Олег сглотнул подступивший к горлу ком. Никогда он не думал, что сообщить об этом сыну будет так тяжело. Казалось, что самому услышать диагноз — и страшнее этого нет ничего на свете. А нет, оказывается, страшнее всего рассказать о том, что умираешь, своему самому родному человеку.

— У меня рак, сын, — тихо проговорил Олег, зажмурившись, чтобы не видеть выражения лица Антона.

Да, наверное, в этот момент его можно было назвать трусом. Может быть, он и был трусом все это время? Все те годы, что приблизил к себе Дашу, чужую в общем-то для себя девочку, сделав ее родной. И отдалив на сотни километров сына, в одно мгновение превратив его в чужака?! Он трус, что не смог разобраться в их отношениях? Что не смог примирить между собой людей, которых любил одинаково крепко и сильно? Ему было проще отпустить сына в Англию, порвать с ним прежние связи и отношению во имя блага своей девочки, опустив руки и сдавшись? Решив, что так будет правильнее, а на самом деле — легче, проще. Мучительно неправильно, на самом деле. Он трусом стал в тот момент, когда принял решение — одно решение за троих. И никто из троих в результате не нашел успокоения.

— То есть как?.. — выдохнул Антон, распахнув глаза. — Как — рак?! Ты шутишь?.. Ты же не можешь… Это… это просто… Чушь какая-то! — воскликнул он, не веря в услышанное, и вскочил со стула, начав быстрыми шагами мерить пространство кабинета отца. — Ты делал обследование? Полное обследование?! Что говорят врачи?

— Рак, — коротко бросил Олег так, словно ему было тяжело произнести даже это единственное слово. — Что они еще могут сказать?.. — он пытался улыбнуться, но улыбка вышла настолько вымученной, что он тут же убрал ее с лица.

— Этого. Не может. Быть! — раздельно выговорил Антон и, подскочив к отцу, наклонился над ним. — Ну, скажи же, папа! Скажи, что это лишь… ангина!.. я не знаю… Простуда. Что угодно!.. Другое… Пожалуйста, — голос его сошел на шепот при виде измученных глаз. И то, что он в них прочитал, сказало ему все.

Он чувствовал сердцем, нещадно болевшим все эти дни, что отец ему не лжет. Он ему никогда не лгал.

Антон бессильно опустился на стул и, схватившись за голову, наклонился вниз, к коленям.

— Сколько?.. — безжизненно пробормотал он, стиснув зубы.

Он думал, его сердце разорвется прямо сейчас, в этот самый момент. Оно болело, разрывалось, давило на грудь, вызывающе кричало внутри него и снова болело, остро, нетерпимо.

— Три месяца.

И ему показалось, что умер он. Умер в миг, когда услышал дату. Такую ужасающе близкую, роковую дату.

Отец повернулся к нему лицом и вновь попытался улыбнуться.

— Я бы хотел, — проговорил он, едва шепча слова, — хотел… дожить до Дашенькиного дня рождения. У нее он девятого апреля, — уточнил он. — Я ей подарок… приготовил, — выдохнул он. — Надеюсь, ей понравится…

Антон стиснул зубы и, стараясь говорить спокойно, прошипел:

— Ты можешь думать о ком-то еще, кроме нее?! Обо мне, например? — голос его звучал вызывающе, с обвинением. — Я только что узнал, что ты… умираешь!.. Почему ты не думаешь, как я переживу это?! Почему беспокоишься по-прежнему о ней!? — Антон вскинул на отца пронизывающий насквозь взгляд. — Почему?..

Олег сглотнул, в уголках его глаз мелькнули слезы. И Антон тут же пожалел о том, что сорвался.

— Прости меня, сын, — тихо проговорил он. — Прости меня… Я не должен был… Мне нельзя было… заставлять тебя. Я неправильно тогда поступил, я знаю, — тихо пробормотал он заплетающимся языком. — Я ошибся. Как же сильно я ошибся тогда! — он закрыл глаза, сильно зажмурившись. — Я не должен был тебя отпускать в Лондон. Нужно было настоять на том, чтобы ты учился здесь…

— Я сам выбрал этот путь, — тихо перебил его Антон, сжимая холодные пальцы отца в своих руках. — Я сделал свой выбор.

