Вслед за Алексеем Орловым боевых петухов стали покупать и выращивать и другие состоятельные петербуржцы. В начале XIX века цена одной такой птицы составляла от 3 до 75 рублей. Цена по тем временам немалая. Пари в петушиных боях доходили до 500 рублей серебром.

Огромные деньги порождали всякие тайные ухищрения. Некоторые хозяева крылатых бойцов незаметно намазывали маслом или салом шею своим питомцам. А иногда еще и посыпали перцем. После такой «обработки» противник уже не мог схватить его клювом за шею и к тому же начинал чихать. Понятно, что победителем становился незаконно «обработанный» петух.

Иногда для «боевитости» птиц поили перед дракой специальной настойкой. Водку смешивали с петушиной кровью и добавляли еще какие-то травы. Пернатые бойцы зверели на глазах и готовы были терзать не только своих соперников, но и кидались на людей.

В конце XIX века во время петушиных поединков в Санкт-Петербурге стало происходить что-то непонятное. Пернатые гладиаторы могли вдруг прекратить сражение и мирно вернуться к своим хозяевам. Кровожадные, разъяренные бойцы порой ни с того ни с сего впадали в детство. Начинали двигаться по площадке точь-в-точь как цыплята и даже по-цыплячьи попискивать.

А иногда наоборот: молодые, крепкие петухи мгновенно ослабевали, старели буквально на глазах. У них выпадали при каждом движении перья и даже голова от бессилия заваливалась набок.

Устроители боев смекнули — дело нечисто. Вначале каждый из них думал, что это казни конкурентов. Но странности происходили со всеми петухами подряд. Тогда заподозрили неизвестную болезнь. Стали обращаться к ветеринарам. Те лишь разводили руками и утверждали, что никаких заразных болезней у боевых петухов нет. А вот почему птицы внезапно впадают в старость или наоборот — приобретают повадки цыплят, — ответить не могли.

Пошел слух о сглазе и порче. Кинулись искать виновных. Сразу подозрение пало на одного странного завсегдатая петушиных боев.

Был он беден, но всегда аккуратно одет. По виду — глубокий старик, адвигался проворно. Сам ставок не делал, но за поединком наблюдал с азартом. Все знали его в лицо, но никто — по имени. Одни завсегдатаи боев называли его придурком, другие — блаженным, третьи — старичком с бесовщинкой.

Когда пало на него подозрение, многие вспомнили, что старичок приходил на птичьи турниры всегда с каким-то предметом, завернутым в темную тряпицу. А как вспомнили — всполошились еще больше.

Что у него в той тряпице? Может, бомба? Может, еще какой-нибудь адский механизм или отрава для петухов?

Наконец устроители птичьих боев однажды отозвали подозрительного старичка в сторонку и напрямую поинтересовались, что же хранит он в тряпице.

Старик не перечил и не ломался. Покорно развернул свою ношу. Устроителям оставалось лишь разочарованно переглянуться.

В тряпице оказалась металлическая игрушка в виде петуха. Она была такой старой, что, казалось, вот-вот развалится.

— Зачем же вы таскаете с собой такую рухлядь? — поинтересовался кто-то.

Старик охотно пояснил:

— Давным-давно это был действующий механизм для забавы, а теперь стал чем-то вроде моего оберега и талисмана.

Повертели железную игрушку в руках устроители петушиных боев да и отпустили старика с миром. А он после того перестал появляться на этом кровавом зрелище.

Вскоре о нем позабыли. Дела с птичьими боями пошли на лад. Петухи стали драться как обычно.

Вспомнили о владельце железной игрушки, лишь когда о нем стали выспрашивать некие иноземные гости. Ходили эти господа по петушиным боям и показывали зрителям странную картинку. На ней нарисован был металлический петух — точь-в-точь, как у старика, только золотого цвета. А еще изображена египетская пирамида, но почему-то вершиной вниз.

Отыскался среди зрителей человек, знавший местожительство таинственного старика. Он и повел иноземных господ к владельцу железной игрушки.

