– Как похож на Мориса Шевалье! – шепнула она на ухо Лорану.

– Это он и есть. А там, в глубине, Саша Гитри. За соседним столиком красавица Мари Марке.

Метрдотель протянул им меню.

– Чего бы ты хотела поесть?

– Мне все равно. Уверена, здесь все вкусно. Выбери и для меня.

Когда заказ был сделан, подошел официант.

– Что вы желаете пить, месье?

– Шампанское! – воскликнула Леа.

– Вы слышали? Мадемуазель хочет шампанского.

Шампанское принесли быстро.

– Выпьем за нас, – подняв бокал, предложила Леа.

– За нас и тех, кого мы любим, – добавил Лоран.

Глядя друг на друга, они молча выпили.

Леа расцветала под взглядом любимого человека. Сетка вуали придавала оттенок таинственности ее своевольному личику, больше чувственности – ее влажному рту. Взгляд Лорана она ощущала, словно ласку, и с расчетливым кокетством подняла вуаль, полностью открыв лицо.

– Как же ты хороша!

На этот взволнованный возглас Леа ответила торжествующим смехом. Лоран сжал лежавшие на белой скатерти ладони. Это движение заставило ее вздрогнуть, как если бы его пальцы сомкнулись на ее руках. Движением, сохранившимся у нее с детства, но поразительно чувственным в этих обстоятельствах, она указательным пальцем и мизинцем сжала нижнюю губу.

– Прекрати.

Пальцы повисли в воздухе, а Леа состроила нарочито удивленную гримаску. От объяснений Лорана спасло появление официанта с блюдами, на которые проголодавшаяся Леа жадно набросилась. В два счета с копченой лососиной было покончено.

– Гм, как вкусно!

И без всякого перехода продолжала:

– Ты думаешь, война вскоре возобновится?

Вопрос так ошеломил его своей неожиданностью, что Лоран чуть было не опрокинул рюмку.

– Да, я должен вернуться в свой полк.

Глядя на Лорана расширившимися глазами и чувствуя остановившееся вмиг сердце, Леа спросила:

– Когда?

– Послезавтра.

– Куда?

– Под Седан.

– Ты сказал Камилле?

– Все не хватает смелости.

Едва притронувшись к следующему блюду, Леа выпила несколько бокалов шампанского. Постепенно исчезли образы убитого или раненого Лорана. Хмельная эйфория придала иное направление ее мыслям.

– Поговорим о другом, ладно? – предложила она, положив ладонь на его пальцы.

– Ты права. К чему омрачать последние мгновения счастья и покоя? В самые тяжелые минуты буду вспоминать твой прекрасный образ розово-черной дамы.

Положив подбородок на ладонь, Леа с полуприкрытыми глазами подалась вперед.

– Ты же видишь, что любишь меня.

Лицо Лорана вспыхнуло от юношеской застенчивости.

– Не отрицай, я это чувствую. Нет! Помолчи, дай мне сказать. Ты наговорил бы одних глупостей. Я люблю тебя, Лоран. Я полюбила тебя даже больше с того дня, когда тебе в этом призналась. Я обручилась с Клодом, чтобы отомстить, чтобы причинить тебе боль. К счастью, он… Нет, этого я не хотела сказать. Я хотела сказать, что опять свободна.

– Ты забываешь, что я – нет.

– Верно. Но ты же любишь меня.

– Неправда. Но даже если бы и так, неужели ты считаешь меня мерзавцем, способным бросить Камиллу? Особенно…

– Особенно?

– Да это же дорогой д'Аржила!

– Тавернье! Как вы поживаете?

Он был потрясающе элегантен. "Настоящий выскочка", – обманывая саму себя, подумала Леа, увидев перед собой высокую фигуру в безупречно скроенном костюме мышиного цвета.

– Увы, не так хорошо, как вы. В восторге, что снова вижу вас, мадемуазель Дельмас.

Леа в бешенстве тряхнула головой, что заставило нахала улыбнуться.

– Вижу, вам это не доставило такого же удовольствия. Позвольте откланяться. Сегодня вечером мы сможем побеседовать подольше.

Взмахнув рукой, Тавернье удалился, по дороге поздоровавшись с двумя-тремя посетителями.

– Не могу его видеть. Наверное, я его неправильно поняла. Неужели ты пригласил его на сегодняшний вечер?

– Да, он уже много раз говорил, что хотел бы повидать Камиллу.

