— Вздор, — говорит Бетси.

— Я вижу, что ожерелье на тебе, когда ему следует быть на Лиззи, — возражает мама. Бетси замолкает. По каким-то причинам, возможно, из-за того, что все мы хотим верить, что мы на грани чего-то важного с Петрой, и не хотим видеть, как всё это теряет значение, никто из нас не упоминает, что мы знаем о тайной жизни мамы.

— Что ты конкретно имеешь в виду? — спрашивает Элла в своей типичной манере. Она хочет знать правила игры.

Мама смотрит на Бетси.

— Во-первых, это означает, что ты прекращаешь работать. В ней нет смысла, кроме как возможности общаться и тратить деньги на одежду и музыку, что вы не будете делать в ближайшее время. — Плечи Бетси опускаются. — Ты продолжишь посещать вечерний класс.

Мой желудок увеличивается в два раза, когда она сужает глаза в мою сторону.

— И Лиззи, новое правило для тебя, — говорит мама. Я готовилась к тому, что у меня отберут машину и мне придется ездить на автобусе. Но то, что она говорит дальше, никогда не появлялось в моих мыслях. — Элла берет на себя весь школьный день.

— Что?! — кричу я. — Ты не позволяешь мне ходить в школу?

— О боже, — стонет Элла. Теперь она должна ходить на тренировки чирлидеров с Морган, воровкой бойфрендов.

— Именно так, — говорит мама, скрестив руки на груди, как будто гордиться, что попала по больному месту. — До окончания Дня благодарения Лиззи ни шагу не сможет ступить из дому. Если я поймаю её снаружи, время продлится.

В этот момент она даже не смотрит на меня. Все молчат, заинтересованные, будет ли что-то ещё или это конец. Наконец, после, кажется, миллиона секунд, Бетси спрашивает:

— Мы можем идти?

Мама кивает. Мы втроем движемся в направлении к двери, но прежде чем мы скрываемся за ней, мама снова заговаривает:

— О, и я забираю твой телефон.

Я никогда в жизни не была злее. Я чувствую, что я могла бы криком снести здание, или перевернуть машину, или вызвать торнадо, если бы я оказалась на улице. Я знаю, Элла и Бетси тоже вне себя, как и я, что заставляет меня стать ещё безумнее. Я могу чувствовать, как их ярость смешивается с моей и заполняет всё внутри нас чернотой.

То, как я обманула маму, это ничто по сравнению с тем, что она делает с нами. Я расшагиваю как лев в клетке, обдумывая противостояние маме с тем, что мне известно. Тогда я понимаю, что если сделать это прямо сейчас, то будет только хуже. Я в ловушке в доме: она может легко солгать мне и увеличить моё наказание. И в эти выходные Бетси будет говорить с Петрой. Таким образом, вместо того, чтобы что-то говорить, я клянусь выяснить, что происходит — раз и навсегда.

Я решаю, что пришло время забрать мою жизнь обратно.

На второй день моего наказания мама переносит мой компьютер на кухню. Она объявляет, что будет менять пароль ежедневно, и я смогу использовать его только два часа в день, чтобы сделать домашнее задание, когда она будет свободна, чтобы контролировать моё время. Мне предстоит ещё три с лишним недели заточения, когда она действительно наблюдает через моё плечо, как я использую Гугл, чтобы перевести слово. Я отклоняюсь назад и говорю ей, что намерена бойкотировать домашнее обучение.

— Это не так уж и важно. Только Элла получает реальные оценки.

— Выбирай сама, — говорит мама в дверях, когда я взлетаю по лестнице. — Но за каждое невыполненное задание ты будешь добавлять по половине дня к своему наказанию.

Я продолжаю подниматься по лестнице и хлопаю дверью своей спальни так сильно, что сотрясается весь дом. Но позднее я заканчиваю задание. Я, может, и рассержена как поток разгоряченной лавы, но я не идиотка.

Не собираюсь увеличивать своё наказание.

— Ты в порядке? — спрашивает Шон на третью ночь. Мы разговариваем по шпионскому телефону, моим последним связующим звеном с внешним миром.

Мама на работе, но я не исключаю возможности, что она может вернуться домой, чтобы проверить меня. Так что я сижу на полу в моей ванной за закрытой дверью и с работающим вентилятором.

— Я в тюрьме! — хнычу. — Не то чтобы я такая уж свободолюбивая, но это же нелепо. Я имею в виду, я могу пережить отсутствие школы. Я могу справиться без моего компьютера… по большей части. Но… — Я замолкаю.

— Мне очень жаль. Тебе станет хоть немного лучше, если ты будешь знать, что я страдаю без тебя?

— Немного, — говорю я, слабо улыбаясь.

— Немного? Да ладно тебе!

Я смеюсь, и этот толчок заставляет слезы, которые я сдерживала, пролиться. Внезапно, я смеюсь и плачу в одно и то же время.

— Я скучаю по тебе, — говорю я, когда справляюсь со своим дыханием.

— Я тоже скучаю.

Я вытираю слезы и громко всхлипываю. В разговоре происходит небольшой перерыв, прежде чем Шон снова заговаривает.

— Лиззи, я знаю, ты не хочешь это обсуждать, но я действительно считаю, что мы должны рассказать кому-нибудь, — мягко говорит он. — Я могу поговорить со своей мамой. Я скажу ей не делать ничего без твоего разрешения. Я просто чувствую, что кто-то должен знать. Она может дать хороший совет.

— Нет, Шон, не надо, — с силой произношу я. — Правда. Я серьезно.

Он фыркает.

— Ты действительно собираешься продолжать защищать её? Говорить, что она сделала так много для вас? Я имею в виду, ради Бога, ты заперта в собственном же доме.

— Я полностью осознаю, где я, — говорю я, гнев нарастает внутри меня. — Но если кто-либо за пределами нашей семьи укажет маме на это дерьмо, она взбесится и, вероятно, снова перевезет нас куда-нибудь. Ты этого хочешь? — я рада, что вентилятор всё ещё работает; мой голос слишком громкий.

— Конечно, я не хочу этого, — говорит он более мягко. — Но я хочу защитить тебя. В начале это был просто график. Затем свидания. Сейчас ты вообще не можешь выйти из дома. Я беспокоюсь за тебя, я беспокоюсь о том, что будет дальше.

— Она никогда не навредит нам. Она искренне верит, что защищает нас.

— От чего?

Молчу несколько секунд.

— Я не уверена насчет этого, — говорю я, наконец. — Всё, что я знаю, это то, что Бетси, Элла и я единственные, кто напрямую должны оказывать ей сопротивление. И если мы сделаем ДНК-тест и узнаем, что Оригинал жив, а также зная о её секретном офисе и о том, что она не работает в госпитале, мы получим так много доказательств, что она больше не сможет лгать.

— И что тогда? — спрашивает Шон, звуча измученно. — Что из этого выйдет?

— Я думала об этом. Я думаю, что если всё получится, то мы должны будем обменять своё молчание на возможность быть собой.