Когда я попрощался с Ниной, она быстро сказала:

— Я вас довезу. — И покраснела: — Но это же невозможно, что это я говорю!

— Я был бы рад, — сказал я.

Она с серьезным видом задумалась:

— Если нас кто-нибудь увидит, я смогу сказать, что я вас проводила, чтобы забрать машину. Почему вы на меня так смотрите?

— Вы готовы из-за меня солгать!

— Не надо, прошу вас. Не надо об этом говорить. Я… я поеду с вами, но говорить об этом мы не будем.

— Согласен.

В машине Нина сидела рядом со мной.

— А в чем, собственно, смысл этой поездки? — спросила она.

— Следователь в Берлине копает под меня. Но он уже не сможет ни до чего докопаться. Полагаю, что именно поэтому Цорн хочет направить следствие по ложному пути. Он сказал, что я должен посетить несколько баров и вести там себя вызывающе.

— С девушкой?

— Так хочет адвокат.

— А вы знаете какую-нибудь девушку в Берлине?

— Нет.

— Так что же вам делать?

— По барам я пройдусь один, а пить буду с девушками, которые там всегда сидят.

— В Берлине много красивых девушек.

— Я пойду один.

— Почему мы вообще об этом говорим? Меня совершенно не интересует, что вы будете делать в Берлине! Повеселитесь там как следует, господин Хольден.

— По барам я пройдусь один, и при этом буду думать о вас.

Мы распрощались перед зданием аэропорта. Нина уехала, а я, стоя под солнцем, махал ей вслед. Она наверняка наблюдала за мной в зеркало, потому что тоже махала мне, и так долго, пока машина не скрылась за поворотом. Я вошел в зал аэропорта и забрал билет. Времени оставалось еще много, поэтому я сел за столик на террасе и заказал кофе. Я наблюдал, как садились и взлетали самолеты. Лица людей были радостные. Разноцветные флаги на высоких мачтах развевались на ветру, на лугу паслось стадо овец. Я начал их считать и обнаружил трех черных, а потом понял, что одна из них — черная собака.

Я пил кофе, опершись подбородком на правую руку, так как от нее еще пахло духами Нины, оставшимися на ней после прощания. Я закрыл глаза, и Нина возникала передо мной в разных платьях, она смеялась, и бежала, и слушала, и была серьезной, и делала все, чего бы я ни пожелал в своих фантазиях.

— Внимание, авиакомпания «Пан Америкэн» просит пассажиров, вылетающих рейсом триста двенадцать в Берлин, подойти к стойке авиакомпании.

У стойки стояла симпатичная стюардесса и ждала, пока подойдут все пассажиры.

— Уважаемые дамы и господа, к нашему сожалению, из-за технических неполадок вылет самолета задерживается на три часа. Если вы хотите, мы еще раз доставим вас на автобусе в город. Вылет намечен на восемнадцать часов. Спасибо.

Несколько человек расстроились, но большинству было все равно, и с теми, кому было все равно, я поехал назад в город. Я походил по улицам, разглядывая витрины, а потом взял такси и поехал к Рейну. Теперь я постоянно думал о Нине и все время подносил правую руку к носу, но запах исчез, его уже было почти невозможно почувствовать. Я поехал к белому пароходику. Мне хотелось посидеть здесь на солнышке и поглядеть на воду, так как времени у меня было достаточно, к тому же я был очень сентиментален.

— Подождите меня здесь, — сказал я водителю, выходя из машины. В тот же момент мое сердце заколотилось, так как я увидел черно-красный «Кадиллак», стоявший под старым деревом.

На борту весело болтали люди, сидевшие за пестрыми столами. Нину я увидел сразу же. Она сидела на самом краю палубы, спиной к остальным посетителям, подперев голову руками, и глядела на воду.

Я пошел к ней, и, услышав мои шаги, она обернулась, схватилась за сердце и открыла рот, но говорить не могла. Я сел рядом с ней и объяснил, что вылет самолета задерживается, и она прикрыла рот дрожащей рукой.

— Я… я так испугалась, когда вас увидела. Я думала: а вдруг ваш самолет разбился и вы погибли… Это было так страшно. И вдруг вы оказались здесь. Сейчас… сейчас все пройдет.

Ее глаза опять стали совсем темными. Река блестела на солнце, в тот день на Рейне было много судов.

