Они дергали меня за пальцы, теребили складки одежды. Умиленный их улыбками и сверкающими глазками, я уже хотел присесть, чтобы удобнее было сюсюкаться с ними, но тут чья-то ловкая ручка начала вытаскивать мой "Кулай" из-за пояса, я еле успел перехватить ее.

— А ты кто, спрашивающий? — сурово спросил огромный мужчина, выступая из тени.

Я сглотнул, но Зульгарау быстро шагнула вперед и сунула под нос мужчине амулет, висевший на моей груди. Его лицо исказилось от страха, и он упал передо мной на колени.

— О повелитель, прости, не предавай меня предкам! Я сейчас же все сотру!

Я отшатнулся на всякий случай от такой экспрессии. Стайку детей как ветром сдуло.

— О чем ты, я не собираюсь казнить тебя…

— Я знаю, что нельзя, что великие боги Райда, Уарайдо и Кеш дали нам закон, который… — ревел, как бык, мужчина.

— Перестань! — я остановил его. — Кто делает это?

— О повелитель, о сияние, у меня семеро детей… — еще сильнее забормотал мужина, зарываясь лбом в песок перед моими глазами.

Мне так отвратительно было видеть, как большой и сильный мужчина так унижается. Я с досадой ткнул его ногой:

— Встань и отвечай, кто это нарисовал.

Мужчина взметнулся, на его обсыпанном песком лице свирепо горели глаза.

— Ладно, но если ты захочешь казнить меня, я так просто не дамся! У меня шесть сыновей и я не дам их в обиду!

— Перестань! — прикрикнул я на него, на всякий случай сунув руку за Кулаем. — Я ищу тех, кто может рисовать как предки Кинхаунта. Я хочу, чтобы мой народ делал такие рисунки и продавал их людям Большого острова.

Мужчина застыл как громом пораженный. На всякий случай я оглянулся — на наши крики сбежались зеваки, они уже были повсюду, прячась за углами и стволами деревьев.

Ладно, отступать было некуда. Я решил повторить помедленнее, для доходчивости.

— Я хочу, чтобы тот, кто нарисовал этих зверей, и делал эти фигурки, делал их еще, чтобы я их…

Идея осенила и ошеломила меня.

— Чтобы я их… чтобы мы их продавали людям с Большого острова, и тогда мы станем богатыми…

Я сделал паузу, ожидая реакции, но на лицах людей не отразилось ничего, и я продолжал дальше.

— … И тогда слава о наших мастерах пойдет по всему миру…

Вот тут я попал в точку. Глаза мужчины чуть не выскочили из орбит от радости, он издал нечленораздельный вопль, упал на колени и стал хватать и целовать мои ноги, изрядно пыльные и грязные. Я попытался вывернуться, оступился и упал, проклиная несдержанность туземца, но мое тело не успело коснуться грешной земли, как было подхвачено руками благодарных дикарей. Они начали подбрасывать меня с ликующими криками, я почувствовал, как Кулай выскользнул из-за пояса, и беспомощно повел рукой вслед ему, и его тут же вложили в нее, причем рукояткой — какие догадливые умницы, порадовался я.

Накидав меня вдоволь, дикари опустили меня на землю и окружили беснующимся от радости хороводом, ритмично выкрикивая и выбрасывая в такт то правые, то левые ноги. Дети восторженно визжали и бросали в воздух охапки сорванных листьев, отчего стало весело и празднично.

Я хотел попросить Зульгарау остановить их, но нашел не сразу — она скакала вместе с ними, естественно. Я попытался вырваться из их круга — тщетно. Я остановился в недоумении. Такая шумиха была мне сейчас ни к чему, учитывая сложности со жрецами.

Вдруг всеобщий шум прорезал трагический вопль, и все испуганно замерли.

— Но ведь жрецы говорят, что нельзя общаться с людьми с Большого острова, потому что так говорят наши боги! — возопил некто самый догадливый.

Все обратили взгляды на меня.

— Райдо, Урайда и Кеш… — забормотали туземцы и сникли, испуганно озираясь друг на друга.

Я поморщился, и вдруг вспомнил предостоящее мне таинство в Чреве Дракона.

