– Я еду в Лимож завтра. Не хотите отправиться со мной?

– Что тебе надо в Лиможе? – закричала Альбертина.

Леа пожалела о своей неосторожности, но было уже поздно. Пришлось импровизировать.

– У папы есть клиент, который должен ему деньги. Он меня попросил съездить за ними.

– Сначала тебе следовало бы поговорить с нами.

– Извините меня, дорогие тетушки. Я не подумала. Так что вы скажете, Сара? Поедемте вместе.

– Почему бы и нет. Туда ли, в другое ли место.

Звякнул дверной звонок, и четыре женщины замерли.

В дверях будуара возник Франсуа Тавернье.

– Как вы нас напугали! – воскликнула Сара. – Я сочла, что это гестапо.

– Из-за гестапо я и нахожусь здесь. Вам нельзя возвращаться к Донати, их только что забрали.

– Не может быть!

– Вам надо уезжать. Я принес вам документы и пропуск в свободную зону.

– Но я же не могу так сразу взять и уехать. Моя одежда, мои книги…

– Знаю, Сара, но у вас нет выбора. Сегодня вечером поездов на Лимож больше нет. Завтра первый отправляется в 7.30. Надо ехать им. В Лиможе пересядете в сторону Эймутье. Теперь же надо найти, где переночевать.

– Мадам Мюльштейн может переночевать у нас, – сказала Альбертина. – Не так ли, Лиза?

– Конечно, я буду рада!

Франсуа Тавернье с улыбкой взглянул на двух старых дев.

– С вашей стороны это очень великодушно. Но должен предупредить, небезопасно.

– Не будем об этом говорить, месье.

Лиза сказала:

– Я приготовлю вам постель.

– Не стоит труда, мадемуазель. Если Леа не будет возражать, я лягу у нее. Нам и проснуться будет легче, и на поезд мы не опоздаем.

– Леа едет в Лимож? – удивленно спросил Франсуа.

– Да. И как раз перед вашим приходом я предложила Саре поехать вместе.

– Мне будет спокойнее, зная, что в дороге вы будете вдвоем. Самый трудный момент – это проверка документов при переходе демаркационной линии. Вдвоем это легче. Леа, не могу я поговорить с вами наедине?

– Пойдемте в мою комнату.

Завернувшись в пуховое одеяло, Леа присела на кровать.

– Не спрашиваю, что вам понадобилось в Лиможе. Предполагаю, вы мне все равно не скажете. Но умоляю вас быть все время начеку. Не согласитесь ли оказать мне небольшую услугу?

– Если смогу.

– Мне бы хотелось, чтобы вы проводили Сару к моим друзьям в Эймутье. Она говорит по-французски прекрасно, но, боюсь, ее выговор заинтересует и немецкую, и французскую полицию.

– Почему ее хотят арестовать?

– Потому что задерживают всех евреев-иностранцев. Так вы согласны?

– Да.

– Спасибо.

В дверь позвонили снова. Леа выскочила, чтобы открыть. Рафаэль Маль так торопился войти, что даже толкнул ее.

– Где Сара?

От удивления Леа вперилась в стену. Лишь бы только ничего не сболтнула лишнего недавно вернувшаяся Эстелла.

– О ком вы говорите?

– О Саре Мюльштейн, конечно.

– Я ее не встречала с 40-го года. Почему вы разыскиваете ее здесь?

– Она вас очень любила, а я ей сказал, что вы в Париже. Вот я и подумал, что она может к вам зайти. Уже два часа, как я ее повсюду ищу.

– А в чем дело?

– Ее надо предупредить, что она не должна возвращаться домой. Ее там ждет гестапо.

Леа, как смогла, разыграла удивление.

– Ох, Боже мой!

Рафаэль устало опустился на скамеечку у входной двери.

– Где она может быть? Не могу же я маячить у нее перед домом, чтобы предупредить? У меня и без того хватает забот!

– Мне казалось, у вас наилучшие отношения с этими господами?

– Да, пока я им для чего-нибудь нужен. Если вдруг они узнают, что я, к примеру, пытаюсь вырвать из их лап дочь Исраеля Лазара, я сразу же окажусь в концлагере вместо нее.

– Бедняга Рафаэль, не хотите же вы, чтобы я вас пожалела? В конце-то концов, они ваши друзья.

– Вы правы, – вставая, произнес он. – Не жалейте меня, я того не стою. Покидаю вас, буду продолжать поиски. Если случайно встретите Сару, скажите, чтобы к себе не возвращалась. А вы, сердечко мое, все-таки уезжаете к себе в деревню?

