Уэйд дошел до своего номера и открыл дверь. По сравнению с комнатой в пансионе Ласт-Чанса, здесь было роскошно. Швырнув скатку на пол, он подошел к кровати и потрогал ее. Мягкая, такая же была у Мэри Джо. Проклятье, неужели теперь все ему будет напоминать об этой женщине?

Уэйд подошел к зеркалу. Он был весь покрыт дорожной пылью, а лицо заросло щетиной. На столике была миска с водой и несколько полотенец. Плеснув водой в лицо, он сел на кровать и принялся стягивать новые сапоги, которые подарил ему городской сапожник. За всю жизнь у него не было лучшей пары сапог. Он подумал о людях, которые в то утро, когда он уезжал, вышли проводить его и сказать на прощание добрые слова. Минутная признательность, уверял он себя. Она ничего не означает.

И все-таки это было приятно.

Мэтт оставил упряжь в вестибюле гостиницы, затем пристроил лошадей и фургон. Следующий визит был в контору федерального судебного исполнителя. Когда Мэтт представился, облеченный властью блюститель закона застонал.

— Опять Аллен, — сказал он.

— Вы получили мою телеграмму?

— И в придачу еще пятьдесят, а кроме того, ко мне заходила очень решительно настроенная молодая дама, не говоря уже о визитах губернатора, двух конгрессменов и генерала из военного департамента в Вашингтоне.

Мэтт улыбнулся:

— Давно миссис Вильямс в городе?

— Полтора дня, и как будто смерч прошел.

— Где она остановилась?

Федеральный служащий назвал гостиницу, недалеко от той, где Мэтт снял две комнаты, затем косо посмотрел на него.

— Где Аллен?

Мэтт ответил:

— Он приехал добровольно. Да что там, он чуть ли не силком заставил меня привезти его.

— Он подпишет присягу в благонадежности?

Мэтт прямо посмотрел чиновнику в глаза:

— Не могу ничего утверждать, но думаю, что подпишет.

— Мы давно разыскиваем Келли, и тому, что он наконец за решеткой, мы обязаны Аллену. Получив телеграммы от вас и мэра и выслушав ту молодую даму, я предпринял собственную проверку. Ваш парень выбрал подходящее время, чтобы сдаться. Политики в Вашингтоне хотят, чтобы страна скорее излечилась от войны. Сейчас по всей стране проходят амнистии, которые не касаются только подонков вроде Келли. Все, что нужно сделать Аллену, это подписать присягу в благонадежности и дать клятву не нарушать законы правительства.

— С вами приятно иметь дело. Я сегодня же приведу его сюда, — улыбнулся Мэтт.

— Хотелось бы мне снова увидеть ту молодую даму. Весьма настойчивая особа. Даже губернатор отправил телеграмму в Вашингтон, прося за Аллена. — Он покачал головой. — Решительная женщина.

Мэтта кольнуло знакомое сожаление.

— Да, она такая.

Уэйда разбудил громкий стук в дверь. Уже во второй раз. В первый раз портье принес воду для его ванны. Он смыл с себя пыль, грязь и пот, побрился левой рукой, порезавшись только один раз, а потом с трудом влез в брюки, прежде чем рухнуть на кровать.

Просыпался он неохотно. Наверное, это Мэтт Синклер. Уэйд откинул со лба прядь волос и пошел открывать дверь. Увидев гостя, он почувствовал, как у него перехватило дыхание и громко застучало сердце.

В комнату проскользнула Мэри Джо. На ней было платье, которого он раньше не видел, и когда она на него посмотрела, на ее губах играла пленительная улыбка.

А потом ее руки обвили его шею, тогда он обнял ее одной рукой и притянул к себе. Он не знал, почему она здесь, и не хотел знать. Просто она была ему нужна. Очень нужна.

Глаза ее затуманились, губы были в соблазнительной близости, и он наклонился и припал к ним. Поцелуй был жадным, страстным, обжигающим.

— Я соскучилась, — прошептала она, когда их губы разомкнулись.

Его рука гладила чудесные шелковистые волосы, пахнувшие цветами. Уэйд не думал, что вновь когда-нибудь дотронется до них. Он прижался щекой к ее макушке, вдыхая любимый аромат.

— Что ты здесь делаешь? — наконец удалось ему спросить.

Она отошла от него на шаг.

— Я приехала, чтобы увидеть тебя и передать кое-что губернатору.

