Слишком накрашенная и в провоцирующем бюстгальтере, Грета Лихт радостно меня приветствовала:

— Давненько вас не было, господин…

— Цорн, — сказал я, прошагав через все грязное бюро, ощупывая тростью плетеные корзины, дверные ручки, мастику для пола.

— Цорн, да, я знаю, у меня хорошая память на имена. Где же вы так долго были, что ни разу не зашли?

— Я должен был уехать, — ответил я, — но потом заболел.

Она схватила мою руку и прижала ее к своей груди, как в прошлый раз, и улыбнулась: ее заячья губа зияла так же, как тогда.

— Вы хотите поупражняться?

— Да, с удовольствием.

Грета Лихт повела меня в соседнее помещение, где пахло дезинфицирующими средствами и работало много слепых. Они вышивали, плели корзины, собирали дверные ручки, а у окна пятеро печатали на стареньких пишущих машинках. Их лица были устремлены к потолку, а рты открыты. Здесь по-прежнему сидел ревнивый господин Зауэр, обманутый женой, который до сих пор должен мне пять марок.

Я с ним поздоровался. Он сказал, что не помнит меня, но может быть, он просто не хочет мне возвращать эти пять марок. Когда Грета Лихт удалилась, я вставил лист бумаги в машинку, которая, как знал только я, была такой старой, что даже специалисты по шрифтам пишущих машинок не установили бы ни одной ее характерной отличительной черты. Я написал следующее письмо:

«Вы не приняли во внимание мое предупреждение. Вы дали повод к тому, что совершилось ужасное преступление против маленькой девочки. В попытке эксперимента я обманул Вашего шофера Хольдена на крупную сумму денег. Он не сделал никакого заявления — без сомнения, под Вашим нажимом. Это значит, что Вы мешаете ему сделать заявление против меня из страха, потому что это может повлиять на следствие против Вас. А в Баден-Бадене Вы умрете.

Я Вас убью в Баден-Бадене.

Ваш шофер окажется за это в тюрьме строгого режима. Ваш шофер, а не я. Потому что мы с Вами незнакомы и у меня нет оснований Вас убивать. Я делаю лишь то, чего требует мой заказчик. А Ваш шофер Вас знает. И у него достаточно оснований Вас убить. Это признает любой суд. Мне очень жаль Вашего шофера, но мне не остается ничего другого. Все зашло слишком далеко. Итак, ждите своей смерти в Баден-Бадене».

Я вынул листок из машинки, вложил его в дешевый конверт и написал на нем имя Юлиуса Бруммера и адрес отеля в Баден-Бадене, в котором он должен был остановиться. Позже, на Центральном вокзале, я отправил письмо. В камере хранения я положил трость и очки в чемодан и поехал домой. Все готово для заключительной сцены драмы, думал я. Но в последнее мгновение все обернулось по-другому.

Улицы Шварцвальда были расчищены, но в лесах снегу было еще по колено. Проходя мимо кормушки, мы видели оленя и косулю. Звери были такие голодные, что приходили к кормушке уже светлым днем. Как-то на обочине мы увидели много совсем маленьких косуль, которые в судорогах почти обессилели и постоянно падали. В Баден-Бадене было очень тихо. Многие отели были закрыты, улицы обезлюдели. Машин тоже было очень мало. Я ехал вдоль по Лихтенталераллее, мимо казино, вверх по течению реки Ооз. Здесь, у котловины, было теплее, чем в Дюссельдорфе, и гораздо меньше снега. Казалось, что уже скоро здесь наступит весна.

Отель, в котором Бруммер забронировал номер, стоял вдали от улицы, в большом парке. Я остановил машину перед входом, гостиничный бой поспешил к нам, чтобы позаботиться о багаже. Я припарковал машину на площади перед парком и заторопился обратно, в холл отеля: если Бруммер получил мое письмо, я хотел видеть его реакцию.

Я успел как раз вовремя — но он никак не отреагировал.

Он распечатал дешевый конверт, развернул письмо и пробежал глазами текст. Но на этот раз на его румяном лице не дрогнул ни один мускул, дыхание ни на миг не участилось, а глаза оставались невидимыми за темными очками. Но, уже шагая вслед за Ниной к лифту, он обратился к портье:

— Немедленно соедините меня с Дюссельдорфом! — и назвал номер телефона маленького доктора Цорна.