– Да.

– Ну что же, доброго вам пути. Думайте иногда обо мне. Прощайте.

– До свидания, Рафаэль.

Прислушиваясь к удалявшимся по лестнице шагам, Леа в задумчивости медленно закрыла за ним дверь.

– Браво, вы были просто великолепны, – заметил Франсуа, взяв ее за руку.

– Вы же видите, он не так плох, как вы утверждаете.

– Возможно. Но я не очень ему верю. Боюсь ловушки.

– Нет, я убеждена в его искренности.

– Я тоже, – сказала Сара, выходя из будуара.

– Ладно, ладно. Несмотря ни на что, нам следует быть еще более осторожными. Завтра к вам зайдут и проводят до вокзала. Мой знакомый поднимется к вам в 6.30, позвонит и скажет: "Такси вас ждет". Этот человек работает велотаксистом, и время от времени я прибегаю к его услугам. У него будут ваши билеты. До отхода поезда он останется с вами… Сара, мне пора уходить. Обещайте не рисковать зря.

– Попробую, Франсуа. Обещаю вам, – сказала она, целуя его. – Спасибо, спасибо за все.

– Пока будете вместе, приглядите за ней, – тихо произнес он.

– Обещаю.

В голове Леа царила полная сумятица: кем же были на самом деле Рафаэль Маль и Франсуа Тавернье? И та же Сара Мюльштейн? Какую игру они вели? А сама она, оставлявшая книги в кинотеатрах, подбиравшая проспекты в музеях, собиравшаяся выехать в Лимож с еврейкой, за которой охотилось гестапо, и лишь для того, чтобы в книжном магазине спросить, нет ли у них "Парижских тайн"? Чистое безумие. Почему согласилась она взяться за поручение своего дяди Адриана? Она так погрузилась в свои мысли, что вздрогнула, услышав голос Франсуа.

– Не ломайте голову, Леа. На ваши вопросы нет точных ответов. Все и много проще, и намного сложнее, чем вы представляете. До свидания, девочка. Мне будет вас недоставать.

Леа показалось, что у нее разрывается сердце. В душе она растерянно повторяла: "Пожалуй, мне горько с ним расставаться". Раздраженно она подставила ему щеку. Поцелуй был так легок, что она его почти не почувствовала.

Еще стояла глухая ночь, когда в дверь квартиры позвонил велотаксист.

На различных пропускных пунктах демаркационной линии немцы уже знали Леа. Они называли ее "Das Madchen mit dem blauen Fahrrad”. [17] Возвращаясь в оккупированную зону с набитой ягодами и фруктами – клубникой, абрикосами, черешней или персиками – корзинкой на багажной решетке, она никогда не забывала угостить постовых. Часто под фруктами скрывались письма, которые она чуть раньше забирала в окошке "до востребования" на почте в Сен-Пьер-д'Орийяке.

– Ну-ну! Сколько же у вас ухажеров! – каждый раз приговаривал старик-служащий.

Для вящей безопасности она иногда скручивала письма и просовывала в трубку сиденья или руля. Однажды какой-то немец, более недоверчивый, чем его товарищи, сказал ей:

– Откройте ваши корзинки и вашу сумочку, вы наверняка перевозите письма.

Рассмеявшись, Леа показала ему сумочку.

– Если бы я хотела провозить письма, то прятала бы их под сиденьем, а не в своей сумочке.

– Действительно, это был бы неплохой тайник, – засмеявшись в ответ, согласился постовой.

Леа очень перепугалась и с трудом села на велосипед: ноги стали словно ватными.

В тот день склон Монтонуара показался ей чересчур крутым. И все-таки она любила эти поездки по деревням, позволявшие вырваться из атмосферы Монтийяка. А та становилась все более удушливой из-за тихого безумия Пьера Дельмаса, из-за постоянно усиливавшегося давления Файяра, который хотел ее вынудить продать поместье, из-за стенаний Бернадетты Бушардо по поводу сына, из-за становившегося все заметнее присутствия двух немецких офицеров, а особенно из-за Франсуазы, настроение которой в последние месяцы было чудовищным. Денег заметно недоставало. Руфь передала Леа все свои сбережения. Прежде чем до этого дошло, Леа попыталась обратиться к самому богатому в семье человеку – дяде Люку. Адвокат, чьи коллаборационистские взгляды ни для кого не были секретом, порекомендовал ей продать поместье Файяру, поскольку ее отец больше не в состоянии им заниматься и не имел сына, который мог бы унаследовать дело.