— А с ним уже случалось раз такое, еще при жизни отца. Обманули его, вот он и поправился.

— Обманули? Почему я об этом не знаю? — спросил Чжуан Ци-гуан, еще больше удивляясь.

— Где вам было знать! Мальчиками вы были, молокососами, только и знали, что под себя ходить… И я была тогда совсем другой. Видели бы вы мои руки! Правду говорю, красавицей слыла…

— Да ты и сейчас красотка! — ухмыльнулся Фан Toy.

— Иди ты, знаешь куда! — прикидываясь рассерженной, взглянула на него хозяйка и засмеялась. — Не трепи языком, когда дело говорят. Он тогда был еще совсем зеленый. А старика его тоже считали малость тронутым. Помню, рассказывали, повел он его в храм. Надо же было выучить, как бить поклоны! Богу земли, Генералу Главному, что ведает моровыми болезнями, владыке Неба, много их там всяких. А он перепугался и бежать, ни за что не хотел кланяться. Вот с той поры он и с придурью. С первым встречным советуется, как бы ему погасить светильник у алтаря в главном зале. Стоит, уверяет, погасить, и всем бедам конец: саранче, мору… Видно, опять нечистая сила в него вселилась и боится, как бы он там, на праведном пути, взаправду не свиделся с духами. Кто теперь из нас боится бога земли?! Чай у вас не остыл? Я подбавлю кипятку… Ну, хорошо. Один раз он сам пробрался в храм, чтобы погасить светильник. А отец его — так он любил, так любил сыночка, ни за что не согласился, чтобы его посадили под замок. Что тогда было! Деревня ропщет, все переругались, ничего с ним поделать не могут. Счастье еще, мой смертный дух ^{14} жил тогда, он и придумал. Обернул светильник одеялом — темно в храме, хоть глаз выколи! — и привел его туда. Ну, говорит, гляди, видишь, погасили!..

— Да-а, теперь с ним хлопот не оберешься! — сказал Ко Тин. — Ну и тварь! Убить его, и дело с концом.

— Что ты, в своем ли уме? — замахала руками хозяйка, испуганно взглянув на него. — Куда это годится? Да его дед печать держал! ^{15} Он и сейчас следит за нами оттуда!..

Приятели Ко Тина понимающе переглянулись, — вряд ли они могли бы предложить какое-либо другое средство, кроме повторения хитрости «смертного духа» хозяйки.

— Ну, а потом он поправился, — весело заключила та свой рассказ, вытерев тыльной стороной ладони пену у рта. — Совсем было выздоровел. Ни разу даже не заглянул в храм с той поры, много лет и не вспоминал о нем. Не знаю, что это с ним теперь стряслось. Может, из-за храмового праздника? Увидел, как выносили идолов, и опять рехнулся. Нынче сюда наведался, не иначе, как надумал в храм идти. Вы бы посоветовались с господином Сы, что ни говорите, дядя он ему. Почему бы и сейчас не обмануть? Разве не пятый из братьев Лянов ^{16} зажег этот светильник? Все только и говорят: стоит ему погаснуть, и у нас тут море разольется, а мы рыбами станем. Вы, правда, сходите к господину Сы и посоветуйтесь с ним. Не ровен час…

— Сперва нужно пойти посмотреть, что в храме делается, — сказал Фан Toy и с важным видом направился к выходу.

За ним вышли Ко Тин и Чжуан Ци-гуан. Последним встал из-за стола Сань Цзяо-лянь. Уже в дверях он обернулся и пренебрежительно бросил хозяйке:

— На этот раз запишешь за мной. Подсчитай, сколько мы должны…

Та ничего не имела против; она подошла к стене на восточной стороне чайной и в том месте, где уже был нарисован маленький треугольничек, к длинному ряду палочек дописала углем еще две.

Они увидели его издали. Он стоял в нескольких шагах от кучки зевак, толпившихся возле храма, среди которых были дети.

Ворота храма оказались запертыми.

— Вот это — дело! — обрадованно сказал Ко Тин. — Все же догадались закрыть.

Когда они подошли ближе, дети, несколько осмелев, обступили их полукольцом, Помешанный тоже повернулся лицом к ним.

Он был таким же, каким они видели его всегда. Желтое, квадратное лицо, синий поношенный халат без подкладки. Лишь в прищуренных, узких глазах под густыми бровями сверкал безумный огонь. Он смотрел на них долгим немигающим взглядом, вмещавшим в себя одновременно и страх, и какую-то досаду. В его коротких волосах застряли две рисовые соломинки, очевидно, дети воткнули их ему украдкой из-за спины, об этом нетрудно было догадаться по их лукавым взглядам и высунутым языкам.

