— А я — слагаю! Я могу обставить Джека в чем угодно! — завопила Торгиль.

— А ну-ка, цыц! Из вас двоих ты — лучший воин, но как скальд ты ему и в подметки не годишься.

— Я тебя ненавижу! — завизжала Торгиль.

От резкого крика Отважного Сердца все вздрогнули. Ворон с воплями описывал круги над завалом — Джек видел, как птица мелькает то тут, то там сквозь проломы в «крыше». Это тревожное карканье не оставляло места сомнениям: все тотчас же схватились за оружие. Свод над их головами дрогнул и заходил ходуном: кто-то тяжелый карабкался на самый верх.

— Что это? — шепнула Торгиль.

— Не знаю, — шепнул в ответ Олаф.

Головой он едва не упирался в свод пещерки, а меч держал наголо, изготовившись ткнуть чудовище — уж кем бы оно ни было — сквозь пролом. Бревна заскрипели и чуть сместились.

— Может, лучше выйдем наружу? — предложил Джек.

— Здесь мы в большей безопасности. Можем оборонять вход…

В проем просунулась гигантская лохматая лапа. Олаф с силой рубанул по ней. Чудовище завизжало и выдернуло лапу, содрав черными когтищами здоровенные ленты коры. В лицо Джеку брызнула кровь.

Отважное Сердце промелькнул над очередной брешью. Заворчав, чудовище принялось раскачиваться туда-сюда. Ветки и хвоя дождем хлынули вниз. Торгиль задрала голову: в лице ее читалось безумное ликование.

— Если свод обрушится, мы все погибнем, — настаивал Джек.

Чудовище взревело: Отважное Сердце вновь пронесся над завалом.

— Никак ворон его атакует? — потрясенно проговорил Олаф.

— Отважное Сердце дает нам возможность убежать, — объяснил Джек.

Олаф и Торгиль как по команде развернулись к мальчику.

— Только трусливые рабы спасаются бегством, — фыркнула Торгиль.

— А смерти ищут разве что идиоты, — огрызнулся Джек. — Эта тварь, она же всех нас съест и не поморщится…

— Никогда в жизни не бежал я с поля битвы, — прогрохотал великан. — Я — берсерк из славного рода берсерков. Я не посрамлю своих сыновей!

— Да твои сыновья ничего и не узнают, если мы все здесь погибнем! — заорал Джек.

— Ты им расскажешь. Я даю тебе дозволение бежать. Ты вернешься и сложишь песню о том, как я встретил свою судьбу — отважно и с радостью.

— Можешь и про меня сложить песнь, — заверещала Торгиль.

Когда девочка волновалась, голос ее делался довольно-таки писклявым.

— А как же приключение? А кто отыщет источник Мимира? Кто спасет Люси?

Джек уже отчаялся пробить несокрушимую броню Олафовой глупости. Между тем чудовище прыгало вверх-вниз, вероятно, пытаясь дотянуться до Отважного Сердца, а птица с пронзительными воплями атаковала врага снова и снова. Бревна зловеще скрипели, вниз сыпался мусор.

Олаф извлек бутыль в форме волчьей головы.

— Ох, нет! — закричал Джек. — Ты не вправе впадать в безумие — только не сейчас! Ты должен спастись, ведь от тебя зависит жизнь Люси!

Но великан словно не слышал. Одним богатырским глотком он осушил бутыль чуть ли не до дна, а остатки вручил Торгиль. В воздухе остро запахло волчьим варевом; нервы Джека завибрировали от тревоги. Мальчику хотелось бежать — хотя от опасности или же ей навстречу, он и сам не знал толком. Олаф задышал тяжело и часто. Торгиль хватала ртом воздух. Зрачки ее расширились. Оба поскуливали.

— Сдается мне, то была лапа тролльего медведя, — заметил Олаф. Голос его напоминал рычание: восковница уже начала оказывать свое действие. — Твари опаснее в целом свете не сыскать — ну, если не считать драконов. Думается, в этой битве нам не выжить.

— Мы погибнем геройской смертью, и петь о ней станут до конца времен, — воскликнула Торгиль.

— Слава бессмертна, — промолвил великан.

— Слава бессмертна, — повторила Торгиль.

— Ну почему вам всем так не терпится умереть?! — закричал Джек. — Жить-то чем плохо?

