Из «Цанькао сяоси»[155] я почерпнул сведения о том, что моча самцов, не знавших случки, обладает живительным эффектом. Об этом упоминается в «Бэньцао ганму» великого врача древности Ли Шичжэня,[156] но не в полном объёме. В «Цанькао сяоси» в те времена только и можно было найти что-то правдоподобное; в остальных газетах, да и по радио — сплошные враки и пустословие. Вот я этой «Цанькао сяоси» и увлёкся. По правде сказать, во время своих вечерних прогулок я в основном шёл к правлению большой производственной бригады и слушал, как эту газету читает вслух Мо Янь. У него, паршивца, она тоже была любимой. Волосы у него тогда были желтоватые, уши отмороженные, драная стёганая куртка, разношенные соломенные сандалии, глаза щёлочками, в общем — урод уродом. И вот поди ж ты, этакая сволота — и весь из себя патриот, держит в поле зрения весь мир. Чтобы получить право читать «Цанькао сяоси», он сам к Хун Тайюэ подъезжал и напросился безвозмездно работать ночным сторожем.
Правление располагалось в том же главном зале усадьбы Симэнь. Там установили старый телефонный аппарат, на стену повесили две огромные батареи. Стол с тремя выдвижными ящиками, оставшийся со времён Симэнь Нао, старая трёхногая кровать в углу у стены, которая из-за отсутствующей ноги постоянно качалась. Но на столе лампа с плафоном, такой вот невиданный по тем временам источник света. За столом при свете лампы паршивец Мо Янь и читал вслух «Цанькао сяоси», страдая летом от комаров, а зимой от холода.
Ворота усадьбы начали разбирать на дрова для домен в годы «большого скачка», и с тех пор вместо них зияла пустота, уродливая, как рот беззубого старика. И мне было очень удобно незаметно пробираться туда.
После трёх перерождений память Симэнь Нао подыстёрлась, но когда я видел Лань Ланя, который по-медвежьи неуклюже ковылял лунными ночами работать в поле, когда слышал постанывания Инчунь — у неё ломило суставы, а также ссоры и ругань Цюсян с Хуан Туном, меня охватывала безотчётная тревога.
Грамотей я изрядный, но почитать самому никак не удавалось. Мо Янь, паршивец этакий, сидит с «Цанькао сяоси» в руках весь вечер напролёт, листает газету туда-сюда, то про себя, то вслух читает или, бывало, закроет глаза и излагает на память. Не щадил своих сил, негодник, нудил и нудил, просто невмоготу. Уж наизусть газету выучил, глаза красные, лоб чёрный от копоти, но держался изо всех сил, как же — за общественное масло для лампы платить не надо. Через него я и набрался сведений о том, что происходило в семидесятые годы на земном шаре, и стал свиньёй весьма осведомлённой. Знаю, например, что в аэропорт Пекина на окрашенном в серебристый, голубой и белый цвета самолёте «Дух 1976-го» прибыл американский президент Никсон с большой группой сопровождающих. Знаю, что Никсона принял в своём заставленном старинными книгами кабинете Председатель Мао. Помимо переводчика на встрече присутствовали также премьер Госсовета Чжоу Эньлай и госсекретарь Генри Киссинджер. Знаю, что Мао Цзэдун шутливо заявил Никсону: «Во время последних выборов у вас, я голосовал за тебя!» На что тот ответил тоже не без юмора: «Вы из двух зол выбираете меньшее!» Ещё мне известно, что американские астронавты на корабле «Аполлон-17» высадились на Луне, провели там научные исследования, собрали множество образцов горных пород, водрузили государственный флаг США, а потом справили нужду, надув целую лужу. Сила притяжения на Луне невелика, и моча разлетелась жёлтыми вишенками. Известно мне и то, что американские бомбардировщики за одну ночь чуть не отправили Вьетнам назад в каменный век. Узнал я также, что подаренная Китаем Великобритании большая панда Чжи Чжи после долгой болезни и безуспешного лечения скончалась в лондонском зоопарке четвёртого мая тысяча девятьсот семьдесят второго года в возрасте пятнадцати лет. Мне стало известно и то, что группа высокопоставленных японских интеллектуалов практикует уринотерапию, что моча неженатого юноши стоит бешеных денег, ценится больше, чем амброзия бессмертных… Я действительно много чего узнал, всего и не перечесть. А самое главное, я не такой болван, чтобы учиться ради учения. Познав что-то, я тут же это применяю, смело осуществляю примеры на практике. В этом на меня немного похож негодник Цзиньлун, но ведь несколько десятилетий назад я был его отцом.
