Перед наглухо закрытыми воротами «Внуково-2», самого элитарного в стране аэропорта, толпились журналисты, в основном западные, человек тридцать. Ждали прибытия Горбачева. Появление нашего довольно внушительного кортежа вызвало оживление. К нам подходили, задавали вопросы, но мы, естественно, сохраняли инкогнито, свою миссию не афишировали, а наши автоматчики вообще сидели в своих автобусах надежно закамуфлированные, чтобы не вызывать лишнего любопытства.

Наверное, никогда еще «Внуково-2» не охраняли так бдительно, как в ту ночь. Министр МВД России Баранников прислал сюда курсантов российских школ милиции, прибывших по его призыву в Москву утром. Курсанты в бронежилетах, с автоматами стояли в оцеплении вдоль всего внешнего периметра аэропорта. А когда мы въехали в ворота, то увидели, что и летное поле усиленно охраняется. Правда, автоматчики старались не бросаться в глаза, укрывались за кустами, деревьями, строениями…

Вообще по всему чувствовалось, что происходит нечто не совсем обычное и что не только возвращение президента тому причиной. Аэропорт был довольно слабо освещен. И в этой полутьме все казалось еще более таинственным. Президентская охрана из «девятки» КГБ посматривала на нас несколько удивленно. И это было понятно: никогда еще российские прокуроры не переступали ворот «Внуково-2». Эти недоуменные взгляды, в которых ясно читался вопрос — а вы, мол, кто такие? — не добавлял, естественно, комфортности нашим ощущениям.

В конце концов, оба мы принадлежали своему времени, оба прошли по одной и той же служебной лестнице, начиная с самых первых ступенек, и нам никогда не давали забыть про табель о рангах. Работая, к примеру, в районе, мы твердо знали, что первый секретарь райкома партии, как бы он ни провинился перед законом, не может быть привлечен нами к ответственности. И такое было в порядке вещей, воспринималось как норма. У одного из нас был случай. В маленьком городке свидетелем по делу о расхитительстве в гастрономе согласился выступить председатель горисполкома. Все семьдесят тысяч жителей городка знали, какие подношения от директора гастронома получал сановный свидетель, но изумлялись не этому. Сенсацией стал сам факт участия чиновника в процессе: такой большой человек отвечает на вопросы следствия! И вот сейчас, думая о том, что нам предстоит совершить, мы не то чтобы робели, нет, но волновались здорово.

Между тем в аэропорт стали прибывать правительственные «ЗИЛ» ы, и мы поняли, что ждать осталось недолго. По разработанному нами совместно с Баранниковым и шефом российского КГБ Иваненко плану все аресты предполагалось провести в здании аэропорта, где была такая удобная для наших целей комната со сквозными входом и выходом. У выхода стояли наготове наши машины, а от самолета до здания лиц, подлежащих аресту, должны были препровождать оперативники. Мы уже знали, что охрана путчистов блокирована в Форосе, поэтому у нас отпали опасения насчет возможных острых конфликтов при задержании.

Из Фороса ждали три борта. Первым прилетел самолет президента. И тогда нам по рации сообщили, что Крючков находится в этом же самолете, но во втором салоне, и следовательно нет никакой нужды куда-то его водить, можно провести арест прямо у трапа. Когда мы с Баранниковым, Иваненко и двумя оперативниками подошли к самолету, там уже встречали президента, но нам некогда было смотреть, как это происходит, мы торопились к выходу из второго салона.

Оттуда спустили запасной трап, узенькую такую лесенку с перилами. И вот на ней поддерживаемый сопровождающим появился Крючков. Он был в очень подавленном состоянии. Даже наше сообщение о том, что против него российской прокуратурой возбуждено уголовное дело, не вызвало с его стороны какой-нибудь сильной ответной реакции. Он только спросил: «А почему Россия?», и когда ему объяснили, что так решено в соответствии с законом, он ничего не возразил, кивнул и сказал: «Ну, хорошо».

