Она молча отдала ему стакан молока, который он осушил одним глотком. Наверное, он вообще целый день не ел. Где же он пропадал?
— На ужин еще будет, — сказала она.
Улыбка исчезла, но глаза по-прежнему весело сверкали.
— Вы знаете, чем соблазнить мужчину.
— Разве? — с тоской спросила она, хотя вовсе не хотела, чтобы ее вопрос прозвучал именно так.
Намек застыл в воздухе, наэлектризованном напряжением, которое никак не относилось к коврижке, а только к неприкрытому желанию.
Уэйд переменился в лице, озорство покинуло его взор, а вместо него появилось что-то темное и гнетущее. Ее тело потянулось к нему, она ощутила его запах — запах мыла, пота и кожаных ремней — а потом ее затянуло в водоворот неуправляемых чувств. Она приподнялась на цыпочки, и ее лицо оказалось в нескольких дюймах от его лица.
Мэри Джо услышала, как он тихо выругался, а затем его губы, пахнущие коврижкой, прижались к ее губам. Никогда еще ей так не нравился запах коврижки. Но она тут же позабыла обо всем на свете, потому что с каждым мгновением его поцелуй становился все требовательнее, в нем угадывалось отчаяние утопающего, который хватается за спасательную веревку. Об отчаянии говорило каждое его прикосновение и то, как властно он припал к ее рту.
Мэри Джо прильнула к нему всем телом, с готовностью разомкнув губы, поддавшись дикому, безрассудному порыву. Ничего подобного она до сих пор не испытывала. По ее телу пробежала дрожь удовольствия, когда его язык проник в ее рот и вызвал взрыв чувственности.
Она ощущала возбуждение Уэйда, пока его язык трепетал, заигрывал, соблазнял, так что вскоре у нее ослабели колени, и она готова была упасть, потянув его за собой, чтобы оказаться еще ближе к нему и слиться с ним в одно целое. Все в этом человеке поражало силой, и сейчас его сила перешла к ней, сметая оставшиеся крохи осторожности и здравомыслия. Мэри Джо хотела стать частью его самого, делить с ним боль и радость, смех и желание. Она испытывала потребность в нем так, как испытывала потребность в солнце или еде.
Ее руки обняли его за шею, и она почувствовала, как он крепче прижал ее к себе левой рукой, когда отнял губы от ее рта и несколько раз легко коснулся ими щеки. Потом он просто притянул ее голову к своему сердцу, и она услышала, как учащенно он дышит.
— Я хочу тебя, — хрипло выдавил он. — Тебе следовало бы бежать так, словно за тобой по пятам мчится сам дьявол.
— Не могу, — прошептала она.
Он отпрянул, впиваясь в ее лицо взглядом, словно искал ответа.
— А я не могу остаться.
— Знаю.
— Разве, Мэри Джо? — Он проворковал ее имя тихо, проникновенно и необычайно чувственно.
Она вдруг поняла, что не готова к расставанию. В глубине души она надеялась, что один день растянется на два, два дня превратятся в семь, а неделя в месяц и так далее…
Но сейчас это не имело значения; в ту минуту для нее было важно только одно — чувствовать его тепло, которое заглушало в ней боль одиночества. Все теряло смысл, кроме его прикосновения, кроме желания, всякий раз вспыхивавшего где-то в самой сокровенной глубине, напоминая ей, что она женщина.
— Где все? — спросил он приглушенно.
— Джефф… Джефф, Такер и Эд уехали в Ласт-Чане за клеймом и столбами.
Уэйд на секунду закрыл глаза.
— Это какое-то безумие.
Мэри Джо тоже так считала. Она понимала, что рискует всем, а самое главное, сердцем. Но не могла отказаться от этих минут, этого обещания волшебства.
Уэйд взял ее за руку и повел в свою комнатушку в сарае. Закрыл дверь, потом посмотрел на Мэри Джо и, отпустив ее руку, дотронулся до лица. Он проводил пальцами по щеке вверх и вниз, легко, нежно, словно коснулся чего-то драгоценного и хрупкого. Пальцы его замерли в нерешительности, когда достигли подбородка, а затем опустились на блузку, к вырезу на груди. И снова он замер в нерешительности, и тогда она сама стегнула верхние пуговицы, с радостью ощутив, как больная ладонь скользнула под ее сорочку и легла на грудь.
Под его ласками грудь налилась и заныла. Страстное желание усилилось, настойчивее давая о себе знать, обжигая ее изнутри.