— Вы здесь, — сказала она.

— Да.

— Я все время думаю о вас.

— Не надо так. — Я наклонился и поцеловал ей руку. — Не надо, прошу вас. — Я встал.

— Во сколько вылетает ваш самолет?

— В шесть.

— Сейчас только четыре. Если я вас отвезу, то у нас будет еще целый час.

— Вы хотите отвезти меня в аэропорт еще раз?

Она молча кивнула.

Потом я отпустил такси и, когда возвращался к столику, встретил старого кока в белой рубашке и белых брюках. Он опять был небрит, и сразу меня узнал:

— Одну минуточку, уважаемый господин. Напитки уже на пути к вам.

Нина смутилась:

— Мне захотелось немного выпить… Вы помните, у этого пожилого человека есть виски и морозильник со льдом.

— Отлично, — сказал я. — Будем пить виски со льдом и содовой, куски льда будут при этом звенеть, на стенках бокалов образуется иней, а мы будем сидеть на солнце и смотреть друг на друга целый час.

— Идиотизм.

— Что именно?

— Да все, что происходит. Ваш самолет. Это виски. Все.

В Берлине мне было скучно. Когда после посадки я прошел на паспортный контроль, то нашел подтверждение правильности моей теории относительно смысла данного путешествия. Пограничник посмотрел мой паспорт, потом поднял глаза на меня, затем опять поглядел в паспорт…

— Что-то не в порядке? — спросил я.

— Нет-нет, что вы, все в полном порядке, — приветливо ответил он.

Я пошел дальше и, сделав шагов двадцать, обернулся и увидел, что он поднял телефонную трубку. Доктор Лофтинг действительно уделял мне пристальное внимание. Но все это было совершенно напрасно. Вечером я побывал в четырех барах. В четвертом я пригласил рыжеволосую девушку и предложил ей выпить. Денег я потратил уйму, что было, впрочем, не так трудно, так как эта девушка приняла меня за богатого человека с Запада и попросила шампанского, и непременно французского. Мне с ней было страшно скучно. Она очень удивилась, что около часа ночи я доставил ее домой. Она поинтересовалась, не заболел ли я, и я ей ответил: «Да». Она сказала, что ей меня очень жалко. А в 1.30 я уже лежал в своей постели. На другой день я вылетел назад в Дюссельдорф. Во время всего полета я думал, будет ли меня ждать Нина. И перед посадкой я был настроен очень пессимистично, а когда чуть позже увидел ее, то очень обрадовался.

Вначале мы вообще не разговаривали друг с другом. И только в машине она сказала:

— Так я себя не вела еще никогда в жизни.

— Как?

— Так… так нелогично… я вообще не намеревалась встречать вас. Я думала, что это вызовет у вас ложные мысли.

— Ложные?

— Совершенно не те мысли. Но потом я переубедила себя: «Он такой приятный. Он тебе так помог, и мы оба уже выросли. Поэтому почему бы его не встретить?»

— Правильно, уважаемая госпожа.

— В этом же действительно ничего нет.

— Да, конечно. Нет ничего более естественного, чем когда дама встречает своего шофера, возвращающегося из командировки.

— Не дерзите! — Она улыбнулась.

— Можно мне продолжить?

— Нет.

— Извините.

— Но вы можете добавить.

— Я прошу вас не считать то, что я дал вам деньги, причиной, по которой вы не можете в меня влюбиться.

Это была не самая удачная фраза в моей жизни. Нина ничего не ответила и в течение трех дней вела себя по отношению ко мне формально, отдаленно и отчужденно. Я спрашивал себя, сколько еще это будет продолжаться. Но разобраться в Нине я так и не смог. Может быть, действительно она была всего лишь благодарна мне за то, что я дал ей денег, и просто сочла необходимым хорошо относиться ко мне какое-то время.

Но тогда почему же она все-таки приехала в аэропорт и почему поехала к нашему пароходу? Почему, черт побери?!

С каждым днем я нервничал все больше и больше. Затем наступило 29 сентября, и события последовали одно за другим. Все началось с того, что Петер Ромберг опять пригласил меня посетить его после ужина. Я попросил Нину предоставить мне свободное время и опять купил коробку конфет для Микки и цветы для фрау Ромберг.