— Алло, слушаю.

Голос был такой тихий, что я даже подумал, не воображаю ли себе все это.

— Нина! Ты слышишь меня?

— Слушаю… слушаю…

— Нина! Ты слышишь меня? Скажи, что ты меня слышишь!

— Алло… Алло, у телефона Нина Бруммер… Кто говорит?

— Нина! — кричал я, и пот со лба заливал мне глаза. — Нина, Нина! Ты меня слышишь?

— Алло… Алло… говорит Нина Бруммер…

Вмешалась немецкая телефонистка:

— Вы не понимаете, что говорит ваш собеседник?

— Мой собеседник не слышит меня! Что за сраная связь! Я жду уже целых четыре часа!

— Прошу вас так со мной не разговаривать, уважаемый! Я в этом не виновата. Линию нам предоставили испанцы. Я постараюсь перейти на другую, — сказала девушка.

Пока она старалась, прошло еще полчаса, в течение которых я продолжал пить коньяк у барной стойки отеля, а на улице опять пошел дождь.

— Дождь в Баварии идет часто, — сказал мне усталый портье, — из-за него был испорчен праздник пива «Октоберфест».

Потом меня опять позвали к телефону, и в трубке опять что-то шумело, хрюкало и щелкало, и я опять услышал усталый и нервный голос Нины. Меня она опять не слышала. Той ночью я еще дважды пытался поговорить с Ниной, но в итоге прекратил свои попытки и просто напился.

Портье, который уже давно хотел отправиться спать, очень этому обрадовался.

— Отсюда до Мальорки очень далеко, — сказал он. — Поэтому такое у нас бывает, господин Хольден.

«Хоть какое-то утешение», — подумал я, когда опять оказался в своей постели под одеялом и снова слушал шум дождя, гудки паровозов и перестук вагонных колес на той стороне озера. Да, такое у нас бывает.

Я отправился в дорогу в семь часов утра. Мила и господин Готтхольмзедер стояли перед летней резиденцией господина Бруммера, которая отныне принадлежала Миле. Они махали мне на прощанье, я махал им в ответ до тех пор, пока моя машина не скрылась из виду. Незадолго до этого Мила поцеловала меня в щеку и перекрестила, а господин Готтхольмзедер сказал:

— Можете быть спокойны, господин Хольден, мы, старики, организуем здесь для себя отменную жизнь. Будем готовить по очереди, то я, то госпожа Мила, мы уже давно знаем друг друга и испытываем взаимную симпатию. По вечерам будем слушать радио или ходить в кино: в нашем местечке есть два кинотеатра.

В Мюнхене я остановился у Центрального вокзала и отправил Нине телеграмму. Я рассчитывал на то, что ее будут читать чужие люди, поэтому был краток: «Вчера вызов по телефону был невозможен, сделаю еще одну попытку сегодня вечером в то же самое время».

На съезде с автобана на Штутгарт я купил в магазинчике пару бутылок кока-колы, а в другом магазине — булочку с ветчиной. В первом магазине я вопреки правде стал утверждать, что продавщица недодала мне 40 пфеннигов сдачи, и затеял бурный скандал, который у них наверняка останется в памяти. Часы показывали 8.15. Я шел со средней скоростью 120 километров и сделал остановку только для заправки. Ел и пил я во время езды. Мне надо было очень спешить. Я должен был сэкономить время, которое понадобится мне для последующих шагов в Дюссельдорфе.

Когда я миновал Гейдельберг, опять начался дождь, дождь шел и в Мангейме, и во Франкфурте. В Дюссельдорфе, где тоже шел дождь, я подъехал к Центральному вокзалу. Из камеры хранения я достал дешевый фибровый чемодан, в котором лежали два дешевых ширпотребовских костюма и дешевые галстуки, купленные мною недавно. Взяв чемодан, я прошел в душевые. На мне все еще была водительская униформа. Когда я вышел из душевой, я был в черном костюме в тонкую белую полоску, белой рубашке и серебристом галстуке. Чемодан я положил на заднее сиденье «Кадиллака», после чего пошел в кабинку телефона-автомата и набрал номер Бруммера. Трубку поднял высокомерный слуга Бруммера.

Я прикрыл рукой микрофон и, исказив голос, сказал:

— Я представляю канцелярию доктора Деттельгейма, адвоката. Господин адвокат хотел бы поговорить с господином Бруммером.

— Очень сожалею, но господина Бруммера нет дома.

Я предвидел это, так как знал, что Бруммера в этот день вызвали в следственную тюрьму к следователю Дофтингу. Но мне надо было узнать и кое-что другое.

