В Париже известная своими предсказаниями мадам Крюденер напророчила восемнадцатилетнему Николаю Павловичу, что он станет императором, но все царствование его «пройдет через большую кровь».
Путь к престолу
Известный военный историк, генерал Александр Иванович Михайловский-Данилевский во время Отечественной войны был адъютантом фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова, а впоследствии участвовал во многих военных походах русской армии. Он хорошо знал жизнь царской семьи и часто встречался с Николаем Павловичем.
В своих трудах Михайловский-Данилевский вспоминал: «Необыкновенные знания Великого князя по фрунтовой части нас изумили. Иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и делал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог бы с ним сравниться, и показывал также барабанщикам, как им надлежало бить.
При всем том его высочество говорил, что он в сравнении с Великим князем Михаилом Павловичем ничего не знает…
Несмотря на свою склонность к военной формалистике, Николай не обладал действительной храбростью и мужеством, что он обнаружил как еще в детстве, так и 14 декабря на Казанской площади…»
Так оценил историк характер великого князя Николая Павловича и его поведение во время восстания декабристов в 1825 году.
О восстании декабристов в 1825 году сам император Николай I вспоминал: «Выехав на площадь, желал я осмотреть, не будет ли возможности, окружив толпу, принудить к сдаче без кровопролития. В это время сделали по мне залп; пуля просвистела мне через голову и, к счастью, никого из нас не ранили; рабочие Исакиевского собора из-за забора начали кидать в нас поленами, надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог бы сообщиться черни, и тогда бы окруженные ею войска стали бы в самом трудном положении.
…Я согласился испробовать атаковать кавалерией. Конная гвардия первая атаковала поэскадронно, но ничего не могли произвести и по темноте, и от гололедицы, но в особенности не имея отпущенных палашей; противники в сомкнутой колонне имели всю выгоду на своей стороне, и многих тяжело ранили…»
Генерал-адъютант Карл Толь, раздосадованный нерешительностью Николая Павловича, крикнул ему не по уставу: «Государь, прикажите очистить площадь картечью или откажитесь от престола!»
И тогда Николай Павлович, приободренный этими словами, приказал вводить в дело артиллерию. Впервые в Санкт-Петербурге русские пушки били по своим.
Предсмертные крики. Стоны раненых. Мятущиеся в панике люди. Проклятия. Кровь…
В те декабрьские дни 1825 года Николай Павлович много раз повторял:
— И в самом деле, мой путь смертями помеченный…
А вскоре после декабрьских событий в Северной столице пошла по рукам анонимная эпиграмма:
«Едва царем он стал,
То разом начудесил:
Сто двадцать человек тотчас в Сибирь послал,
Да пятерых повесил».
В дни коронации
Дворцовые слухи и дневниковые записи светских людей тех времен сообщали о различных высказываниях Николая Павловича по поводу декабристов: «Страх прошел, осталась горечь и обида. Меня предали друзья детских лет и юности.
Соверши подобное новый Пугачев, он бы не был так строго наказан… Эти хуже… Они предатели… Почему не высказывали мне свои претензии и недовольство, а украдкой копили злость?»
Своему брату цесаревичу Константину Павловичу новый государь писал: «Любезный, милый Константин! Твоя воля исполнена: я — Император; но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных!»
В июле 1826 года, после окончания процесса над декабристами, царское семейство с многочисленной свитой направилось в Москву для коронации.
Недоброжелатели судачили:
— Расправа над людьми государю важнее даже престола, вначале — покарал, а потом уж отправился примерять корону…
— Значит, на шпицрутенах, штыках, пулях и виселицах держаться будет трон…
Три недели в Москве проходили праздничные мероприятия, посвященные коронации. Балы, маскарады, торжественные обеды, концерты, театральные представления…
Словом, делалось все, чтобы как-то отвлечь и светское общество, и рядовых обывателей от горестных мыслей о декабрьском восстании 1825 года и о расправе над его участниками.
И снова не было недостатка в громких восхвалениях и тихих проклятиях. Как всегда, усердствовали поэты. Старались превзойти в лести один другого.
«Ликуй, Россия! веселися,
В блаженстве новом процветай!
И всюду радость водворися:
Приял корону Николай!..»
Так восторгался по поводу коронования известный в первой половине XIX века поэт Алексей Васильев.
Но были рождены и другие строки. Их записывали тайком, заучивали наизусть, передавали с опаской родным и знакомым, отправляли каторжанам в Сибирь и… получали от них в ответ…
А сам Николай I в июле 1826 года подписал манифест, в котором говорилось, что новый император «…возвещает всем и каждому дому… всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к Нему путем законным, для всех открытым, всегда будут приняты Им с благоволением: ибо Он не имеет, не может иметь других желаний, как видеть отечество наше на самой высшей степени счастья и славы…»
Темно-красный флакон
«Кровь и холод» разливались в царствование Николая Павловича, и не только в России, но и во многих европейских и азиатских странах.
Карательные акции, отправка русских войск за рубеж следовали одна за другой. Но ни внутренние репрессии, ни военные действия не приносили России процветания, спокойствия и согласия в обществе.
В 40-х годах XIX века Николай I все чаще стал вспоминать пророчества, что «путь его будет большими смертями отмеченный». Доходили до царя и новые предсказания: «…и завершится твой земной путь, когда не сладишь и допустишь врага в свой дом, в свою державу…»
Не только узкому кругу приближенных было известно, что среди фавориток императора находились не одни лишь светские дамы, но и актрисы, балерины и даже простые цыганки.
Однако, скорее всего, сплетни преувеличивали амурные похождения Николая Павловича.
Если верить петербургской легенде, то примерно в начале пятидесятых годов уже немолодому государю привезли юную цыганочку. Славилась она не столько пением и танцами, сколько своей красотой и умением предсказывать судьбу.
Когда царь и гадалка остались наедине, Николай I попросил предсказать ему будущее.
Цыганка заупрямилась.
— Не могу. Мне страшно.
Изумился Николай Павлович:
— Как же так? Это же твое обычное занятие! Всем предсказываешь судьбу, а мне, государю, — не желаешь?.. Что за упрямство?.. Или ты цену себе набиваешь?..
Отвела девчонка глаза в сторону и вдруг попросила налить в хрустальную вазу белого сухого вина.
Николай Павлович снова удивленно взглянул на нее, но просьбу выполнил. Наполнил вазу вином и протянул своей гостье.
— Пей, но желание мое не забывай.
— Вначале ты пригуби, — твердо заявила гадалка и отвела руку государя.
Николай Павлович сделал несколько глотков и снова протянул вазу гостье. Прикоснулась губами к вину цыганочка и поморщилась:
— Соленое!..
Возмутился царь:
— Прекраснейшее вино! Ты хоть знаешь, откуда и кто мне его поставляет?.. Истинные знатоки наслаждаются вкусом этого вина, а ей, видите ли, — соленое!..
— А ты сам еще раз попробуй, — дерзко ответила цыганочка.
И на этот раз послушался ее государь. Глотнул да чуть вазу от изумления не выронил. Вино и в самом деле вдруг стало соленым. Еще и цвет его изменился: из нежного, прозрачного, соломенного превратилось в темно-красную, похожую на кровь, жидкость.