— Одну минуту, господин президент! — крикнул портье во фраке и с золотыми петлицами на лацкане куртки. Я не знаю почему, но в Баден-Бадене все называли Юлиуса Бруммера «господин президент». Может быть, так принято на курортах. Я громко откашлялся. У двери лифта, которую для него придерживал бой, Бруммер обернулся, как будто только что про меня вспомнил:

— А, Хольден! Да-да. Сейчас вы мне не нужны. Вы живете в отеле «Колокольный звон». Отдохните немного, если хотите. Явитесь ко мне в семнадцать часов.

— Слушаюсь, господин Бруммер.

Я поклонился Нине, которая уже стояла в лифте.

Она сказала:

— До свидания!

Бруммер бросил на меня быстрый взгляд:

— Что? Ах да. Итак, до полудня, Хольден.

Бой закрыл дверь, и лифт с гудением заскользил наверх. Я взял свой чемодан, остававшийся в холле, и пошел через заснеженный парк обратно на улицу и дальше, вдоль по улице, до отеля «Колокольный звон». Здесь для меня был забронирована комната на втором этаже, окно которой выходило на тихий парк.

Это была большая, старомодно обставленная комната. Весь дом был старомодным и темным, он принадлежал двум старым дамам, которые, будучи на пенсии, управляли им неофициально. Когда я получал ключи от комнаты и от ворот дома, портье не было, и, казалось, никто не заботился о том, когда и кому принимать посетителей.

Я разделся и принял ванну. Потом я лежал в халате на большой кровати в старонемецком стиле, курил и размышлял. Я был твердо убежден, что теперь Бруммер поручит своему адвокату проинформировать полицию. К письму с угрозой смерти он не мог отнестись спокойно. Полицейское расследование шло так, как я и хотел. Оно создавало больше сложностей для моих действий, но и делало мою позицию менее уязвимой. Мне было нужно полицейское расследование. Хотя о странных событиях последнего времени полиция должна была узнать прежде, чем Бруммер будет убит, чтобы на этом временном промежутке она уже привыкла к мысли, что по Германии бродит мужчина, который выглядит так же, как я.

Через полчаса из-за облаков выглянуло солнце, и в моей комнате стало очень светло. На крыше начал таять снег, и я услышал звон капели. От шума я утомился. Я закрыл глаза и заснул, и мне приснилась Нина. Во сне она меня поцеловала. Внезапно я проснулся — и она была здесь и целовала меня наяву, а ее руки лежали на моих плечах.

— Нина!

— Тише, — прошептала она, — тише, мой любимый…

Ее волосы упали на мое лицо. Она продолжала меня целовать, я вдыхал запах ее духов и аромат ее кожи. Я крепко обнял ее. На ней были черная костюмная юбка и белая шелковая блузка. Меховое пальто лежало на ковре перед дверью.

Нина положила голову мне на грудь. Снаружи светило солнце, капель все падала и падала с крыши на чей-то деревянный балкон, а сквозь золотистые волосы Нины я видел кусочек голубого неба.

— Я не могу этого вынести, — шептала она, — я должна… я уже почти сошла с ума…

— Тебя кто-нибудь видел?

— Только девушка снаружи, в коридоре. Я спросила ее, где твоя комната…

— Что за легкомыслие!

— Мне все равно, Роберт, мне все равно, я умираю, потому что больше ни разу не смогу быть с тобой наедине…

— Где твой муж?

— В отеле. Его обследует курортный врач. Это продлится около часа. — Она прижалась ко мне, и я почувствовал ее тело.

— Дверь…

— Я уже совсем отключилась, — прошептала Нина, и это было как когда-то давным-давно у Рейна, под старыми деревьями.

Тогда я и не подозревал, что это должно было произойти в последний раз — на долгое-долгое время.

На следующее утро в Баден-Баден прибыл доктор Хильмар Цорн, я его встретил на вокзале Ооз. С Цорном прибыли два серьезных господина. Неброско одетые, оба выглядели внушительно и интеллигентно. Доктор Цорн познакомил нас. Одного господина звали Юнг, другого — Эльфин. Кто они и зачем приехали в Баден-Баден, доктор Цорн не сказал. По дороге в отель он также не обмолвился ни единым словом. По приезде Цорн сообщил Бруммеру о своем прибытии, сел с обоими незнакомцами в лифт и поехал наверх. Меня он попросил подождать в холле.