Вот струю своей юной поросячьей мочи я и направил в широко открытую пасть Дяо Сяосаня. «Хоть зубы тебе помою, ублюдок!» — думал я, глядя на его грязно-жёлтые клыки. Горячая моча ударила сильно, и хотя я старался контролировать её, но попало ему и в глаза. «Вот тебе ещё и глазные капли, каналья, моча дезинфицирует — эффект не хуже, чем от хлоромицетина», — мелькнуло в голове. Этот гадёныш Дяо Сяосань почавкал, мочу проглотил, громко расхрюкался и выпучил глаза. Надо же, и впрямь чудодейственная жидкость, мёртвых к жизни возвращает. Стоило моей струйке прекратиться, как он сел, потом вскочил и попытался сделать пару шагов. Зад у него болтался туда-сюда, как хвост бьющейся на отмели рыбины. Прислонившись к стене, он тряхнул головой, словно после глубокого сна, а потом прорычал:
— Ну, Хряк Симэнь, мать твою эдак!
От того, что этот тип знает, что я — Хряк Симэнь, я просто оторопел. После стольких перерождений я, честно говоря, не так часто мог связать себя с оставшимся в прошлом, обиженным судьбой Симэнь Нао. Да и среди деревенских тем более не могло быть того, кто знал бы моё происхождение и историю. Как этот прибывший с гор Имэншань дикий ублюдок мог назвать меня Хряком Симэнем, остаётся неразрешимой загадкой. Но преимущество на моей стороне, и об этом необъяснимом факте лучше забыть! Хряк Симэнь так Хряк Симэнь. Хряк Симэнь — победитель, а ты, Дяо Сяосань, — побеждённый.
— Послушай, Дяо, — сказал я, — сегодня я преподал тебе небольшой урок, но считать унижением то, что ты испил моей мочи, не стоит. Благодарить надо, кабы не она, ты бы сейчас уже не дышал. А не дышал бы, то и не видать бы тебе завтрашних торжеств. А если свинья не увидит завтрашних торжеств, считай, зря на свет народилась! Так что тебе благодарить надо — не только меня, но и японских интеллектуалов, которые придумали уринотерапию, и Ли Шичжэня, и Мо Яня, что пыхтит над «Цанькао сяоси» по вечерам. Кабы не все эти люди, лежать бы тебе сейчас закоченелому. Кровушка застыла бы в жилах, и вши, которым сосать нечего, с твоего трупа разбежались бы. Вши, они хоть с виду тварь безмозглая, а на деле очень даже спорая. Не зря в народе говорят, что вши, они и летать умеют. А ведь крыльев у них нет, как им летать-то? Но то, что они по ветру быстро перемещаются, — истинная правда. Вот помри ты, они бы на меня перепрыгнули, тут мне и хана. Вшивому хряку стать царём никак не получится. В этом смысле мне тоже не хотелось, чтобы ты подох, я и хотел вернуть тебя к жизни. Давай-ка катись назад к себе в загон вместе со своими вшами. Откуда пришёл, туда и возвращайся.
— Пащенок, — заскрипел зубами Дяо Сяосань, — на этом между нами ещё не всё кончено. Настанет день, я тебе покажу, что такое имэншаньская свинья. Хочу, чтобы ты знал: для тигра вовотоу[157] не еда; ещё узнаешь у меня, что у местного духа земли[158] елда каменная.
Про елду духа земли рассказывает паршивец Мо Янь в своих «Записках о новом камне». Там этот негодник повествует об одном бездетном каменотёсе, который подвигся на доброе дело: вытесал из твёрдого голубоватосерого камня фигуру местного божества земли и установил в храме на краю деревни. Божок из камня, елда, естественно, тоже каменная. На следующий год жена каменотёса родила ему круглощёкого мальчика. В деревне все говорили, что это ему воздаяние за добро. Сын каменотёса вырос и стал свирепым разбойником, бил отца, поносил мать, вёл себя как зверюга последняя. Когда каменотёс ползал по улице, волоча искалеченную ногу — сын сломал ему её ударом палки, — люди невольно вздыхали от избытка чувств. Мол, вот уж неисповедимы и обманчивы дела мирские, воздаяние с возмездием, и те такое тёмное дело, что и не разберёшь.