— Именно такова моя идея и была.

— Идея у него! — Вулька-Вулькевич закурил толстую папиросу, свернутую вручную из маньчжурского табака. — Вроде бы, ничего конкретного вы здесь и не пишете… Но эта дурацкая бравура, пан напрашивается на неприятности! Придут к вам, спросят, каким образом ваша статья очутилась в противоправительственной печати — что тогда скажете? — Он сделал глубокую затяжку. — Откажетесь от всего?

— Нет. Вас я не выдам, если это вас заботит. Если бы у охранки был приказ к вам прицепиться, уже давно бы прицепилась, ведь все вас хорошо знают. — Дернуло себя за бороду, пытаясь высказать Вульке-Вулькевичу истину, которая пока что не замерзла. — Видите ли, я должен, как можно скорее, наделать себе политических врагов.

Тот, молча, докурил свою папиросу — что заняло добрых несколько минут, но как замолчал, так уже и не отозвался; только корчил многозначительные мины: перепуганные, беспомощные, грозные, и даже — гневные.

Но ведь, напечатал, и вот, пожалуйста, приходят японцы, такую, а не иную видят правду, теперь уже наверняка я-оно получит вызов в Министерство Внутренних Дел, или же их чиновники сами домой побеспокоятся…

Толпа громко ахнула, зашипел магний. Никто не аплодировал — все в толстых рукавицах — вместо этого начали громко топать. Я-оно вернулось взглядом к люту, пришпиленному когтем Боевого Насоса. Доктор Тесла стоял на платформе, левая, белая ладонь на рычажке, правая, белая ладонь поднята со светящейся тростью, меховая шапка дымится отьветом — а лют перед ним потеет молочно-цветной кровью. По льду, по сосулькам, по морозным струнам, по монументальным сталагмитам — медленно текли туманные ручьи, быть может, жидкости, а может — уже сжиженного газа. Я-оно догадалось, что это из ледовика выходит гелий. — Во, кровянка хуева, — удовлетворительно констатировал это господин Щекельников. Толпа снова орала «браво». Человек победил чудовище. (Человек, а конкретно, человеческие машины).

Но какой же черно-химический процесс произошел внутри люта? Что изменилось после откачки теслектрического тока?

В Обсерватории, уже после возвращения с Ангары, Тесла объявил собственную на эту тему теорию (поскольку, естественно, теория у него имелась):

— Так вот, messieurs, существуют такие состояния Мороза, для поддержания которых необходима не только низкая температура, но и высокий заряд тьмечи.

Я-оно даже довольно неплохо знало, что это за состояния. В очередной раз прикусило себя в язык. Говорить или не говорить Николе про криофизические исследования доктора Вольфке и других ученых из Холодного Николаевска? В конце концов, большинство подобных открытий было опубликовано в различных научных изданиях. Тесла наверняка следит за подобными исследованиями, он способен сделать выводы и самостоятельно…

Но, пока я-оно решилось, Тесла ушел к тунгетитору.

Что тоже было к лучшему, потому что в лаборатории остался один Саша Павлич.

Я-оно поздоровалось с ним.

— А инженера Яго нет?

— Доктор Тесла приставил его к тунгетитору, сегодня с утра генеральные испытания, слышите? Этот грохот.

— Ну да, и вправду. А профессор Юркат?

— Сейчас спустится. Вы чего-то от него хотите?

— По правде… — Я-оно сунуло руку во внутренний карман пиджака, вынуло яйцеобразный сверток. Саша вопросительно глянул. Развернуло платок, показывая подгнившую картофелину. Показало на клетки с крысами и мышами. — У меня к вам просьба, говоря точнее, идея для эксперимента. Не могли бы вы выделить несколько экземпляров и каким-то образом скормить им вот это? И только лишь потом откачивать из них тьмечь. Мне бы хотелось сравнить результаты.

Павлич надел очки (что сделало его старше на добрый десяток лет), склонился над картошкой.

— Что это такое?

— Картофелина.

— Я вижу.

— Картофелина, но и не картофелина. То есть, чернобиологический вид.

— Ага!

— Но, — приложило я-оно палец к губам, — только тихо — ша, я не могу признаться, откуда ее взял. Для меня важно, чтобы…

Павлич взял картофелину лабораторными щипцами.

