Снова пришлось насаживать косу, но опять ненадолго. Тогда отец в сердцах говорит Дэну:

— Да насади сам, как тебе сподручней!

Недолго думая, Дэниел насадил косу на ветку дерева и говорит отцу, сохраняя полную серьезность:

— Вот теперь она сидит где надо. Мне так всего сподручней.

В ту же летнюю пору Дэниел и его брат Изикьел поймали в капкан лесную курочку, которая шкодила в огороде старого Уэбстера. Зик был готов прикончить ее, но тут появился отец и вмешался в это дело.

— Ну, мальчики, — сказал он, — раз вы у меня готовитесь в адвокаты, начинайте вашу защиту. А я буду судьей.

Зик так изложил свою точку зрения:

— Какая польза от лесной курочки? Решительно никакой. Да к тому же еще она клюет наш горох и бобы, лишая нас пропитания. Если мы выпустим ее на свободу, она снова будет наносить урон нашему хозяйству.

А Дэниел сказал иначе:

— Предположим, она всего лишь жалкая лесная курочка, но ведь она живое существо, как мы с вами. Пусть живет! Нам хватит и гороха и бобов. Посочувствуйте бедняжке! Видите, как она бьется в капкане? Это слишком суровое наказание за ту малость, что она свершила. У нас большая ферма, так неужели мы не позволим лесной курочке-малютке поклевать тут-там немножко?

— Довольно! — вскричал «судья» — их отец. — Отпусти курочку, Зик.

Своим охотничьим ружьям Дэниел, по старинному обычаю, давал самые неожиданные имена. Была у него и «Миссис Пэтрик», и «Бенджамин Франклин», и «Крошка Билли», и другие прочие. А удочку, которой он ловил в водах Сэндвича и Маршфилда нежную форель, он назвал «Старушка Бульбуль». Эту удочку сделал для него не кто иной, как сам Джон Форель. Именно с этой удочкой в руках, когда он переходил вброд Маршфилд-Ривер, Дэниел Уэбстер сочинил свою знаменитую речь для выступления в Бинкер-Хилле, о чем он сообщает нам в своем жизнеописании.

И хотя со временем он стал человеком известным и всегда был обременен важными государственными делами, любимым его занятием всю жизнь оставались охота и рыбная ловля. Никто лучше его не умел рассказывать про случаи на реке или в лесу. Он легко сводил дружбу с простыми людьми и имел привычку забираться в самые глухие уголки.

Но, пожалуй, главное удовольствие он получал, поймав не рыбу, а удачного собеседника.

Однажды он отправился рыбачить на полуостров Кейп-Код. Протекал там один особенный ручей, о котором Дэниел прослышал у себя дома и хотел увидеть собственными глазами. Протекал он милях в восьми — десяти от реки Сэндвич. Идти туда было сосновым бором, за которым раскинулась широкая луговина, служившая ложем этому ручью. А на холме стоял дом хозяина тех мест.

Дэниел подъехал прямо к изгороди и, заметив во дворе старика хозяина, вежливо попросил у него разрешения привязать на часок-другой своего коня. Хозяин с готовностью согласился.

Звали его Бейкер. Дэниел начал с ним разговор, как водится, с вопроса о погоде. Тот ответил. Дэниел занялся своей удочкой, проверил лесу, крючок, а разговор тек своей чередой.

УЭБСТЕР. Мистер Бейкер, с вашего позволения, я хотел бы поудить в вашем ручье форель.

БЕЙКЕР. Милости просим, сэр, милости просим.

УЭБСТЕР. Слышал я, у вас тут отличная ловля.

БЕЙКЕР. Что и говорить, сэр, много людей тут перебывало. Случалось, немало форели они уносили отсюда.

УЭБСТЕР. И утро как раз подходящее для клева. А с какого места они обычно начинали удить, позволю себе спросить?

БЕЙКЕР. Охотно вам покажу, сэр. Пойдемте.

Мистер Бейкер проводил Дэниела Уэбстера к ручью и показал место. Над водой свисали густые ветви ольшаника, ноги увязали в топкой грязи. Дэниел сразу провалился по щиколотку.

УЭБСТЕР. Ну и топко здесь у вас, мистер Бейкер.

БЕЙКЕР. Да. Хуже не бывает, сэр.

Уэбстер несколько раз попробовал было закинуть удочку, но крючок цеплял за ольховые ветки.

УЭБСТЕР. Эти ольховые ветки одна помеха, согласны, мистер Бейкер?

