Он последний раз обрушил на нее свой натиск, и она почувствовала в себе его горячее семя, а потом одна за другой ее захлестнули волны удовольствия, такого глубокого и сильного, что она чуть не задохнулась.

Уэйд упал на нее, и Мэри Джо поняла: ему понадобились все силы, чтобы удерживаться над ней на одной руке. Теперь он прижимался к ней всем телом, влажным после пережитого, тяжело дышал, и его щека покоилась на ее щеке. Внутри нее разлилось теплое удовлетворение, и вся она трепетала от пережитого восторга любви.

Уэйду показалось, что его ударила молния. Мэри Джо словно дотянулась до самого сердца, которое он считал неприступным, и разделила с ним то, что было новым и для нее самой, как подсказывала ему интуиция. Когда-то он любил Чивиту, испытывал к ней благодарность за тот покой, который она принесла в его жизнь, еще больше он был благодарен ей за сына, но то, что случилось сейчас… это был настоящий рай. Впервые почти за двадцать лет он перестал чувствовать себя чужим, словно достиг дома после мучительного путешествия. Это пьянило и вселяло ужас, и в то же время совершенно ставило в тупик. Мэри Джо как будто взяла какой-то целительный бальзам и смазала им раны, которые, как он считал, будут кровоточить всю его жизнь.

В первую минуту он хотел принять этот дар, считал, что так будет всегда, но миг надежды погасило горькое и навязчивое сознание того, кем он был. Прошлое лишало его возможности будущего. Появление Келли напомнило ему об этом. И всегда найдется какой-то Келли, который напомнит ему о мраке, о призраках смерти.

Он отстранился от нее, перевернувшись на спину, но на узкой кровати они все равно были вместе. Ей удалось немного придвинуться и положить голову ему на руку, не отрывая от него взгляда. Он не смея смотреть ей в глаза. Из всех презренных поступков, которые он совершил, этот будет худшим.

— Ты… твоя рука… — в ее тихом голосе внезапно послышалась неуверенность.

— С рукой все в порядке, — сказал он, и его рот чуть скривился в язвительной улыбке. — Ты хоть когда-нибудь можешь подумать о себе?

Мэри Джо смешалась, словно боясь что-то сказать, и он понял, что ему вовсе не нужен ее ответ. Он видел, что отражали ее глаза, и вынести это было почти невозможно. Он отвернулся.

— А я и думала о себе, — сказала она. — Я знаю, ты этого не хотел, но… — голос ее оборвался.

Ее рука теперь скользила по его груди, от чего ему трудно было думать, тем более говорить.

Она дотронулась до его кисти и погладила каждый палец.

— Ты снова дал мне почувствовать жизнь, — сказала она.

— Я не встречал еще никого, кто был бы так полон жизни, — хрипло ответил он. — С самого первого дня, когда ты вознамерилась спасти меня во что бы то ни стало.

Ее рука замерла у него на сердце.

— До сих пор это было только внешне, — сказала она. — После того, как умер отец Джеффа. Даже Тай… я… он был таким хорошим другом, так чудесно относился к Джеффу… но я боялась любить его. Я вообще боялась снова привязаться к кому-нибудь. — Она замолчала, испугавшись, что он не хочет слушать, но слова рвались наружу.

Раньше она никогда не говорила о своих чувствах ни мужу, ни Таю. Никогда не признавалась в своих страхах или одиночестве. Они бы не поняли. А вот Уэйд, несомненно, понял ее, даже против своей воли.

Он лежал неподвижно, его тело было напряжено.

— У тебя есть Джефф.

— О да, у меня есть Джефф. И я люблю его больше жизни, но… часть меня была закрыта на замок.

— Выбрось меня из головы, Мэри Джо, — грубо произнес он.

— Уже слишком поздно, — ответила она, приложив пальцы к его рту, чтобы не дать ему ответить. — Я знаю, тебе кажется, что ты должен уйти. Я… не прошу тебя остаться. Вообще ничего не прошу. Но я не могу не думать о тебе, и так будет всегда.