— Когда он вернется? — спросил я.

— Не ранее восьми вечера, — ответил высокомерный голос.

— Большое спасибо. — Я повесил трубку.

Часы на привокзальной площади показывали 18.34. Я взял такси и поехал в сторону Хофгартена. Здесь я попросил водителя подождать. То, что я теперь намеревался осуществить, было небезопасно. Я быстро прошел вверх по Цецилиеналлее. Старые деревья здесь уже сбрасывали пожухлые листья. В кармане у меня лежала опасная бритва, а под пиджаком я левой рукой прижимал к телу домкрат от «Кадиллака»: одной бритвой мне было не управиться.

Повизгивая, из кустов навстречу мне вышла старая слепая собака. Она стала обнюхивать мои брюки: их запах был ей еще не знаком. Быстрыми шагами я пошел по направлению к вилле и, остановившись у парадной, позвонил. Дверь открыл слуга. Его звали Рихард. Это был высокий, худощавый человек с седыми, коротко стриженными волосами. На узком длинном лице с иронично приподнятыми бровями застыло надменное выражение. На нем были черные штаны в полоску, белая рубашка, зеленая бархатная визитка и черный галстук. Он только что занимался чисткой медных предметов интерьера, стоявших в холле.

— Уже вернулись?

— Пока нет, но скоро вернусь, — ответил я и пошел вдоль коридора к кабинету Бруммера.

— Очень остроумно, — сказал Рихард. Он меня не выносил.

— Я поехал прямо в следственную тюрьму и доложил о своем прибытии господину Бруммеру. Он поручил мне найти на его письменном столе пару писем и привезти их ему. Они нужны доктору Деттельгейму.

— Да, — сказал Рихард, — из его канцелярии уже звонили.

Открывая дверь в кабинет Бруммера, я обернулся и увидел, что Рихард продолжал чистить медные изделия. Это было мне на руку. Но даже если бы он подошел ко мне в ближайшие десять минут, это тоже было бы неплохо: ведь у меня был домкрат. И в конечном счете все бы приписали моему двойнику. Я Рихарда тоже на дух не переносил.

Дверь кабинета была двойная и с двойной обивкой. Она была абсолютно герметична, звук сквозь нее не вообще проникал, и это было мне очень на руку. Нужно было торопиться, поэтому я начал с двух огромных персидских ковров. Опасной бритвой, приложив определенные усилия, я разрезал их на мелкие куски, которые разбросал по кабинету. Потом я снял со стены три дорогие картины, выполненные маслом, разорвал их и без труда разбил домкратом золоченые рамы. Над гардинами и кожаной обивкой огромного дивана я тоже потрудился основательно: из распоротого дивана живописно торчали пружины и наполнитель. Радиоприемник, стоявший на письменном столе, я с размаху бросил на пол и завершил работу над ним двумя ударами домкрата. У окна стоял старинная застекленная горка с антикварными изделиями из тончайшего фарфора. Меня очень удивило, как легко она разлетелась на мелкие кусочки вместе со всем своим содержимым. Я брал без разбора книги с полок и рвал их на части. Я разорвал также все бумаги, лежавшие на письменном столе Бруммера. Я также разломал и рамку с портретом Нины. Потом я разбил еврейский культовый семисвечник, принадлежность синагоги. Под конец я все это полил чернилами, в том числе письменный стол и стены. Кабинет приобрел ужасающий вид, и я остался очень доволен. Казалось, что здесь буйствовал какой-то безумец с манией разрушения.

Когда я вернулся в холл, Рихард чистил медные дверные ручки, а часы показывали 19.05.

— Вы нашли все, что нужно?

— Конечно, — ответил я — Передайте новой кухарке, чтобы она приготовила ужин для господина Бруммера к восьми часам.

Он ничего не ответил. Это был его трюк. Последний вопрос он всегда оставлял без ответа, видимо, считая это проявлением своей значимости.

Я шел через сумрачный парк в сторону дороги, вдоль темных вод Рейна. Дойдя до Хофгартена, я сел в поджидавшее меня такси и поехал к Центральному вокзалу. Я опять переоделся и опять сдал чемодан в камеру хранения. Теперь на мне была водительская униформа с золотыми буквами «J» и «В» и форменная фуражка. У меня еще оставалось время. Опасную бритву я положил в чемодан, а домкрат занял свое место в «Кадиллаке». Я медленно поехал на своей довольно грязной машине в сторону Рейна. Подъехав к вилле, я сознательно производил много шума, открывая ворота парка, еще раз сильно нажал на педаль газа и несколько раз громко хлопнул дверью гаража. Часы показывали 20.15.