В тот день, когда мать распределяла щенков между детьми, Пан Канмэй, занимавшая тогда пост заместителя орготдела уездного парткома, велела своему водителю сфотографировать всех вместе — родителей, детей и щенков — во дворе усадьбы под абрикосом. С виду полная идиллия, а на самом деле у каждого своё на уме. Этих фотографий много напечатали, они висели на стене в шести домах, а теперь, наверное, и одной не сыщется.
После съёмки Пан Канмэй и Чан Тяньхун предложили поехать с ними на машине. Пока я раздумывал, Хэцзо отказалась, сказав, что хочет остаться на ночь в доме матери. Дождавшись, когда машина Пан Канмэй отъедет подальше, взяла на руки ребёнка и щенка и решительно собралась уходить, не слушая ничьих уговоров. В это время из рук отца вырвалась старая сука. Тёмная тряпка сползла с глаз и болталась у неё на шее этаким чёрным ошейником. Она метнулась прямо к Хэцзо и, прежде чем я успел что-то предпринять, сильно цапнула её справа за зад. Хэцзо вскрикнула и чуть не упала, устояв лишь усилием воли. Но всё равно собралась уходить. К ней подбежала Баофэн со своей санитарной сумкой и стала обрабатывать рану. Цзиньлун отвёл меня в сторону, угостил сигаретой, закурил сам, и нас окутало облачко дыма. Он нахмурился, заткнул одну ноздрю и выпустил струю дыма из другой. Я много раз видел, как он курит, но такое наблюдал впервые. После этого пристально посмотрел мне в глаза и проговорил то ли сочувственно, то ли насмешливо — не разберёшь:
— Что, невмоготу стало?
Я взглянул ему в лицо, посмотрел на двух собак, бегающих друг за другом на улице за воротами, бросил взгляд на широкую площадь, где собирался прокатиться мотоциклист на красном мотоцикле, а на ветхом помосте несколько человек с криками вешали транспарант с иероглифами вкривь и вкось «Зажигательные танцы девушек с юга»:
— Да нет, всё хорошо.
— Ну и славно. Вообще-то неудачно всё сложилось. Тем не менее ты ведёшь себя, считай, благопристойно. Ну а женщины, женщины дело такое… — Большим пальцем левой руки он потёр указательный и средний, а потом двумя руками обрисовал воображаемую чиновничью шапку. — Пока у тебя это есть, их только позови.
Намёк его я почти понял, изо всех сил стараясь не думать о прошлом.
Подошла Баофэн, поддерживая Хэцзо. Сын одной рукой прижимал Четвёрочку, другой тянул Хэцзо за край одежды и, задрав голову, заглядывал ей в лицо. Баофэн передала мне коробочку вакцины против бешенства.
— Вернётесь домой, положи в холодильник, на коробке подробные инструкции. Помни, вакцину обязательно нужно вводить вовремя. Если…
— Спасибо тебе, Баофэн, — поблагодарила Хэцзо, обдав меня ледяным взглядом. — Даже собаки не любят меня.
Собаку с палкой в руках гоняла У Цюсян. Та забилась в конуру и рычала, скаля зубы и сверкая зелёными огоньками глаз.
Под абрикосом стоял уже сильно сгорбившийся Хуан Тун.
— Вы, Лани, никакой родни не признаёте, — тыча пальцем в моих родителей, бушевал он. — Собака, и та своих кусает! Если теперь же не удавите её, спалю её конуру.
Отец шуровал в конуре почти лысой бамбуковой метлой, старая сука жалобно выла.
Подбежала моя мать. Её трясло, и она рассыпалась в извинениях:
— Мать Кайфана, ты уж прости, эта сука старая детей защищать кинулась, не со зла тебя цапнула…
Несмотря на уговоры матери, Баофэн и Хучжу остаться, Хэцзо не соглашалась ни в какую. Цзиньлун поднял руку и посмотрел на часы:
— Первый автобус уже ушёл, а второго ждать два часа. Если не боитесь ехать в моей колымаге, могу подкинуть.
Искоса глянув на него, Хэцзо взяла сына за руку и, ни с кем даже не попрощавшись, похромала в сторону деревни. Наш сынок Кайфан со щенком на руках то и дело многозначительно оборачивался.
Меня догнал отец и зашагал рядом. Синяя половина лица уже не так выделялась, как в молодости, и от падающих наискосок солнечных лучей он казался ещё более постаревшим. Глянув на идущих впереди жену и сына со щенком, я остановился:
— Возвращался бы ты, отец.
— Эх, — вздохнул он, горестно свесив голову. — Знать бы, что это родимое пятно передаётся следующим поколениям, лучше бы холостяком остался.