Как нам стало понятно потом, из допросов свидетелей, ему уже просто некуда было дальше расстраиваться. Крючков «сломался» еще на пути в Москву. В Форосе он воспрянул было духом, узнав, что полетит в президентском самолете. На какой-то миг он поверил, что не все еще потеряно, но Горбачев дал ему понять, что надежды на прощение нет и быть не может, что из этого самолета они выйдут порознь и дороги им предстоят разные…

Вскоре прилетел второй самолет, в котором были Язов, Тизяков и Бакланов. Язов держался очень спокойно. Выслушав нас, он спросил: «Что я должен делать?» Узнав, что ему надо пройти в здание аэропорта, он ответил: «Есть!», привычным жестом вскинул руку к козырьку парадной маршальской фуражки и двинулся вперед четким солдатским шагом. Чувствовалось, что внутренне он уже подготовился к такому исходу.

Совсем иначе вел себя Тизяков. Когда оперативники привели его в здание аэропорта и ему была предъявлена санкция на арест, он страшно растерялся, а потом сделался каким-то суетливо агрессивным. С ним пришлось беседовать довольно долго, минут, наверное, пятнадцать. Он не переставал возмущаться: «Какое преступление?! При чем тут я? Это они все затеяли, с них и спрашивайте…» Но потом все-таки понял, видимо, что препираться бесполезно и отправился к машине.

Настала очередь Бакланова. Особых надежд на то, что его удастся арестовать прямо здесь, мы не имели. Бакланов как народный депутат обладал статусом неприкосновенности, поэтому был нам, как говорится, не по зубам и прекрасно сознавал это. Окончательно же убедившись, что мы не преступим закон, не задержим его силой, он сделался крайне любопытен: «А уже все арестованы? Где они сейчас? Их не отпустят?». И чувствовалось, что он интересуется не столько судьбой официальных членов ГКЧП, сколько степенью нашей осведомленности о глубине самого заговора. Пришлось ему объяснить, что все беседы у нас с ним впереди, еще наговоримся. Он дал слово явиться назавтра к полудню в прокуратуру, и мы с ним распрощались.

Наш путь лежал в «Сенеж». В этом правительственном пансионате, в двух достаточно удаленных от основных строений коттеджах, решено было на первое время разместить арестованных. До «Сенежа» не так уж далеко, и дорога приличная. Но мы добирались туда два с половиной часа, потому что ехали медленно. Автобусы с вооруженной охраной были старые, маломощные, и вся колонна подстраивалась под их не очень резвый темп, поскольку растягиваться было нельзя из соображений безопасности.

К счастью, все обошлось, и до «Сенежа» мы добрались благополучно. Лишь немногие там были посвящены в суть происходящего. Для остальных присутствие многочисленной охраны объяснили тем, что поблизости проходят военные учения и в коттеджах разместился командный пункт.

После медицинского освидетельствования арестованных мы разъяснили им их права, поинтересовались, нет ли у них каких-нибудь просьб, вопросов, претензий. Язов попросил известить обо всем жену. Остальные никаких просьб не высказали. Мы оставили наших следователей работать, поскольку арестованные согласились дать предварительные показания без адвокатов, а сами вернулись в Москву.

Мы не спали уже третьи сутки. Но в ближайшее время даже думать об отдыхе не приходилось. У нас были сведения, что Янаев находится в Кремле, и мы с Баранниковым, решив не откладывать дело в долгий ящик, отправились туда. У коменданта Кремля, уже предупрежденного, наше появление никаких вопросов не вызвало, он лично проводил нас на второй этаж к кабинету Янаева. В коридоре мы встретили Карасева и Ярина, сотрудников аппарата президента. Как выяснилось, эти двое по собственной инициативе еще накануне взяли Янаева, что называется, под стражу и не спускали с него глаз до нашего прихода.

Допрошенный впоследствии в качестве свидетеля Вениамин Ярин подробно рассказал о том, как именно это происходило.

Из протокола допроса В. Ярина от 16 сентября 1991 г.: