И тут начался то ли кошмар, то ли фарс, то ли и то, и другое вместе.

С вертолетов на остров высаживались вооруженные люди, с берега наступал десант. Солдаты выстраивались в цепь и с оружием наперевес четким шагом направились к лагерю.

Нудисты же в первый момент совершенно растерялись. Они выбегали из палаток, и не в силах понять, что происходит в лагере, начинали метаться, словно испуганные животные. Навести среди единомышленников порядок не было никакой возможности. Люди бежали к берегу, видели там солдат, поворачивали и с криками и воплями бежали обратно, к лагерю, от лагеря они бежали на холм, но там тоже были солдаты, и островитяне бежали обратно. Женщины при этом кричали, дети плакали, подростки радостно вопили, воспринимая происходящее как очередную игру, про которую им заранее ничего не сказали.

Излишне говорить, что все они, или почти все, во всяком случае девяносто процентов, были совершенно голые.

Спокойствие соблюдал только Эрнст Степанович, который продолжал колотить по рельсу с каким-то фанатическим остервенением. Продолжали грохотать вертолеты, из которых с трудом доносились голоса динамиков, которые призывали граждан к порядку, работали двигатели десантных судов, и продолжала завывать милицейская сирена.

В общем, шум стоял невероятный.

В свою очередь, растерялись и десантники.

Славные парни, вояки, которые привыкли встречать опасность лицом к лицу, не раз усмиряли демонстрации хулиганов и спортивных фанатов, останавливающие подростковые драки и даже усмирявшие бунты в тюрьмах и колониях, конечно же, были сильно смущены, когда вместо всего этого увидели толпу совершенно голых людей. Ладно бы только мужиков! Но здесь были женщины, подростки и дети! Лица преклонного возраста. И все голые! Абсолютно! И никакого сопротивления они не оказывали. Как с такими воевать?

В смятение пришли и офицеры, и рядовые. Многих охватил весьма уместный при подобных обстоятельствах стыд. Смущение. Десантники останавливались и не шли дальше. Одни, открыв рот, смотрели на происходящее, другие краснели и отворачивались. Были и такие, которые хватались за животы и с хохотом падали на песок.

В общем, стремительное и быстрое наступление было сорвано голым видом обороняющихся, которые вовсе и не оборонялись.

Растерян был и Степанов. Он, как и многие, был смущен. Человеком он был крайне стеснительным и даже никогда, за исключением нескольких забытых эпизодов в детстве, не был в общественной бане. А тут ему вдруг стало стыдно, и он бросился обратно к катеру, на котором приехал.

— Не могу! — чуть ли не со слезами сказал он своему напарнику Мише Костылину. — Не могу на это смотреть. Миш, будь другом, доведи операцию до конца.

Так, в первые же минуты операции Степанов передал командование в другие руки. Это был тревожный знак, которому он не придал значения.

Миша Костылин, тоже капитан, не был человеком сентиментальным, а тем более стыдливым или стеснительным. Выросший в деревне в многодетной семье, он спокойно взирал в бинокль на остров. Ничего, кроме восхищенного «Е-мое!», с начала операции он не сказал. Но командование взял на себя без колебаний. Выпрыгнул на берег, добрался до лагеря и накрыл всех десантников десятиэтажным матом.

— Чего встали, уроды? — орал он на них. — Быстро! Собрать всех, окружить! Никого не выпускать!

Для пущей убедительности он дал очередь из автомата в воздух. Солдат это несколько отрезвило, и они пошли дальше, сужая круг.

Нечего и говорить, какое впечатление произвел выстрел Миши Костылина на нудистов. Среди них началась самая настоящая паника. Они закричали еще громче и забегали еще быстрее. Только бегали они уже по кругу, словно лошади в цирке, и круг этот становился все меньше и меньше, пока не сузился настолько, что бегать по нему уже не было никакой возможности.

Наконец один за другим нудисты стали останавливаться. Дети помладше жались к родителям, жены к мужьям. Дети постарше образовали собственный круг. Постепенно они перестали кричать и визжать и с полным недоумением смотрели на вооруженных людей, лица которых никак нельзя было назвать грозными или агрессивными.