Но Олаф и Торгиль уже задышали по-собачьи, вывалив изо рта языки. Внезапно они взвыли и бросились по проходу наружу, на изгибах и поворотах натыкаясь на углы и стенки. Ветки царапали Торгиль лицо и руки, оставляли дыры в тунике. Но девочка ни разу не остановилась и даже не сбавила хода. Олаф взревел. Изо рта у него текла слюна — и разлеталась во все стороны длинными ошметками.

Джек помчался следом — но осторожнее, глядя, куда ступает. К тому времени, как мальчуган выбрался наружу, двое берсерков уже карабкались по завалу, ловко перепрыгивая со ствола на ствол. Вот Олаф наступил на хлипкую ветку — и небольшая часть свода обрушилась вниз.

— Вернитесь! — завопил Джек.

С тем же успехом он мог попробовать остановить оползень. Воины прокричали вызов: Олаф — рокоча, как гром, Торгиль — визжа, точно ошпаренная кошка. Их противник поднялся на дыбы в дальнем конце завала, и только теперь Джек сумел разглядеть его как следует.

Да, это был медведь, но какой! — куда огромнее, чем рисовало Джеку воображение. В два раза крупнее медведя-плясуна, которого, бывало, показывали на деревенской ярмарке. И в придачу — невиданного бледно-золотистого оттенка. Чудовище стояло на задних лапах и, выпустив длинные черные когти, раскачивалось из стороны в сторону, нюхая воздух. Если и существуют на свете медведи-берсерки, так это был он.

В сравнении с ним Отважное Сердце, что продолжал описывать круги над головой чудовища, казался сущим карликом. Одна из медвежьих лап была в крови, один глаз выклеван — похоже, ворон расстарался. У Джека в душе зародилась слабая надежда.

И тут одновременно случилось целых три события. Троллий медведь сцапал-таки Отважное Сердце за крыло и швырнул его через завал, так что ворон, пролетев несколько метров, шлепнулся прямо в грязь. Торгиль, взбегая по бревнам, споткнулась и, выронив меч, упала, точно в ловушку угодив ногой в дыру между стволами. Она попыталась высвободиться — но тщетно. Девочка закричала, Джек бросился ей на помощь.

А медведь тем временем опустился на все четыре лапы и кинулся на Олафа. Противники сшиблись. Олаф рубил и колол мечом, чудовище орудовало когтями и зубами. Однако с самого начала было ясно, что у человека нет ни малейшего шанса. Даже полуслепой, с раненой лапой, ростом медведь превосходил Олафа вдвое. Он обхватил скандинава лапами и теперь яростно рвал ему спину и плечи.

Они катались по завалу, и тут с оглушительным треском гора из полусгнивших бревен поддалась. Ее середина просела, а затем с грохотом обрушилась вниз, в темноту пещеры. Бревна, находящиеся с боков, высвободились и, подгоняемые собственным весом, запрыгали вниз по склонам. Одно чуть не угодило Джеку в голову. Мальчик чудом увернулся и проворно отполз в сторону. Завал стремительно менял очертания: он ходил ходуном, открывались новые бреши, закрывались прежние. Дыра, в которой застряла нога Торгиль, сперва расширилась, затем с жутким хрустом сомкнулась: гигантский древесный ствол заклинил провал.

Но не раньше, чем Джек вытащил девочку. Удивляясь неведомо откуда взявшимся силе и мужеству, мальчуган взвалил Торгиль на спину, проворно сбежал по все еще обсыпающимся бревнам и, не думая, не рассуждая, со всех ног помчался прочь от места побоища. Наконец он уложил раненую на землю и рухнул на колени, задыхаясь от усталости.

Лицо Торгиль побелело от боли, однако она не издала ни звука. Просто стиснула зубы да глядела снизу вверх, потрясенная до глубины души. Впрочем, и Джек был потрясен ничуть не меньше. Все произошло так быстро! Он утратил Отважное Сердце, Олафа и, чего доброго, Торгиль тоже. Он понятия не имел, насколько серьезно та ранена.

Спустя некоторое время — не слишком скоро! — мальчик пришел в себя настолько, чтобы осмотреть ее рану. Лодыжка была неестественно вывернута. Других повреждений Джек не обнаружил.

— Ты меня слышишь? — спросил он Торгиль.

Воительница кивнула.

— Я тебя ненадолго оставлю. Пойду посмотрю, как там Олаф. Ладно?

Торгиль снова кивнула. В глазах у нее стояли слезы.

Джек помчался назад к завалу. Проход, ведущий в пещеру, обрушился. Мальчик вскарабкался наверх, испуганно замирая всякий раз, когда бревна начинали угрожающе скрипеть у него под ногами. Наконец он добрался до вершины и заглянул вниз.