Он опустил веки, ограждая себя от блеска ее глаз, от сдавленного шепота, от смелости, понадобившейся ей, чтобы сказать то, что она сказала. Он обязан быть с ней таким же честным, сказать ей правду о том, кто он такой, кем был и почему не может остаться. Она видела в нем человека, который спас ее сына, а не того, чье имя до сего дня было проклятием во многих городах Миссури и Канзаса. Но он не мог так поступить. Он бы не выдержал ужаса, появившегося на ее лице. Даже если он попытается забыть сам, оставить все в прошлом всегда найдется кто-то, который напомнит ему обо всем.

Он заставил себя сесть и ее принудил к тому же.

— Скоро вернется Джефф и остальные, — напомнил он, вновь замыкаясь, вновь надевая маску безучастия в надежде, что глаза не выдадут его отчаяния.

Она спокойно посмотрела на него, затем медленно поднялась, надела через голову сорочку, потом взялась за блузку. Он чувствовал себя ужасно неловко, натягивая брюки и пытаясь застегнуть их одной рукой. Тем не менее он был благодарен, что она не сделала попытки помочь ему.

Они молча оделись в такой свинцовой тишине, что он подумал, они сейчас оба задохнутся. Он не стал надевать рубашку, промокшую от пота после скачки. Мэри Джо оделась, подошла к нему и дотронулась до орла на его ожерелье.

— Он тебе подходит, — сказала она. — Ты сам напоминаешь орла. Свободного и неукрощенного. — Она провела пальцем по семи острым концам, окружавшим орла. — Что они означают?

— Это знак индейцев, — грубо ответил он. — Тебе в самом деле интересно? — Ему вдруг захотелось обидеть ее.

— Да.

Его охватили сомнения, но было видно, что она говорит совершенно серьезно. Уэйд пожал плечами.

— Четыре острия означают север, юг, восток и запад. Два для неба и земли.

— А седьмое?

— Это для самого человека. Юты верят, что человек и земля едины. Они почитают небо и землю, растения и животных. Убивают только если это необходимо для выживания, но и тогда бормочат извинения животному или растению.

Она молчала. Ей хотелось сказать ему, что она поедет с ним, но не смогла. Ей хотелось сказать ему, что она понимает, но и это она не смогла. Она не понимала. И, наверное, уже никогда не поймет.

— Я хочу понять, — произнесла Мэри Джо.

— Ты не сумеешь, — возразил он. — Мне не следовало даже просить тебя поехать. Ты не можешь понять, что у них отняли. Их землю, их охотничьи угодья, их бизонов, их достоинство. А у них действительно есть достоинство и честь, даже в большей степени, чем у белых. Юты стараются изо всех сил ужиться с белыми, без конца уступают им новые земли, а правительство все равно давит на них. И продолжает давить и отбирать, а люди, вроде тех трех старателей, продолжают спокойно убивать, зная, что правительство и пальцем не пошевелит. Индейцы для них это те же животные, которых можно истребить, вырезать, как бизонов. — Он замолчал, потом тихо добавил: — Как моего сына.

Она отступила, словно ее обожгли его слова, но прежде чем успела что-то сказать, они оба услышали лай Джейка, возвестивший о возвращении Джеффа и работников.

Мэри Джо посмотрела на блузку, словно для того, чтобы удостовериться, на месте ли все пуговицы. Она откинула со лба волосы, обвязала косу лентой. Но лицо ее раскраснелось, а губы вспухли. Уэйд заметил это. Могли заметить и остальные.

— Уэйд!

Снаружи раздался голос Джеффа, и Уэйда охватила незаслуженная радость. Смерть сына оставила в нем пустоту, которая никогда не заполнится, но искренняя привязанность Джеффа уменьшала горе, делала его терпимым. Уэйд распахнул дверь, и в комнату влетел Джефф.

— Я боялся, что ты оставил нас.

— Я бы не сделал этого, не предупредив тебя, — мягко произнес он. — И не мог же я забрать твоего коня.

— Я знаю, но… — Джефф запнулся и метнул взгляд на мать, ожидая помощи.

Ей нечего было сказать. Видимо, она тоже думала, что он снялся с якоря, решил Уэйд, просто исчез из их жизни, как те, другие. Впрочем, ни у матери, ни у сына не было больших оснований доверять ему. Да им и не следовало этого делать.

— Вы получили клеймо? — вступила в разговор Мэри Джо.

Джефф расплылся в широченной улыбке.

— Да. «Круг Д». Такер говорит, я могу завтра посмотреть, а может даже и помочь. — Он был вне себя от возбуждения.