Десантники всеми силами старались их не касаться. Когда они согнали всех островитян в единое стадо, то остановились и, в свою очередь, стали смотреть на пленных во все глаза.

К этому моменту вертолеты улетели, сирена заглохла.

И только Эрнст Степанович продолжал стоять у столба и колотить по куску рельса железным болтом.

Миша удовлетворенно хмыкнул и вернулся к катеру.

— Готово, — доложил он Степанову.

За секунду до этого с ним связался отряд, который брал восточное побережье острова.

— Степанов, — сдерживая смех, доложил старший лейтенант Кутузкин, — голубые взяты!

— Потери есть?

— Среди них? Нет. Все целехонькие.

— А среди наших?

— Пока нет!

— Веди всех сюда!

После доклада Костылина Степанов доложил об успешном завершении операции Ватрушину, после чего на еле гнувшихся ногах побрел к взятым в плен натуристам.

Все шло, как и должно было идти. Как он это и предвидел. Даже с совпадением деталей. И осознание этого приносило огромное и ни с чем не сравнимое удовлетворение. Магистр Юрий Дай в очередной раз убедился, что он самый великий предсказатель в мире, а раз так, значит, и дальше все будет происходить так, как уже произошло в его голове. Волшебство? Магия? Но разве он не маг? Маг. Не выдуманный сказочниками и писателями-фантастами, а самый настоящий. Реальный. Великий и ужасный…

В детстве Юра мог находить потерянные вещи. Это было так забавно. Так здорово. Стоило ему всего лишь закрыть глаза, как он видел, где находится потерянная вещь в настоящее время. А при желании он мог увидеть, где она находилась неделю назад. Взрослых, особенно маму, поражала эта его способность. Сам же Юра воспринимал это как игру. Очень интересную и увлекательную игру. Но была в его жизни еще одна игра. Еще более интересная и захватывающая. Иногда в его голове вспыхивали цветные картинки. Живые картинки, похожие на кинофильмы, только еще более яркие. Картинки были отрывочные и быстрые. Иногда интересные, иногда не очень. Чаще всего Юра их просто не понимал и, увидев, забывал через несколько мгновений. Но видения не прекращались. Иногда во время игры со сверстниками он вдруг останавливался и застывал на месте с отсутствующим взглядом. Дети сначала пугались, потом привыкли и относились к странностям Юры с весельем. Впрочем, это было нечасто.

Однако самым интересным в этой игре было то, что почти все картинки, которые он видел, потом, через какое-то время, иногда это был день, иногда три, а иногда даже неделя и месяц, происходили в действительности. Только в жизни они не были такими красивыми и яркими. И все же он с удивлением узнавал их.

Только лет в десять Юра понял, что он видит то, что будет потом. И что с этим делать, он просто не знал. Да и вообще, с тех пор, как он начал ходить в школу и мозг его значительную часть времени был занят добычей знаний, картинки в его голове появлялись очень редко. Во время каникул они были чаще. В старших классах Юра всегда знал, кто из учителей и когда его спросит, и поэтому всегда был готов отвечать. Когда наступили экзамены, он знал, какой билет и вопрос будет ему задан. Так что немудрено, что он закончил школу с серебряной медалью и поступил на медицинский факультет.

В двадцать лет, будучи студентом и из простого любопытства занявшись астрологией и гаданием на картах Таро и скандинавских рунах, он вдруг понял, что носит в себе бесценный дар. И Юрий также осознал, что дар его совершенно не развит. Он как тот малыш, который имеет ноги, но еще не умеет ходить. И тогда Юрий забросил медицину и стал усердно работать над своим даром. Быстрота, с которой он овладевал сложнейшими, почти невозможными вещами, поражала даже его самого. Через пять лет он сам посвятил себя в магистры первой степени, пройдя сложнейшие и изнурительные магические ритуалы, для изучения которых ему пришлось посетить несколько крупнейших библиотек Европы и Азии. Начавшаяся пора великих перемен уже давала ему эту возможность. Именно тогда он и стал магом.