— Этот выбор тебе навязал я, — коротко возразил Олег, не открывая глаз и сжимая руку сына. — Я знаю… Я знаю…

— Ты ни в чем не виноват, — твердо выговорил Антон, наклоняясь к нему ниже. — Слышишь меня? Ни в чем не виноват! Это я, — сглотнул, внезапно вставшие в горле слезы боли мешали говорить, — я виноват. Мне нужно было понять… хотя бы попытаться понять тебя, — выдохнул он. — И ее. А я не захотел… Прости за то, что я сорвался тогда, — проговорил он, запинаясь. — В Лондоне…

Олег посмотрел на него помутившимся взглядом.

— И сейчас не хочешь? — спросил он вдруг.

— О чем ты? — напрягся молодой человек.

— И сейчас не хочешь… попытаться понять ее?

Антон качнул головой и поджал губы. Жалящая боль стиснула грудь в стальные тиски.

— Пап, — тихо начал он, — я не хочу тебя обманывать. Никогда не делал этого… И сейчас не буду.

Олег с понимаем покачал головой.

— Я полагаю, твой ответ «Нет, не хочешь»? — уточнил он усталым голосом. — Мне очень жаль это слышать. Потому что я уже ничего не могу изменить, сын, — сказал Олег, вздохнув. — Да и если бы мог, не стал бы этого делать…

Нахмурившись, Антон посмотрел на отца. В ушах зашумело, отдаваясь в груди колокольным звоном.

— Пап, я не понимаю, — выдавил он, — что ты хочешь мне сказать?

— Я так боюсь, что о моей девочке некому будет позаботиться… — пробормотал тот, словно не слыша его. — Ты ведь позаботишься о ней? — с надеждой в голосе спросил Олег. — Позаботишься?..

— Пап… — неуверенно проговорил парень, опуская глаза. — Ты же знаешь, что мы с ней не друзья…

Давать обещания, которые не собирался исполнять, Антон не стал бы. Тем более своему отцу.

— Я понимаю, — проговорил тот с грустной улыбкой на губах. — Я не буду тебя заставлять, как тогда. Делай так, как считаешь нужным, — быстрый и очень внимательный взгляд на него, какой-то откровенно твердый, пронизывающий, Антону стало не по себе. — Только, пожалуйста, не ошибись. Пытайся видеть больше того, что есть на самом деле.

Антон тогда не понял, о чем сказал ему отец, а переспрашивать не стал.

И только долгие четыре года спустя, он стал понимать, что именно тот хотел ему сказать.

Он просидел с отцом довольно долго, пока тот не заснул, и вышел из комнаты на едва передвигающихся ногах.

В голове не укладывалась вся информация, которую он только что получил. Он не желал мириться. И не смирится. Никогда не сдастся. Он вылечит отца, обязательно! Увезет его в Лондон, в Германию, в Америку! Черт возьми, он сделает для него, что угодно. Что угодно!.. Лишь бы он… только бы он не…

Он застыл посреди гостиной, так и не сделав вперед ни шага в течение нескольких минут. Стоял, прислонившись к стене и зажмурившись, и, кажется, почти не дышал от боли и отчаяния. В глазах было влажно, а на душе сухо и пусто.

В этот момент он почти ненавидел этот мир. Он уже в третий раз хотел отнять у него отца!

Меньше всего тогда он хотел встречаться с девчонкой, которая жила в его доме с его отцом и отобрала у него его жизнь, но Дашу он внезапно обнаружил на кухне, девочка готовила чай и нарезала лимон.

— Ты давно об этом знаешь? — спросил он, облокотившись о дверной косяк и скрестив руки на груди.

Она вздрогнула, не ожидая его появления, подняла на него короткий взгляд и вновь принялась за свое занятие.

Сомнений не было, она поняла, о чем именно он спросил, но лишь через несколько томительных секунд проронила:

— С Нового года.

Антон сделал шаг по направлению к ней с бешено бьющимся в груди сердцем, но остановился, взирая на нее с высоты своего роста. К его удивлению, она оставалась все такой же невысокой, что и была год назад. Кажется, ничуть не прибавила в росте, и все так же упиралась взглядом ему в грудь.

— Так значит, тебе он сообщил о том, что умирает, — сдерживая ярость, проговорил Антон, пронзая ее безумным взглядом, — а мне и не подумал об этом сказать?!

Девчонка лишь пожала плечами. И он взбесился еще больше.

— Это не мое решение, — сказала она, не глядя на него. — Я тоже не имела права тебе говорить, — заявила она откровенно. — Но я позвонила лишь потому, что ему стало очень плохо вчера. И я… я испугалась, — выдавила она, и Антон заметил, что ее ресницы дрожат. — Я не знала, что делать… Мне стало страшно. За него.