Осенью 1920 г. наблюдался острый конфликт — «ужасная вражда» (по выражению одного из коммунистов) — Нижнеудинского политбюро Иркутской губчека и милиции с работниками отделения РТЧК, поскольку чекисты-транспортники без согласия политбюро проводили в городе обыски и аресты, обирали проезжавших через Нижнеудинск пассажиров. А с середины октября 1920 г. ОРТЧК начало аресты польских рабочих и служащих (даже коммунистов) на железной дороге, оправдываясь необходимостью высокой бдительности к выходцам из враждебного государства.
В самом начале 1922 г. иркутские партийные власти, требуя слияния всех чекистских аппаратов, отмечали, что особисты и транспортники постоянно действовали ещё более радикально, чем сотрудники губчека и уездных политбюро. Они отмечали, что транспортная ЧК находит «контрреволюцию там, где, по более правильно поставленной информации Губчека, её нет. На этой почве в Киренске вырастают такие махровые цветы, как самоубийства, убийства, поджоги и проч.». Что касается особистов, то они обращали своё внимание не только на воинские части, но и на гражданские учреждения, в результате чего в 1920 г. в Черемхове транспортниками и работниками особого отдела был арестован ряд специалистов, что вызвало вмешательство со стороны губкома и губисполкома, особо отметивших, что Иргубчека была против указанных репрессий[150].
Чекисты при нехватке врагов начинали искать их внутри себя. В сентябре 1921 г. директор Госполитохраны ДВР Г.И. Быков констатировал обилие в аппарате «склок, интриг, взаимных провокационных подсиживание и выкуривания»: вместо обнаружения контрреволюционных организаций сотрудники «сознательно провоцировали друг друга путём подсылки подставных лиц с предложением взятки». Директор подчёркивал, что его аппарат «завален делами сотрудников ГПО обвиняемых во взяточничестве».
Недисциплинированность рядовых работников ЧК, которую подчас чувствовало и сибирское начальство, Павлуновским по возможности пресекалась. В ноябре 1921 г. он сообщал в Сиббюро ЦК о своём распоряжении арестовать оперработников на ст. Иркутск и Татаурово, которые, несмотря на распоряжение полпреда о беспрепятственном пропуске поезда некоего т. Афанасьева, подвергли состав «нетактичному и оскорбительному обыску»[151].
Более серьёзно выглядели постоянно возникавшие проблемы, связанные с конфликтами конкурировавших друг с другом видных чекистов и их окружения. Склоки, связанные с формированием команд вокруг руководящих чекистов, боровшихся за власть в губернских чека, фиксировались в Красноярске (дело «москвичей» В.И. Вильдгрубе, Д.М. Иванова и противостоявших им местных чекистов), Тюмени (П.И. Студитов — его зам И.С. Бойко), Томске (и.о. председателя губчека Б.А. Бак — С.Г. Чудновский) и других региональных центрах. Исключительно интриганскими и склочными были взаимоотношения в руководстве Якутской губчека[152]. Как правило, подобные конфликты заканчивались вмешательством вышестоящих чекистских и партийных органов, которые обычно ограничивались переброской представителей проигравшей стороны в другой регион.
Постоянным осложняющим фактором в чекистской среде являлись репрессии против самих чекистов. Подобные факты в изобилии фиксируются во всех губчека. Причины арестов и казней работников госбезопасности можно разделить на три части: скрытие «белого» прошлого, разоблачение текущей «контрреволюционной деятельности» и служебные преступления. Отдельно следуют отметить нередкие факты арестов работников ЧК по инициативе партийно-советских структур. С конца 1919 по начало 1922 г. только расстреляно было в сибирских губчека не менее 25 штатных сотрудников (большей частью оперработников), причём около половины — за причастность к службе у белых и «контрреволюционную деятельность».