БЕЙКЕР. Да, хуже не бывает, сэр.

Налетели комары, отбою от них не было. Рука устала хлопать по лицу и по другой руке, которой Уэбстер держал удочку.

УЭБСТЕР. Ну и комаров у вас тут, мистер Бейкер, туча! Изголодались, видно.

БЕЙКЕР. Да, сэр, хуже не бывает.

А жарища стояла в низине! Ну просто нечем было дышать. Дэниел вытер со лба пот и сделал небольшую передышку.

УЭБСТЕР. Ну и жарища здесь, под этими кустами, мистер Бейкер.

БЕЙКЕР. Да, сэр, хуже не бывает.

После передышки Уэбстер продолжал удить. Час, не меньше, он самоотверженно боролся с жарой и с ольховыми ветками, и с топкой грязью, и с комарами…

И вот спустя час.

УЭБСТЕР. А клева-то у вас тут вроде и нет, мистер Бейкер?

БЕЙКЕР. Да, сэр, хуже не бывает.

На это возразить было нечего. Дэниел Уэбстер свернул удочку и отправился восвояси.

Когда его спрашивали про рыбалку на ручье возле Сэндвича, он всегда смеялся в ответ и говорил:

— О-о, сэр, хуже не бывает!

Вскоре после этого мистер Уэбстер поехал в Маршфилд и отправился в один прекрасный день на болото бить птицу. Стоял август месяц, та пора, когда фермеры солят на зиму сено.

Шел, шел он и пришел к Грин-Харбор-Ривер, через которую ему предстояло переправиться на другой берег. Там косили сено. Уэбстер покликал одного из косарей. Его ялик покачивался у берега, и Дэниел Уэбстер попросил перевезти его. Косарь тут же бросил работу и, выгребая одним веслом, переправил Уэбстера через реку.

От денег, которые Уэбстер предложил ему, косарь отказался. Потом чуточку помедлил и со свойственным всем янки любопытством, не удержавшись, задал незнакомцу вопрос. Его мучили сомнения, угадал он, с кем у него случилась встреча, или не угадал.

— А вы часом не Дэниел Уэбстер будете? — спросил он после недолгого колебания.

— Он самый, — отвечал знаменитый адвокат, конгрессмен и прославленный охотник.

— Подумать только! — вздохнул фермер. — А мне-то говорили, что вы зарабатываете три, а то и все пять долларов в день, когда выступаете защитником в суде у себя в Бостоне.

Мистер Уэбстер заверил фермера, что когда везет, он действительно получает такое вознаграждение за свои услуги.

— Нет уж, — возразил на это простодушный малый, — вы меня простите, сэр, но если б я мог заработать столько, живя в городе и выступая в суде, я б не шастал по нашим болотам в этакую жару, только чтоб пострелять бедных пичужек!

После окончания гражданской войны (1861–1865), после поражения рабовладельческого Юга и отмены рабства в США началось бурное развитие капитализма. Завершалось интенсивное освоение огромных естественных богатств страны. Расширялось и сельское хозяйство — благодаря обилию свободных земель еще было сравнительно легко приобрести участок земли и стать фермером. Казалось, что будущее всем и каждому сулит неограниченные возможности. Так казалось.

Но к началу XX века иссякла романтика фронтира и угас блеск жизни «кавалеров» на плантациях. Свободных земель оставалось ничтожно мало, хлеборобы огораживались, скотоводы оседали на постоянных ранчо. Еще недавно лежавший в руинах Юг индустриализировался.

Наступала эра пара, угля, нефти, электричества и эксплуатации трудящихся на капиталистический манер. Если вначале скотоводы и фермеры встречали приход железных дорог как своего рода благословение, то не прошло и года, как они почувствовали железную руку владельцев дорог у себя на горле. Одно за другим возникают крупные монополистические объединения — железнодорожные империи, стальные и нефтяные тресты и корпорации. Наука и техника пришла в буржуазную систему сразу же как враг трудящихся. «Америка избирает капиталистическую систему, — заявляет видный американский писатель и историк Генри Адамс, — а это значит, что ею можно управлять только при помощи капитала и капиталистических методов». Впрочем, почти одновременно он пишет в своем романе «Демократия»: «Весь мой жизненный опыт никогда не сталкивал меня с обществом более коррумпированным, чем то, что мы имеем в Соединенных Штатах». Язвы капитализма были очевидны в США с самых первых дней его появления.