Никто не вышел ей навстречу, никто с ней не поздоровался. Похоже, друзей у нее не было.

В душе у Джека что-то перевернулось. Как можно быть такой одинокой и неприкаянной?! При том, что их с Люси положение и впрямь отчаянное, они — вместе, и они нужны друг другу. А еще у них есть родители, которые скучают по своим детям, оплакивают их. Есть родная деревня, где Джека с Люси встретили бы ничуть не менее радостно, чем возвратившихся из похода викингов — здесь. Ну как может человек возвращаться домой, словно в пустоту?

Вниз по улице, обгоняя друг друга, пронеслась свора псов. Таких мальчик в жизни не видывал: эти гигантские зверюги, ростом едва ли не с самого Джека, ни капельки не походили на шавок с хвостами кренделем, что, оглашая воздух радостным тявканьем, носились взад-вперед по пристани. Головы у них были узкие, вытянутые, уши маленькие, а шерсть серая и лохматая.

Джек поспешно заслонил собою Люси. Псы налетели на них, словно кони на полном скаку. Но в последнюю секунду сбавили ход и заплясали вокруг детей, громко лая и повизгивая.

— Задира! Волкобой! Ведьма! Кусака! — крикнула Торгиль.

Собаки ринулись к ней, приветственно тявкая и норовя лизнуть в нос. Опрокинули девочку в пыль; Торгиль в долгу не осталась. Но вот один из псов — кажется, Кусака — выбрался из кучи-малы и подбежал к Люси. Он покрепче уперся в землю передними лапами и завилял задом: хвост так и заходил ходуном.

— Славный песинька, — просияла Люси.

— Не думаю, — опасливо пробормотал Джек. Сердце его неистово колотилось в груди.

— А ну, прочь от них! — заорала Торгиль, выбираясь из свары. — Это мои друзья! Мои, понятно?! Они не для грязных рабов.

И девочка бросилась бегом вверх по улице.

— Друзья, за мной! А ну, ко мне! — закричала она.

Псы сорвались с места и стрелой помчались за ней.

Джек глядел ей вслед, радуясь, что гигантские чудища убрались восвояси.

— Славные песиньки, — повторила Люси.

— Пойдем отыщем Олафа, — предложил Джек.

Он вдруг осознал, что Торгиль, крича: «Друзья, за мной! А ну, ко мне!» — перешла на саксонский.

Олаф увел детей к себе в усадьбу, расположенную выше по склону, над пристанью. Рабы в ошейниках потащили в дом сундуки с добычей.

«Интересно, а на меня тоже наденут ошейник?» — подумал про себя Джек.

Какое ужасное, непреходящее унижение! Каждый встречный, лишь скользнув по нему взглядом, тут же распознáет, кто он таков.

Если Джек и питал какие-либо иллюзии насчет дружбы между хозяином и его рабами, все они развеялись, едва он услышал имена слуг: Свиное Рыло, Грязные Штаны, Толстоног, и тут же — муж с женой, Болван и Болванка. Болванка повела Облачногривого в стойло. Даже у коня имя — и то покрасивее.

Стены Олафова жилья выгибались внутрь. А скат крыши образовывал арку, вроде как киль перевернутого корабля. С обоих концов скат венчали резные драконьи головы. Повсюду вокруг теснились всевозможные хозяйственные пристройки: конюшни, амбары, кухни и гостевые спальни.

Внутри, как и в отцовском доме, пол был ниже уровня земли. Вдоль стен шли скамьи, столы и — у самой дальней стены — отменный ткацкий станок. Повсюду красовались образчики резной работы Олафа. Кони, птицы, рыбы и драконы украшали потолочные балки и столбы.

В длинной, обложенной камнями яме ближе к середине зала ярко пылал огонь. В воздухе разливалось приятное тепло — но дым ел глаза. Джек и Люси раскашлялись, едва переступив порог.

— Для легких самое оно! — заверил их Олаф, смачно ударяя себя в грудь. — По доброму кашлю сразу поймешь: я дома. А ну-ка, идите сюда, мои красавицы! Идите сюда, полюбуйтесь на подарочки!

Три жены Олафа столпились вокруг, и тут же — целый выводок соломенноволосых ребятишек, с дюжину, никак не меньше. Они наседали на отца, шумно требуя показать, что он им привез.

— Шлепка по заднице! — проревел великан.

Но дети ни капельки не испугались. Они карабкались по отцовским ногам и повисали у него на руках.

Наконец жены отцепили детей от главы семейства, и началась торжественная раздача подарков. Тут были покрывала и туники, рулоны тканей и домашняя утварь. При виде целой груды соляных глыб жены — как выяснилось, звали их Дотти, Лотти и Хейди — одобрительно загомонили. Мальчиков Олаф оделил вышитыми головными повязками, девочкам достались накидки. Все до одного получили по новому ножу. Олаф щедрой рукой кидал женам ожерелья, браслеты и броши — и хохотал, глядя, как те вырывают добычу друг у друга.