Выявление и уничтожение проникших в ЧК «предателей» началось сразу. В Новониколаевске уже 7 февраля 1920 г. был арестован и в тот же день расстрелян как «доброволец польского легиона, связанный с колчаковской контрразведкой» следователь А. Пеплов, а год спустя был казнён бывший судебный чиновник белой власти М.К. Зайцев, замеченный также в фабрикации новониколаевского филиала организации «Сибирское Учредительное собрание», мародёрстве, присвоении денег, предназначенных для оплаты агентов, и содержании любовницы на конспиративной квартире. В начале 1920 г. в Красноярске арестовали сотрудника губчека М.Р. Манденьянца, обвинявшегося в том, что он был штабс-ротмистром Колчака (полгода спустя дело было прекращено) и расстреляли как бывшего офицера-контрразведчика чекиста Вотина, а также двух особистов, тоже оказавшихся из белых офицеров. 1 января 1922 г. по приговору трибунала был казнён один из видных томских чекистов — начальник информотдела губчека Г.А. Котов, ранее судившийся за превышение власти, а затем обвинённый в том, что он был подпрапорщиком Колчака и участником штурмового отряда[153].
Точно так же с первых месяцев работы началась фабрикация и «контрреволюционных» дел на чекистов. В феврале-апреле 1920 г. в Томской уездной и транспортной ЧК арестовали по политическим обвинениям около 10 сотрудников, большая часть которых была вскоре освобождена, а один — расстрелян. В Омской губернии репрессии коснулись также целого ряда чекистов. Сотрудник губчека Я.Д. Гусев за некую «контрреволюционную деятельность» был арестован в марте 1920 г. и три месяца спустя приговорён к расстрелу. Работник Татарского политбюро И.С. Осинцев, арестованный в начале 1921 г. по аналогичным обвинениям, уже 20 февраля был расстрелян. Уполномоченного Тарского политбюро X.М. Рахматулина арестовали 17 февраля 1921 г. и обвиняли как участника повстанческого движения против советской власти, но 8 месяцев спустя его дело было прекращено за недоказанностью[154].
В марте 1921 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности были арестованы оперативники отделения РТЧК Омской железной дороги на ст. Купино И.А. Лещинский, Г.Б. Мартыненко и Н.С. Миронов, вскоре освобождённые Омской губчека за недостатком улик. А вот машинистка того же отделения М.С. Купона, арестованная несколько позднее, в июне 1921 г. «за контрреволюционную деятельность» оказалась приговорена к расстрелу. Бывший офицер М.М. Монов, сотрудник Енисейской губчека, был расстрелян весной 1921 г. в числе 34 чел., обвинённых в заговоре Крестьянского союза. По «заговорам» ряд лиц из технического персонала были осуждены к расстрелу в Тюмгубчека, Алтгубчека и, возможно, в Томучека[155].
Лояльность режиму со стороны сотрудников ЧК была высокой, но не абсолютной. Так, в начале 1920-х гг. некоторые чекисты изменяли и переходили на сторону повстанцев. Один из ближайших друзей якутского лидера М.К. Аммосова — сотрудник губчека и делегат VIII-го Всероссийского съезда Советов Г.С Ефимов, назначенный в августе 1921 г. членом губревкома — внезапно вместе со своим отрядом перешёл к повстанцам корнета В.А. Коробейникова и стал одним из руководителей созданного ими в 1922 г. правительства — Временного Якутского областного народного управления.
В Ачинском уезде в конце 1920 г. одним из вожаков небольшого повстанческого отряда стал бывший уполномоченный уездчека и секретарь Больше-Улуйского волисполкома Гусев (возможно, бывший офицер). Были случаи дезертирства — так, во время Колыванского мятежа 1920 г. был арестован как дезертир уполномоченный особого отдела Г. Железнов. Во время чистки партии в 1921 г. старший агент особого погранотделения № 3 BCBO (Минусинский уезд) Л.Г. Фиш был исключён из РКП(б) за отказ вести работу среди поляков, намерение выйти из партии и вернуться в Польшу: «Хотя бы пуля меня ожидала, я всё-таки должен быть на родине»[156].
