Грязная дверь на втором этаже не запиралась, а из окна грязной прихожей открывался вид на захламленный двор. На стене висела фотография филантропа, под ней была надпись:

Есть только один грех — потерять надежду.

Юлиус М. Бруммер

Я подумал: как жалко, что слепые не могут видеть лица Юлиуса Марии Бруммера и прочесть его изречение.

Я прошел в следующее помещение, которое было таким же грязным, как и первое, и где на стене тоже висела фотография Бруммера, на этот раз без цитаты. В комнате стоял стол, пара стульев и пишущая машинка. На полу валялись банки с мастикой для пола, плетеные корзины и сандалии, всякое белье, одеяла и прочие вещи, которые изготавливали и продавали слепые. За пишущей машинкой сидела юная девушка в белой блузке и черной юбке с широким золотым поясом. Бюстгальтер так мощно поддерживал ее бюст, что грудь смотрелась как выдвинутый вперед военный бастион. Молния юбки на бедрах едва не лопалась. На лице было много косметики, как на танцовщице ночного кабаре, даже ресницы и те были наклеены, а ногти на руках покрыты золотым лаком. Ее губы пылали.

«Для кого же такая красота? — подумал я. — Для тех, кто работает здесь, наверху?»

О стекла закрытых окон билось несколько толстых мух, и казалось, что девушке они совершенно не мешают. Стуча своей палкой, я подошел поближе к девушке, смиренно поздоровался с ней, и она ответила на мое приветствие бодрым «Добро пожаловать!» Вдруг я заметил, что у нее был очень заметная верхняя заячья губа. «Слепые этого тоже не видят, — подумалось мне. — Так вот почему…»

— Меня зовут Цорн, — сказал я не без издевки, — Хильмар Цорн. Я недавно живу в Дюссельдорфе, в Берлине, откуда я родом, я занимался на курсах машинописи. Я слышал, что и у вас есть такие курсы.

— Да, есть, — ответила девушка.

Она подошла ко мне, взяла мою руку и крепко пожала ее. Ее глаза блестели. Ей было не больше двадцати пяти, и от нее очень сильно пахло духами.

— Я полагаю, что вы член общества слепых, господин Цорн?

— Разумеется.

— А сколько вам лет, господин Цорн?

Только теперь она наконец-то отпустила мою руку, но осталась стоять вплотную ко мне.

— Сорок четыре.

— Вы хотите сразу записаться?

— Сначала разрешите мне поинтересоваться: как здесь работают?

— Вы женаты, господин Цорн?

— Нет.

— Здесь много неженатых мужчин, — сказала девушка. — Кстати, меня зовут Лихт. Грета Лихт.

— Очень приятно. Вы давно здесь работаете, фрау Лихт?

— Фройляйн, — поправила она меня. — Я работаю здесь со дня открытия, а до этого я работала на киностудии. Я оттуда уволилась — парни там очень наглые. А здесь все мужчины очень вежливые. — Она повисла на мне и прижала мою руку к себе. — Мне очень нравятся вежливые мужчины, правда, а грубиянам лучше отваливать. Пойдемте, я отведу вас в зал для занятий.

— Вам здесь не одиноко?

— Ничуть! Вы знаете, какие истории мне здесь приходится выслушивать! И я говорю все это вам не для того, чтобы понравиться… Вы знаете, если я когда-нибудь выйду замуж, то, по всей вероятности, за слепого. И не из-за его пенсии, нет! Но слепые… они совершенно другие! Верные. И внимательные. Настоящие джентльмены!

В соседней комнате было много столов, все окна были закрыты, пахло дезинфекцией. Здесь работали пятнадцать слепых. Несколько человек плели циновки и делали дверные защелки, другие вязали. Вдоль окна стояло пять старых пишущих машинок, за ними сидели ученики — с поднятыми к потолку лицами и полуоткрытыми ртами. Трое были в темных очках. Грета подвела меня к свободной машинке, усадила в кресло и, ведя моей рукой, показала, где находится бумага.

— Преподавательница уже ушла. Задания она дает каждый день. Иногда по памяти или сама придумывает диктант, а иногда даже заставляет писать сочинения. У нас вы можете научиться и другим занятиям. Хотите, я вам сейчас подиктую?

— Нет-нет, спасибо. Я хочу лишь потренироваться. Хочу убедиться, что я еще кое-что могу.