Приятели остановились, переглянулись.

— Ты чего здесь? — бесцеремонно спросил Сань Цзяо-лянь, шагнув к нему.

— Я просил Лао Хэя открыть мне, — кротко ответил тот тихим голосом. — Понимаете, там светильник, который нужно погасить… Вы ведь видели это страшилище о трех головах и шести руках? Лицо синее, три глаза под высоким тюрбаном. Половина головы бычья, зубы кабаньи… Нужно погасить. Погасим, и тогда ни саранчи не будет, ни мора. Столько людей болеют сейчас ящуром!..

— Хи-хи! — злорадно хихикнул Ко Тин. — Вздор! Погасишь светильник, и саранчи налетит еще больше. Вот тогда ящуром и заболеешь.

Мальчишка-голыш поднес ко рту трубочку из тростинка, прицелился и, дунув вишневыми губами, выстрелил: «Бах!..»

— Иди, иди отсюда, слышишь? — громко сказал Ко Тин, обращаясь к помешанному. — Если не уйдешь, достанется тебе от дяди, все кости переломает. А светильник я за тебя погашу. Придешь денька через два — убедишься…

— Ты? Погасишь? — насмешливо спросил тот и сам же ответил: — Не сможешь! Да и не нужны вы здесь, я сам погашу. Сейчас погашу!

Его сверкающий молниями взгляд словно пригвоздил Ко Тина к месту. Тот сразу скис под этим взглядом и поспешил отвести глаза. Зато Фан Toy не растерялся. Он встал между ними и внятно произнес:

— Ты что, соображать разучился? Бестолковый какой! Сейчас я объясню. Ну, допустим, погасим светильник. Неужели ты думаешь, что вся эта пакость мигом исчезнет? Как бы не так! Чем морочить себе мозги, шел бы ты отсюда. Отоспаться тебе надо…

— Я знаю, ничего не изменится, даже если и погасим, — ответил тот неожиданно для всех вполне разумно и загадочно улыбнулся, но тут же снова стал подозрительным и, уйдя в себя, сказал: — Нет, только это я и могу сделать. Я уже однажды был здесь, и тогда мне полегчало… Я должен его погасить сам!

Он резко повернулся и с силой толкнул ворота.

— Эй, ты! — взорвался Ко Тин. — Ты что, не из нашей деревни? Хочешь, чтобы все мы в рыбешек превратились?! А ну, проваливай отсюда! Тебе все равно не открыть ворот, сил не хватит. И светильник не погасить. Пошел домой!

— Не пойду, я должен погасить!

— Не выйдет, ворот не откроешь!

— …

— Говорят тебе, не откроешь!

— Что ж, тогда найду другое средство, — глухо сказал он, повернувшись к ним лицом.

— Гм! Хотел бы я знать, что это за средство?

— …

— Молчишь? Тебя спрашивают, что ты еще надумал?

— Я подожгу!

— Что? — оторопев от неожиданности, переспросил Ко Тин. То ли он не понял, то ли не расслышал сказанное.

— Подожгу.

На миг воцарилась тишина, какая бывает после удара в каменный гонг, звук которого как бы растворяется в воздухе. В этой звенящей тишине застыло все живое. Но уже в следующее мгновение люди зашушукались, еще через мгновение они разом подались назад и бросились врассыпную. Двое или трое нерешительно остановились поодаль. Из-за стены, со стороны противоположного входа в храм, послышался предостерегающий крик Чжуан Ци-гуана:

— Лао Хэй, беда! Запри ворота покрепче! Ты слышишь меня, Лао Хэй? Покрепче запри! Мы пошли. Будем думать, как управиться с ним. Скоро вернемся.

Но помешанный уже не замечал их. Его безумные, метавшие молнии глаза шарили по земле, по небу, по разбегающимся фигурам людей, словно он надеялся найти так нужное ему сейчас горючее.

Не успели Фан Toy и Ко Тин, снуя, словно челноки в ткацком станке, обегать и нескольких дворов, как вся деревня пришла в возбуждение. Грозный крик: «Подожгу!» — проник в уши и сердца людей. Таких, кто еще глубже погрузился бы в состояние спячки, зажав уши, не оказалось вовсе. Атмосфера накалилась во всей деревне, и каждый, кому передалось это напряжение, уже не мог оставаться спокойным, предчувствуя, что вот-вот превратится в жалкую рыбешку, а Поднебесная рухнет. Люди смутно догадывались, что гибель грозит не только их Цзигуантуни, по всему миру, ведь Цзигуантунь была для них целым миром, Поднебесной.