— Я пойду к богам и узнаю их волю, — сказал я с уверенным торжеством. — Я узнаю, правду ли говорят жрецы. Боги не могут хотеть вреда своим людям, чтобы они жались в нищете и безвестности. Потому что боги живут на небесах, где всегда тепло и всегда светит солнце. — Мне пришла идея ввернуть в соответствии с местным стилем какую-то двусмысленность, — ночью в темном лесу не все цветы видятся такими, какие они есть.

Видимо я попал в точку еще раз, потому что все вокруг упали на колени и зарылись лбами в песок, забормотав что-то благоговейное и благодарное. Только Зульгарау задержалась на мгновение, чтобы посмотреть на меня с удивлением, но тут же присоединилась к ним.

Это продолжалось так долго, что даже стало слышно ленивое чириканье птиц и скрип двери, болтавшейся на сквозняке где-то далеко. Я откашлялся.

— Вы можете встать.

Никто не шелохнулся. Ах да.

— Встаньте мои люди, и продолжайте веселиться! А ты, художник, подойти ко мне, я хочу поговорить с тобой.

Усантапачуо — так звали этого большого парня — при ближайшем знакомстве оказался удивительным парнем, забавным и милым, как ребенок. Он невзначай сломал толстую ветку, чтобы показать мне некоторые из способов рисования, при этом наивно пугался, когда я непонимающе хмурил брови.

Пришлось все время держать на лице улыбку — я не хотел больше пугать его.

На прощание он подарил мне каменный амулет, и мы расстались. Он все порывался поцеловать мне руки, пока я не разозлился и отвесил ему затрещину. Со счастливым видом почесывая это место, он провожал меня влюбленными глазами.

По обратной дороге Зульгарау вела себя как смиренная овечка. Едва мы дошли до первой же ниши как я вспомнил мои унижения, затолкал ее туда и надавал тумаков по ребрам.

— Мерзкая девчонка, я покажу тебе как оскорблять твоего короля!

— О сияние мудрости, — залепетала она, — о, если вы сможете простить мои дерзости! Тогда я еще не знала ваше величие, ваше знание прошлого и будущего, как вы смотрите вглубь человеческих сердец!

Меня стошнило от такого потока верноподданнической любви, и я отпустил ее. Но она уже держала меня за руки и смотрела таким влажным взглядом, что я не устоял.

Ох уж эти женщины.

Ближе к покоям Зульгарау вдруг смутилась и исчезла.

— Сестра хорошо провела тебя, господин? — подозрительно прищурилась Зальгирис.

— Прекрасно, — пробормотал я, занятый своими мыслями, и попытался пройти в покои, но она загородила мне проход.

— Мой повелитель чем-то обеспокоен? — с еще большим подозрением спросила она.

— Нет, все прекрасно, дай мне пройти, — с раздражением ответил я и сунулся в другое место но она шагнула и туда, встав совсем близко своим мускулистым и лоснящимся от масла торсом.

Мне захотелось дать ей под дых.

— Зальгирис, дай мне пройти! — угрожающе прошипел я ей прямо в расширенные влажные глаза.

— Мой повелитель недоволен мной? — жалобно промычала она, упала на колени и обняла мои ноги, и стала вымаливать прощение — тем способом, которым, по ее мнению, это нужно делать.

"Черт побери", бессильно простонал я, и все опять помчалось по накатанной дорожке.

Ночью в спальне раздался шум. Я подскочил испуганный — какой-то воин упал к моим ногам. Он поднял лицо, и я узнал его — это был Улиачичи.

— Мой повелитель, — сказал он и оглянулся на окно, как будто за ним гналась толпа врагов, — случилось ужасное!

Улиачичи рассказал мне, что Уурвад и другие ведуны, узнав о резком всплеске моей популярности в народе, решили убить меня во время предстоящей церемонии, а потом объявить народу о новом пророчестве — что теперь и отныне страной будут править они. И только верная мне группа воинов решила противостать этому. Они решили перейти со мной в Старый город, собрать там все здоровые силы и потом ударить на ведунов, чтобы предать их лютой смерти.

— Я приду завтра вечером, повелитель! Будь готов! Не ешь ничего, что они дадут тебе! Потому что они попытаются одурманить твой разум…

Сказав это, Улиачичи последний раз тоскливо посмотрел на меня и бесшумно выпрыгнул в окно, и я остался один.