– Ну что же, сегодня она поразвлечется.

– Ты несправедлива. Он бывает и забавен, и очарователен.

– Трудно поверить. Он не отесан. Мне здесь надоело. Давай уйдем.

Погода испортилась: солнце вроде не скрылось, хотя небо и помрачнело.

– Похоже, пойдет снег, – произнес Лоран, направляясь к министерской машине, которая только что подъехала к тротуару.

– Да, поехали. Мне зябко.

– Неудивительно. Ты недостаточно тепло одета. Садись быстрее в машину.

Усадив Леа, он прикрыл ее плащом и обнял за плечи.

Несколько секунд они ехали в молчании.

– Пожалуйста, на Университетскую улицу.

– Обними меня покрепче. Так теплее, – опуская голову на плечо спутника, сказала она.

Леа прикрыла глаза. Она чувствовала, что молодому человеку передается ее волнение. Вскоре она не могла больше сдерживаться.

– Поцелуй меня.

Лоран попытался не обращать внимания на тянувшиеся к нему губы, но Леа медленно привлекла его к себе. И он перестал сопротивляться. Забыв о Камилле, о присутствии шофера, он впился в ее губы, и время перестало для них существовать. Когда он, наконец смог оторваться, машина медленно скользила по Университетской.

– У какого номера остановиться, лейтенант? – хрипло спросил смущенный водитель.

– Остановите здесь.

– Хорошо, лейтенант.

Леа смотрела на него с торжествующим видом. "Словно зверь", – мелькнула у Лорана мысль. Попытавшись привести себя в порядок, он руками пригладил растрепавшиеся волосы. Автомобиль остановился. Не дожидаясь, пока шофер откроет ей дверцу, Леа со шляпкой в руке вышла из машины. Лоран проводил ее до подъезда.

– Извини меня за то, что произошло.

– К чему извиняться? Было очень приятно, разве нет? Не делай такой мины, быть влюбленным – еще не катастрофа. До вечера, моя любовь.

Лейтенант дАржила на мгновение замер у захлопнувшейся перед ним двери.

Хотя отец и настаивал на том, чтобы Леа поторопилась со своим туалетом, они прибыли с двадцатиминутным опозданием на устраиваемый в их честь Лораном и Камиллой прием. В тот вечер она обновляла длинное облегающее платье из черного сатина, купленное ею вскоре после приезда в Париж. Увидев свою дочь в платье, плотно, будто сверкающая вторая кожа, обтягивавшем ее тело и открывавшем руки и плечи, которые из-за черной ткани, подчеркивавшей их белизну, выглядели вызывающе обнаженными, Пьер Дельмас воскликнул:

– Ты не можешь явиться в таком виде!

– Право, папа! Такова Мода, все женщины носят облегающие платья.

– Может быть. Но для молодой девушки оно неприлично. Сними его.

Глаза Леа потемнели, губы сжались.

– У меня нет другого платья. Или я пойду в этом, или не пойду вообще.

Зная дочь, Пьер Дельмас понимал, что переубедить ее не удастся.

– Набрось хотя бы шаль, – капитулировал он.

– У меня есть кое-что получше… Посмотри, что мне одолжила тетя Альбертина. Свою пелерину из чернобурки.

Ее туалет завершали длинные бриллиантовые серьги, одолженные у Лизы и придававшие впечатление хрупкости затылку с зачесанными вверх волосами.

Молоденькая горничная провела их к заваленному одеждой гардеробу. Под раздраженным взглядом отца Леа сбросила свою пелерину. Все взгляды обратились на нее, когда, опираясь на руку отца, держа сумочку из черно-белого стекляруса, она свободной походкой вошла в гостиную.

– Как ты хороша, Леа! – воскликнула Камилла, одетая в простенькое длинное платье из черного крепа с юбкой в сборку, с белым, скромно украшенным камеей корсажем и рукавами до локтей. – У меня есть для тебя сюрприз. Посмотри, кто у нас.

– Рауль! Жан!

Как ребенок, бросилась Леа обнимать братьев Лефевров. Оба были в военной форме.

– Какое счастье! Что вы делаете в Париже?

– Были в увольнении, – ответил Рауль.

Жан уточнил:

– Возвращаемся на фронт.

– Наш поезд отправляется завтра утром, и мы зашли повидать Камиллу и Лорана, которые и пригласили нас к себе на вечер.