— Не надо так думать, отец, — сказал я. — Ничего зазорного в этом нет, я так считаю. Если Кайфан будут недоволен, подрастёт — сделаем операцию по пересадке кожи, наука сейчас шагнула далеко вперёд, и это решаемо.
— Цзиньлун и Баофэн со своими вместе держатся, только о твоей семье нынче и пекусь.
— Не беспокойся, отец, о себе лучше позаботься хорошенько.
— Эти три года — лучшие в моей жизни. В закромах больше трёх тысяч цзиней пшеницы, а ещё несколько сот цзиней другого зерна. Мы с матерью прокормимся, даже если в последующие три года не соберём ни зёрнышка.
Подпрыгивая на ухабах, подъезжал джип Цзиньлуна.
— Возвращайся, отец, — сказал я. — Будет время, приеду проведать.
— Цзефан, — грустно начал он, глядя в землю перед собой. — Твоя мать говорит, кому быть по жизни мужем и женой, это судьба. — И, помедлив, продолжал: — Велела передать, чтобы ты вероломных замыслов не держал. Говорит, чиновные «уходят в отставку из-за бывших жён». Это опыт старшего поколения, имей в виду.
— Понятно, отец. — Я смотрел в уродливое и в то же время прекрасное лицо отца, и душу охватила скорбь. — Ты уж скажи ей, пусть не волнуется.
Рядом притормозил Цзиньлун. Я открыл дверцу и забрался на сиденье рядом с водителем.
— Прошу прощения, что затрудняю ваше высочество…
Цзиньлун повернул голову, выплюнул в окно окурок и оборвал меня:
— Какое на… высочество!
Я, не удержавшись, фыркнул от смеха, но заметил:
— Когда мой сын будет рядом, ты уж следи за тем, что говоришь.
— Подумаешь! — хмыкнул он. — Мужчина должен начинать интересоваться этим делом лет с пятнадцати, тогда не будет ныть, что у него с женщинами не получается.
— Вот с Симэнь Хуаня и начни, посмотрим, удастся ли тебе вырастить из него настоящего мужчину.
— Одного воспитания маловато. Надо ещё посмотреть, из чего он сделан.
Когда джип поравнялся с Хэцзо и Кайфаном, Цзиньлун остановил машину и высунулся в окно:
— Невестка, уважаемый племянник, давайте в машину!
Ведя за руку Кайфана и высоко подняв голову, скособоченная Хэцзо прошла мимо.
— Ну и характерец! — крякнул Цзиньлун, стукнув по середине рулевого колеса. Джип откликнулся коротким сигналом, а Цзиньлун, не отрывая глаз от дороги и не поворачиваясь ко мне, сказал: — Смотри, имей в виду, парень, она всегда была человеком неуживчивым — это, как говорится, лампа, на которой масло не сэкономишь.
Машина медленно поравнялась с ними, и Цзиньлун, просигналив, снова высунулся:
— Тебе, что ли, развалюха зятя не по нраву, а, вторая свояченица?
Хэцзо продолжала горделиво вышагивать, устремив вперёд жгучий взгляд. Половина серых штанов округлая, другая запала, пятно на них — то ли кровь, то ли йод. Я ей, конечно, сочувствовал, но душа была полна отвращения. Коротко постриженные волосы открывали бледно-белую шею, тонкие уши без мочек, бородавка на щеке с двумя волосинками, длинной и короткой, а также запах тела, в котором смешались все стадии жарки хвороста, — всё это отталкивало.
Проехав вперёд, Цзиньлун остановил машину посреди дороги, открыл дверцу, выскочил и сердито встал подбоченясь. Подумав, я тоже вышел из машины.
В этом упорном противостоянии чудилось, что обладай Хэцзо искусством колдовства, как в сказках, она превратилась бы в великаншу, наступила бы на меня, раздавила и Цзиньлуна, и его джип и прошла бы дальше, не сворачивая. Лучи заходящего солнца падали ей на лицо, высвечивая густые линии бровей, почти сходящихся на переносице, тонкие губы, маленькие глазки, из которых, казалось, вот-вот брызнут слёзы. Я и жалел её, понимая, насколько ей непросто, но душа по-прежнему полнилась отвращением.
Выражение досады на лице Цзиньлуна тут же сменилось весёлым озорством, он даже назвал её по-другому:
— Невестка, я всё понимаю — для тебя унизительно ехать на такой развалюхе, ты на меня, крестьянина, сверху вниз смотришь, скорее до города пешком дойдёшь, чем ко мне в машину сядешь. Ты да, дойдёшь, а Кайфану не дойти, так что ради племянника предоставь его дяде возможность разрешить ситуацию.