Я на ощупь вставил лист бумаги в машинку. Грета положила руку мне на плечо и сказала, обращаясь к слепому, сидящему рядом со мной:

— Господин Зауэр, позаботьтесь немного о господине Цорне.

Слепой, которого звали Зауэр, был седым человеком моего возраста. Он ответил:

— Будет сделано, фройляйн Грета. — И продолжил печатать.

Девушка с заячьей губой ушла. Проходя по комнате, она положила руки на плечи еще двум мужчинам, а те обратили к ней свои лица, и их мертвые глаза засветились.

Я начал печатать. Я делал кое-какие ошибки, строчки были кривые. Сначала я напечатал алфавит в обратную сторону, а потом цифры от 1 до 10. Потом я напечатал «Отче наш». Мне досталась очень древняя машинка. Да, Юлиус Бруммер вложил в это дело явно не все свое состояние! Я посмотрел направо и прочел текст, который печатал господин Зауэр: «В чем состоит счастье человека? — Это был заголовок. Я стал читать дальше: — Счастье человека состоит в том, чтобы у него был другой человек, любящий его. Я люблю свою жену. Моя жена изменяет мне. Я знаю это уже несколько недель. Я поехал за ней и слышал, что она говорила другому мужчине. На все это ушло много денег, но она этого не заметила, и я теперь знаю, что меня моя жена обманывает…»

Он уже очень хорошо печатал, этот господин Зауэр.

Я вытащил свой листок из машинки и вставил новый, и пока слепые плели корзины и писали сочинения о человеческом счастье, я печатал на плохой бумаге Фонда Юлиуса Бруммера: «Теперь Вы знаете, что я существую. Я выгляжу так же, как Ваш шофер. Это плохо и для Вас, и для него. Если Вы не сделаете того, чего я от Вас потребую, я убью Вас. В тюрьму за это попадет Ваш шофер. Именно он, а не я. Мы с Вами не знакомы, и у меня нет причины убивать Вас. Я делаю лишь то, чего требуют от меня мои заказчики. Ваш шофер знает Вас. И у него более чем достаточно причин, чтобы Вас убить. И это признает любой суд.

Я смог вывести Ваш «Кадиллак» из гаража и под видом Вашего шофера заполнить бензобак на заправочной станции, не заплатив за это ни гроша. Я смогу сотворить и не такое. Либо Вы будете следовать моим указаниям, либо умрете. Мои заказчики хотят видеть Вас в тюрьме. Они постараются убедить репортера Ромберга отдать им фотографии. Пока они отложат на время выполнение этой задачи. Я убью Вас, если вы не сделаете того, чего я потребую. А в тюрьме окажется Ваш шофер».

На дешевом зеленом конверте, который я купил по дороге, я написал адрес.

— А вы здорово печатаете! — сказал господин Зауэр.

— Да, ничего.

— Скажите, пожалуйста, не смогли бы вы одолжить мне пять марок? Я отдам, честное слово.

Я промолчал.

— Прошу вас. Я задолжал шоферу такси. И пока я с ним не расплачусь, он не будет меня возить. А мне очень важно, чтобы сегодня вечером он меня отвез!

На это был потрачен целый час. Я еще немного попечатал и оставил свои попытки добиться успеха в машинописи.

— Он и у вас выпросил деньги? — спросила девушка с заячьей губой.

— Кто? — спросил я.

— Господин Зауэр. Он у всех просит деньги.

— Я дал ему пять марок.

— Вот она обрадуется! Иным женщинам так везет! Эту старуху вам следовало бы увидеть! Она старше его, толстая и противная. Он просит денег на такси, чтобы следить за ней. Шофер рассказывает ему, с кем и где она встречается. А потом он плачет у меня на плече. — Она подошла ко мне и опять взяла мою руку. — А вы вернетесь?

— Конечно, вернусь!

— Буду очень рада, — ответила Грета Лихт и прижала мою руку к своей груди.

На лестничной площадке я снял темные очки и тщательно завернул палку в бумагу. На улице Хаттингерштрассе я поймал такси и направился на вокзал. Здесь я опять переоделся, положил в чемодан очки и палку и опять сдал его в камеру хранения.

На главпочтамте я отправил письмо Бруммеру. Часы показывали 17.45. Я поехал к следственной тюрьме. Десять минут седьмого появился маленький доктор Цорн: