Летней порой всем обычно было не до сказок — нужно было запасаться провизией для суровых зим, готовиться к урожаю. Но зимними вечерами у общинного костра наступало время для сказок и легенд: ведь зимой духи спят и не услышат заветных рассказов, не обидятся за то, что дела их станут всем известны. И тогда старейшины заводили длинные — то смешные, то поучительные — истории о животных-хитрецах, покровителях племени; про Великого Зайца Манабозо, легендарного «деда» индейцев оджибвеев; про Глускепа, героя абенаков; о похождениях паучка Вихио или Иктоми рассказывали у своих очагов жители Великих Равнин, а во многих историях чудесные подвиги или проделки выпадали на долю Койота, Ворона, Сойки.

Много существует преданий и о вражде двух первых братьев-близнецов, о соперничестве за улучшение мира и о победе доброго брата над злым; в иных же мифах братья действуют сообща, добывая людям священные талисманы, избавляя землю от злых чудовищ. И, наконец, есть множество коротких сказок и легенд, отвечающих на вопросы «как» и «отчего»: как девушка стала женой грома, отчего ветер дует порывами, и почти бытовые истории — о добром охотнике, о человеке-карибу, о сироте, ставшем шаманом, и т. д.

Необычны исторические предания ирокезов о легендарных вождях Деганавиде и Хайонвате (или Гайавате), объединивших родственные племена в мощный союз — Великую Лигу. Говорят, что это случилось «за три поколения до прихода белых в Америку»… А в 1744 году, задолго до американской конституции, вождь Канассатего даже советовал американским колонистам последовать примеру ирокезов: «Следуя тем же путем, что и наши предки, вы достигнете такой же мощи и власти. А потому, что бы ни случилось с вами, никогда не поднимайтесь друг на друга».

Разнообразен песенный фольклор аборигенов Америки. Священные песни знахарей оджибвеев в две-три строки схватывали зрительный образ мира и волшебство человеческой мечты:

А песнопения индейцев навахо длились несколько ночей подряд. В них шла речь о благополучии народа, о целебной силе прекрасного; о том, что каждый должен следовать в своей жизни Тропой Красоты:

Американские эскимосы верили, что песни рождаются и живут, как люди; и они не возникают случайно. «Песни — это мысли, — сказал как-то эскимосский шаман Орпингалик, — они создаются на одном дыхании, когда людей захватывают великие силы природы. Обычная речь тогда уже не подходит… Люди похожи на льдины, плывущие здесь и там по течению. Мысли их приводятся в движение общим потоком, когда они чувствуют радость, страх, горе. И мысли сами становятся потоком, который захватывает дыхание, заставляя учащенно биться сердце. И тогда, осознав всю свою малость, мы боимся пользоваться словами. Но тут вдруг случается, что нужные нам слова приходят сами. Когда это происходит, рождается новая песня». Суровые воинские песни, полные гордыни и презрения к смерти, насмешливые эскимосские «песни под барабан» (как «Савдалат и Палангит»), песни-талисманы, которые можно было купить за большую цену, песни-молитвы и песни-состязания, колыбельные, гимновые — все это многообразие могло бы заполнить страницы многих антологий…

Хорошо знали индейцы и власть ораторского слова. «Слово оратора должно вырываться, словно пантера из кипящей воды», — утверждал один ирокезский вождь. Торжественные празднества, заключение договоров, официальные встречи и заседания советов племен издавна направлялись речами опытных ораторов. Первые европейцы, пришедшие на континент, были поражены выразительностью индейской риторики. Вся история отношений белых и краснокожих, по существу, оставила потомкам три столетия индейского красноречия. Стараясь раскрыть свою точку зрения на мир, индейские вожди взывали к добрым чувствам пришельцев в давно сложившихся образах:

«Мы любим тишину; мы позволяем беззаботно играть и мыши. Мы не боимся, когда лес наш будоражит ветер; мы тревожимся, когда листву колышет засада; если облако скрывает сияющее солнце, затмевается и наше зрение; но едва лучи возвращаются — они согревают тело и радуют сердце. Коварство заставляет ржаветь цепь дружбы; правда придает ей небывалый блеск. Мы стремимся к одному только миру».

В небольшом разделе книги трудно раскрыть богатство аборигенного фольклора. Здесь представлены тем не менее и подлинные мифологические предания и легенды, и вольные их переработки, отдельные мотивы которых действительно характерны для тех или иных индейских племен. Нужно научиться читать этот удивительный материал, чтобы суметь различить древние полустертые узоры сквозь простенький рисунок поздних напластований.

Традиционные индейские и эскимосские сказки и мифы живы и сегодня, когда они обретают вторую жизнь под пером индейского писателя, ложатся на холст эскимосского художника. Так, индейский писатель из племени чейеннов Хаймийостс Сторм в удивительной книге «Семь Стрел» рассказал об основах народного мировосприятия, об индейских наставниках, бережно пронесших сквозь века золото народной мудрости, и по-своему пересказал древние легенды и истории. В их число входит и «Притча о Прыгающей Мыши». Языком традиционных индейских символов, устами фольклорных персонажей говорится в ней о том, как нелегко, но все же необходимо, и как все же упоительно учиться мудрости у окружающей природы, у всего живого, и что в этом-то и заключается предназначение человека.

Прислушаемся же к голосу народного сказителя: «Присядьте рядом со мной, и выкурим трубку Мира и Взаимопонимания. Давайте станем Даром друг для друга. Давайте станем Пищей, насыщающей друг друга, чтобы все мы смогли Расти. Научим друг друга каждому из Путей нашей Земли»…

Перевод М. Шиманской

Это было в давние-давние времена. Злые духи наслали из Верхнего Света в Нижний Свет большую воду, и залила она землю краснокожих. Все живое ушло под воду. Спасся только старый На-Пи-Ва, сидевший вместе со своей женой На-По-Ос на плоту. Спаслись эти двое да еще проворные земные твари, те, которые успели взобраться на плот.

И вот решил На-Пи-Ва создать из песчинок остров. И создал. Но вода размывала песок, и тогда задумал На-Пи-Ва достать из-под воды комочек земли, чтобы посадить на острове деревья и травы.

Послал он за землей выдру. Нырнула выдра с восходом солнца, а на закате всплыла мертвой. И ни на шерсти ее, ни в лапах, ни на зубах не было ни крупинки земли. Послал тогда На-Пи-Ва бобра. Нырнул бобер в глубину, и не было его два солнца. Всплыл и он потом мертвым, но и на нем не нашел На-Пи-Ва ни пылинки земли. Нырок оставался под водой три солнца, но тоже не принес ни крупинки земли.

Задумался На-Пи-Ва: кого же ему послать? Отправил наконец за землей мускусную крысу. Стремительно ринулась она в воду и пропала на целых четыре солнца. А когда всплыла она мертвой, увидел На-Пи-Ва, что крепко-накрепко сжата ее лапка. На-Пи-Ва разжал коготки и с одного из них снял крупицу земли, той самой, что была так нужна всему живому.

Так и встал в безбрежной пучине вод огромный цветущий остров, и сам создатель его не знал, сколь он велик. Позвал На-Пи-Ва молодую лису, велел обежать эту землю. Стрелой понеслась лиса по острову, но успела состариться и умереть, прежде чем обежала создание своего хозяина. И тогда Человек, гордый делом рук своих, решил обойти землю сам. Он пошел вместе с женой, и долго шли они по прекрасной, освещенной солнцем земле.