Их губы встретились, и хотя это произошло не в первый раз, оба ощутили новую остроту чувств, новое очарование, которое закружило ее и унесло в другой мир, где не было ни границ, ни правил, ни страхов. От поцелуя по всему телу Мэри Джо разлилось тепло, проникая в каждую клеточку, успокаивая и в то же время возбуждая ее.
Ей хотелось большего. Она жаждала бьющих через край ощущений, жаждала его силы. Хотела отдавать и получать взамен, хотела и того и другого так нетерпеливо, так страстно, что сама приходила в ужас.
Уэйд осыпал поцелуями ее шею, и Мэри Джо вздрагивала от желания и восторга. В ней ожил каждый нерв, каждая частичка ее тела отвечала ему пылко и жадно. Его губы коснулись ее теперь уже обнаженной груди, лаская, возбуждая, и Мэри Джо подумала, что еще секунда — и она сойдет с ума от желания.
Уэйд подвел ее к кровати и до конца расстегнул на ней блузку левой рукой. Казалось, каждое его прикосновение жжет насквозь, вызывает горячку, которая охватила обоих. Он упал рядом, и она неожиданно для себя обнаружила, что расстегивает его рубашку, касаясь пальцами золотистых волос, клином спускавшихся к талии. Его грудь до сих пор была влажной от пота после езды верхом.
Мэри Джо почувствовала, как его рука скользнула ей за спину, и туг ее коса распустилась и волосы рассыпались по плечам.
— От тебя всегда пахнет цветами, — прошептал он. — Мне никогда не забыть этого, как и твоего проклятого упрямства.
Мэри Джо почувствовала такую глубокую боль, что чуть не согнулась пополам. Он опять повторял, что не останется, и неважно, что произошло сейчас или произойдет в ближайшие несколько минут. Он предупреждал ее в последний раз. Однако ей было наплевать на все предупреждения. Уэйд успел стать частью ее сердца, ее души. Она знала, что согласится на все, что он ни предложит.
Он с жадностью припал к губам женщины и проник языком в ее рот, снедаемый примитивным желанием. Он набросился на нее, безжалостно исследуя каждую чувствительную нежную точку, а потом мягко приглашая Мэри Джо до конца отведать восторг, переполнявший их обоих. Кровь жарко разлилась по жилам, когда она обняла Уэйда и ее пальцы игриво затанцевали по его спине. Она почувствовала, как он дернулся, даже задрожал, и поняла, что его закружил тот же горячий водоворот, который подхватил и ее; они оба безвольно барахтались, влекомые инстинктом, давно пересилившим благоразумие.
Руки Мэри Джо потянулись к его брюкам и быстро расстегнули застежку, а он застонал, потом тихо вскрикнул от боли. У нее перехватило дыхание и затылок сковало обручем, когда она услышала этот крик. До сих пор она не знала такой печали. Никогда до этой минуты не испытывала болезненную нежность, потребность залечить раны, о которых только смутно догадывалась.
Ей самой было непонятно, почему она решила, что его затея, являвшаяся для нее полной загадкой, только глубже растревожит эти раны. Куда он ездил? Почему после возвращения у него такой встревоженный вид? Она поднесла руку к его лицу, тронула пальцами каждую черточку, проведя по морщинам, начинавшимся в уголках глаз, морщинам, не имевшим, как она знала, почти никакого отношения к смеху, а только к мраку, который, казалось, всегда был рядом с ним.
Он поймал ртом ее палец и слегка прикусил, глядя прямо ей в глаза. Еще один молчаливый вопрос. Еще один вызов.
Она ответила на него поцелуем — долгим и страстным, не знающим стыда.
Он едва слышно произнес проклятье, а потом поднял ее юбку, спустил панталоны, и она почувствовала, как его теплая рука принялась ласкать и гладить ее. Очень скоро она поняла, что дальше ей не выдержать этой пытки.
— Уэйд, — прошептала Мэри Джо и привлекла его к себе.
Несмотря на его неловкость, их тела притянуло друг к другу как магнитом. Он действовал нерешительно и медленно, соблазняя то, что уже и так принадлежало ему. А потом она почувствовала, как он овладел ею, неспешно, осторожно, но затем его тело принялось двигаться в собственном ритме, пока губы осыпали поцелуями ее лицо и шею. Их охватил жар страсти и восторг. Изумительный восторг — сильный, нежный, исцеляющий. Ее тело отвечало на каждое его движение, они слились в полной гармонии, так что ей даже показалось, что они были рождены для этого единения, этого чуда.