— Что в ней? Тунгетит?

— Мне так кажется. Она выросла на тунгетитовой почве. Похоже, что само присутствие этого элемента в земле каким-то образом изменяет строение растения.

Ассистент Теслы положил картошку на металлический поднос.

— Вы разрешите, я отрежу образец и погляжу на него под микроскопом.

— Лишь бы для крыс хватило.

— Ну, конечно же, этого будет слишком мало, чтобы регулярно кормить несколько штук. — Саша присел на высоком табурете, задумчиво протер очки. — А знаете, Венедикт Филиппович, а ведь подобные случаи уже были.

— Какие?

— Отравления тунгетитом. У людей. Мой знакомый, работающий в больнице Святой Троицы, говорил мне о серийных отравлениях, причем, вовсе даже не в Холодном Николаевске. Потом, кажется, оказалось, что это федоровцы.

— Матерь божья, снова какая-то секта…?

— Нет, нет. Ну, разве что если религию наукой заменим — тогда, секта. Хммм. По-моему, они от этого умерли. — Он помассировал шею. — Я к нему зайду сегодня, узнаю подробности, может, скажет чего-нибудь полезного. — Он глянул на часы. — Видимо, кто-то должен был задержать профессора, из-за этой демонстрации на острове с самого утра ходят тут всякие… Простите.

Он вышел.

Я-оно присело за столом, неподалеку от прототипа Черной Лампы Луча Смерти. Устройство сейчас было размонтировано, гладкая внутренность открытой сферы отражала свет, словно отполированный алмаз. Снова засвербели руки, засвербело под черепом. Ругнувшись, взяло замшевые перчатки, купленные вчера у Раппопорта, где зашло и в Дом Моды к пани Гвужджь, чтобы выпытать про дальнейшие подробности секретной отцовской жизни. Но после того, как перчатки были надеты, свербение вовсе не прекратилось. Я-оно начало играться банкой с барашковыми гайками. Животные в клетках нервно попискивали. И действительно, можно было слышать мерный грохот, от которого на жидкости в мензурках образовывались круги, звенело стекло и металл. Открыло часы. ЛубуМММ! — двадцать семь секунд — лубуМММ — двадцать семь секунд — лубуМММ! Никола Тесла пробуждает волны на Дорогах Мамонтов. Интересно, пойдут ли шаманы жаловаться к Победоносцеву. Я-оно захихикало. Банка выпала из руки, гайки рассыпались по полу. Наклонилось, чтобы их собрать — и замерло так, с расставленными пальцами, в странной, сгорбившейся позе. Что там говорили про гадания в Стране Лютов? Про карточные игры? Никто и никогда не выбросил здесь пяти шестерок, не получил на руки покер. Гайки лежали в ровненьких колонках, выстроившихся будто под линеечку.

Вытащило из портмоне полтинник и начало бросать его на столешницу неуклюжими, скованными перчаткой пальцами. Двуглавый орел, орел, орел, ОООООООО, после восьмого орла снова пошли решки, но — но! ЛубуМММ! Быстро собрало гайки. Восемь орлов подряд — это не регулярность, это флуктуация хаоса, пик волны энтропии. Кожа на руках палила, словно облитая кислотой.

Появился Саша Павлич с профессором Юркатом, сразу же за ними вошел инженер Яго. Попросило профессора отойти в сторону.

— У меня есть вопрос. Помните, господин профессор, что вы говорили мне в подвале? О водных стоках подо льдом и про вечную мерзлоту?

— И что я такого говорил?

— Проблема следующая. Реки замерзли, правда? Замерзли до самого дна. Во всяком случае, большинство. Здесь, в байкальском водоразделе. Я прав? И уж наверняка замерзла до дна единственная река, из Байкала вытекающая: Ангара. Но господин профессор утверждает, что вечная мерзлота обладает постоянной температурой, те самые минус четыре градуса Цельсия, и, независимо от изотермы на поверхности, в земле, под давлением иногда случаются такие течения, что, если неосторожно копать колодец, то в мгновении ока человека может залить, и он замерзнет в чистом льде — так?

Климент Руфинович заморгал, тьмечь залегла в морщинках кожи.