Докладывали Апраксину, и как расправляется с молодыми медведями его любимчик — лев. К матерым зверям грозного африканца пока не допускали. Ждали, когда он окончательно освоится на новом месте, изучит медвежьи повадки в бою и вдоволь отведает их кровушки.

Настал наконец день, когда Федору Матвеевичу объявили, что лев готов сражаться с настоящим бойцом.

Для сражения из Москвы был выписан знаменитый медведь по кличке Свирепень. Думал Апраксин устроить для царя Петра Алексеевича и других важных гостей «невиданную потеху»: вначале стравить своего льва со Свирепнем, а затем победителя в этой схватке выставить против Бушуя.

Но планам адмирала не суждено было исполниться.

Верно говорят: услужливый дурак навредит больше, чем враг. Так и случилось. Один из старших медвежатников Федора Матвеевича переусердствовал. Решил к приезду Свирепня еще подзадорить, разогреть льва медвежьей кровушкой.

И приказал он своим помощникам вывести на бойцовскую площадку Вишенку.

Она даже не успела испугаться. С первого же прыжка лев перебил ей позвоночник. Медведица рухнула на песок и уже не могла ни убежать, ни защищаться. Лишь жалобно стонала, пока лев рвал ей горло. А ее глаза, похожие на две большие спелые вишни, с мольбой и укором смотрели на людей.

Вскоре глаза Вишенки погасли, а из дальнего конца «медвежьего двора» послышался страшный рев. То бесился в своей клетке Бушуй.

О случившемся тут же сообщили Апраксину.

Пока хлестали кнутами виновников происшествия, к адмиралу подошел старый присмотрщик за медведями. Несколько лет назад его привезли из далеких северных лесов ко двору Федора Матвеевича. Какого роду-племени этот дремучий лесовик, — толком никто не знал, но поговаривали, что был этот старик шаманом и понимал медвежий язык.

Может, насчет языка народ и привирал, но в медведях он толк знал. Кинулся шаман к Апраксину и запричитал:

— Ох, беда, беда, кормилец… Нет больше Бушуя!..

— Как нет?!.. — Изумился Федор Матвеевич. — Клетку разломал, что ли?..

— Клетку пока не сломал. Но в ней уже не Бушуй находится, а «зверь во звере». Отдал он свою душу прародителю всех зверей… Теперь никакая решетка его не удержит, ни топор, ни пуля свинцовая не остановит. Вели, кормилец, немедля изготовить копье с серебряным наконечником… Иначе не сладить с чудищем!..

Задумался Апраксин. Кто их знает, этих шаманов? Может, правду говорит старик? Может, и впрямь понадобится копье с серебрянным наконечником?

А старик продолжал причитать да тревожно оглядываться туда, откуда доносился рев медведя.

— Прародитель всех зверей услышал страдания Бушуя. Взял его душу, а ему отдал часть своей души. Так что Бушуй теперь — не медведь, а «зверь во звере». Каждый шаг его будет чьей-то гибелью помечен. Весь Петербурх зальет кровью. И только серебряная смерть — ему преграда…

Пожалуй, никогда еще по Северной столице не разносилось столь жутких звуков. На апраксинском медвежьем дворе ревели разом все медведи, по-волчьи выли собаки, кричали, непонятно что, люди.

И вдруг внезапно наступила тишина.

Отчего? Почему? Никто не мог понять.

В это время Федору Матвеевичу доложили, что Бушуй разломал свою клетку, а куда затем подевался — неизвестно. Никто не видел ни самого медведя, ни даже его следов.

Случайно так получилось или нет, но именно в тот день умер лев. Ни стона, ни рева, ни ран на теле. Повалился африканец на бок и затих.

Куда ушел Бушуй? В каких лесах потом свирепствовал? Так и не удалось выяснить. Еще одна неразгаданная тайна Петербурга.

У петербуржцев издавна появилась необъяснимая любовь к слонам. Впрочем, наверное, объяснить причину этой любви можно. Видимо, идущие по улицам Санкт-Петербурга южные гиганты не только радовали взор своей мощью и экзотичностью, но и напоминали северянам о далеких теплых краях, где всегда светит солнце и не бывает промозглой, холодной погоды, такой, как на невских берегах.

О жизни слонов в Санкт-Петербурге написано много. Статьи, рассказы, стихи и даже басни…

Так, все безусловно помнят знаменитые строки Ивана Андреевича Крылова:

Конечно, как вспоминали свидетели подобных прогулок слонов по Санкт-Петербургу, лаяла не одна только Моська. Со всего города сбегались на необычное событие множество собак. И все лаяли. И не для того, чтобы «лезть в драку» с южными гигантами, а — от страха.

Первые слоны появились в Петербурге в 1709 или 1710 году. Персидский шах прислал их в подарок Петру I.

Во времена правления Анны Иоановны поблизости от того места, где сейчас расположен Михайловский замок, был сооружен Слоновый двор.

Сохранилась обширная переписка той поры, касающаяся доставки слонов в Санкт-Петербург и условий их содержания в городе. В октябре 1736 года вице-канцлер Остерман сообщал в Кабинет Анны Иоановны, что слон из Персии уже находится в России и что он «…августа 1-го числа отправлен рекою Волгою в судне до Саратова…»

Далее вице-канцлер писал: «На корм того слона отпущено из Астрахани с посланным в провожатых капитаном Афанасьем Дмитриевым всяких припасов на четыре месяца и сверх того на покупку оных в пути денег пятьсот Рублев…»

По записям известно, что в рацион слона входили: соль, сахар, мука, вино и водка, гвоздика, имбирь, корица, мускатные орехи и многое другое.

Государыня Анна Иоановна с нетерпением ожидала «гостя из Персии». В ноябре 1736 года она даже издала указ «О прилежном смотрении слона»: «…чтоб тот слон, как в корму, так и в протчем, во всяком довольстве и в прилежном всегда хранении и смотрении содержан был; також и место для него весьма удобное и покойное занято. И иное б топили со всякою осторожностью, дабы от угару и от сырости, и от чего другого какого, оному повреждения и болезни не приключилось…»

О том, насколько серьезно относились в столице Российской империи к этим гигантам из далеких стран, свидетельствует постоянное пребывание в Санкт-Петербурге с 1712 года персов-«слоновщиков», то есть дрессировщиков животных.

Осенью 1741 года в Северной столице было уже 14 слонов. Южные гиганты заметно повлияли на жизнь города. Для них была проложена мощеная дорога на водопой, отремонтирован и укреплен Аничков мост.

Перед этим мост осматривал столярный мастер, который сообщал, что настил на нем во многих местах сгнил и надо его ремонтировать, «дабы в том было безопасности, и слонам не могло быть какого повреждения».

Возле старого Слонового двора, неподалеку от Фонтанки, были построены два огромных, просторных амбара и специальные помосты, чтобы животным удобно было купаться в реке.

Петербургская полиция выпустила специальную инструкцию, как вести себя жителям Северной столице при встрече со слонами.

А императрица Елизавета Петровна лично утвердила новые продовольственные нормы для слонов. Им полагалось: «…муки пшеничной 18 пудов 8 фунтов, сахару по 1 пуду 16 фунтов, масла коровьего по 30 фунтов, пшена по 36 фунтов, вина простого по 4 ведра, сена 98 пудов, свечей по 60, соли по 16 фунтов, а чесноку по 8 фунтов на каждый день».