Но по нужному адресу встретили незваных гостей уже другие люди. Оказалось, старик помер месяц назад. Только в чулане осталась после него какая-то рухлядь.

Господа иностранцы оживились. Сунули они серебрянный рубль новым хозяевам квартиры, и те пустили их осмотреть вещи в чулане. Копались не долго. Выбрались гости из чулана с металлическим петухом и толстой тетрадкой.

Полистав немного страницы, тетрадь иностранцы все же оставили за ненадобностью. А металлическую птицу унесли.

Кто были эти люди, из каких стран — осталось загадкой.

А вот насчет игрушки возникли в Северной столице слухи, будто сделана она из чистого золота, а старик, ее владелец, был вовсе не блаженным и не придурком. Сумел он покрыть механического петуха каким-то составом: наверное, чтобы не привлекать внимания к золоту. Всех перехитрил. Вот только смерть — не смог.

Где теперь этот загадочный механический петух? В каких странах, в чьих руках обитает? Какие чудеса вытворяет? Молчит пока мир слуховестный…

А вот тетрадь так и осталась в старой петербургской квартире, хоть и сменилось в ней несколько поколений хозяев.

Довелось и мне увидеть ту тетрадь. На первой странице была запись: «Время должно идти своим чередом: ни убыстрять, ни замедлять его человеку не положено…

А люди, как дети малые, так и хотят поиграть со временем, будто с простыми часами: то стрелки передвинут по своей прихоти, то маятник остановят и опять раскачают. Видно, невдомек неразумным: кто хочет обогнать, ускорить либо замедлить время — в большую беду играют…

А на пороге уж XX век, и время всё подгоняют да подгоняют…»

Поскольку в этих записях в основном были какие-то непонятные чертежи и схемы, тогда они не очень заинтересовали меня: ну что возьмешь с человека с гуманитарным образованием?..

Тем более, что хозяин квартиры и тетради был ведущим инженером одного НИИ. На мой вопрос об этих чертежах и схемах он лишь презрительно усмехнулся и махнул рукой:

— Бессмысленные схемы… Чушь… Бред сумасшедшего. А тетрадь храню из уважения к старине… Впрочем, если ты вдруг все же надумаешь отправиться на поиски мифических перевернутых пирамид и возьмешь меня с собой, — с удовольствием подарю тебе тетрадь и в придачу — вот это…

Мой знакомый протянул мне выцветшую старинную картинку. На пожелтевшей бумаге еще можно было различить золотого петушка и египетскую пирамиду, нарисованную вершиной вниз…

Степана Ивановича Шешковского знал, люто ненавидел и боялся весь Петербург. От великосветских баловней судьбы — до самых последних нищих.

Известность и ненависть он приобрел еще когда служил во времена императрицы Елизаветы Петровны в Тайной канцелярии.

Рядовой чиновник Шешковский обратил на себя внимание начальства тем, что умело допрашивал людей, составлял толковые донесения, а кроме того, научился преображаться и втираться в доверие.

Он мог бродить по городу под видом торговца кваса, гулять в трактире как подвыпивший матрос или разъезжать по улицам столицы в телеге, груженой углем, и, не вызывая подозрений домовладельцев, предлагать им свой товар.

Начальство ценило расторопность и рвение Степана Ивановича и ласково называло его «наш проказник».

Когда Петр III уничтожил в 1762 году страшное учреждение — Тайную канцелярию, Шешковский короткое время был не удел. Но вот к власти пришла Екатерина II, и его талант снова понадобился.

Сменилось название учреждения, изменилась должность Степана Ивановича, другое получил он и прозвище. При новой императрице Шешковский стал обер-секретарем тайной экспедиции I департамента Сената, короче говоря, возглавил политический сыск.

А за глаза его теперь величали не «проказником», а «вездесущим». Он мог внезапно появиться в любом дворянском доме Северной столицы, без всякого приглашения и к большой досаде хозяев. Чаще всего подобное происходило, как назло, в тот момент, когда в доме шли политические беседы, не очень приятные двору ее Величества.