— Губернатору?

— Петиции от полутысячи людей, которые хотят, чтобы ты вернулся в долину Симаррон.

Уэйд изумленно уставился на нее. Он знал, что горожане были благодарны ему за то, что он помешал ограбить банк. Но пять сотен людей?..

Он все еще не мог прийти в себя от удивления.

— Как тебе это удалось?

— У меня было много помощников. Джефф. Эбботы. Мэтт. И все получилось. Я только что видела Мэтта. Если ты примешь присягу в благонадежности, то будешь прощен.

— Так просто? — Ему не верилось в хорошее, после того как всю неделю он верил только в плохое.

— Так просто, — подтвердила она.

— А как же ты? Ты сможешь примириться с тем, какой я был и каким скорее всего останусь на всю жизнь?

— Я знаю, какой ты, — мягко ответила она. — Мэтт рассказал мне, что случилось тогда в банке. Я знаю, как нелегко тебе было рассказать мне все остальное. — Ее рука потянулась к его щеке и коснулась пореза, оставшегося после бритья.

Он поморщился.

— Не знаю, смогу ли когда-нибудь владеть правой рукой. Она поднялась на цыпочки и поцеловала его. Медленно. Нежно.

— До сих пор ты и без нее неплохо обходился. Но Мэтт говорит, что здесь есть отличный врач.

Уэйд подавил вздох.

— Я уже и так многим обязан ему.

— Он хороший человек. Ты тоже. Весь город так считает. Он опять привлек ее к себе.

— Думаю, я не стану спорить со всем городом.

— Джефф ждет, чтобы увидеть тебя.

— Как ты считаешь, он сможет подождать еще полчаса? Ее глаза засверкали озорством.

— Это будет очень сложно, но думаю, он поймет.

— А Мэтт?

— Он сказал, что вернется через несколько часов. После такой долгой дороги ему нужно проветриться. Ты, по его словам, оказался плохой компанией.

— Я считал, что потерял тебя.

— Никогда, — сказала она. — Просто я знала, ты ни за что бы не остался с нами, если бы над тобой висела угроза расплаты за прошлое.

— Но ты… — Он внезапно умолк, вспомнив ужас в ее глазах, когда он в конце концов рассказал, что было с ним много лет назад.

— Я не ожидала такого признания. Но все это произошло очень давно, когда ты был еще совсем молод. Мэтт рассказал мне о Канзасе и Миссури, что там происходило во время войны. А ты нашел в себе смелость увидеть все, как оно есть, и уйти.

— Я бежал, — сухо ответил он.

— Нет, ты отбросил ненависть.

— Не знаю, — сказал он, не желая отпускать Мэри Джо, но в то же время не желая ей лгать. С ложью он покончил. — Она вернулась, когда…

— Ты думаешь, я бы не сделала то же самое, или Мэтт, или любой житель Ласт-Чанса, если бы речь шла об их близких? Все прошло, Уэйд. Все давно прошло.

Он закрыл глаза, спрашивая себя, права ли она. И почувствовал облегчение, словно на него подул свежий прохладный ветер, который сметает следы на пыльной дороге.

— Я люблю тебя, — сказал он.

Он не говорил этих слов очень давно, даже Чивите. Ему казалось, он не имеет права произносить их, раз его сердце разорвано пополам. А теперь оно вновь было целым.

Она улыбнулась, весело и с вызовом вздернув подбородок.

— Докажи, — сказала она. Он так и сделал.

Долина Симаррон, десять лет спустя.

Уэйд приблизился к большому просторному дому, и сердце его радостно забилось при виде приветливо мигающих огоньков.

На этот раз он отсутствовал пять недель, опять сражаясь за дело ютов. В Вашингтоне они одержали еще одну маленькую победу. Южные юты не будут вытеснены в засушливую резервацию, в полупустыню другого штата, как того желали многие жители Колорадо. Индейцам разрешено остаться в собственной резервации на их исконных землях.

От слова «резервация», которое отныне относилось к Манчесу и его друзьям, Уэйда бросало в холодную дрожь. Как все-таки несправедливо ограничить маленьким кусочком земли этих всадников, гоняющихся за ветром. Тем не менее, южным ютам повезло больше, чем другим племенам. Они сохранили клочок земли, принадлежавшей предкам, к тому же время от времени им будет разрешено охотиться за пределами резервации.