— Да! Это кто?! — раздраженно спросил молодой человек, а потом с удивлением: — Даша?!

Девочка сглотнула, словно набираясь сил, и, зажмурившись, выдавила:

— Ты… можешь сейчас говорить?

— Что случилось?! — требовательно закричал тот.

— Дядя Олег… — сдерживая слезы, проговорила она.

— Что с ним?!

— Ему плохо. Очень плохо, — шепотом промолвила она. — Я не знаю, что делать. Пожалуйста, приезжай.

— Вылетаю первым рейсом! — пообещал он и бросил трубку.

А Даша, сжимая телефонную трубку с раздававшимися в ней короткими гудками, опустила бледное, осунувшееся лицо в холодные ладони и неслышно заплакала.

Антон, действительно, прилетел на следующий же день, рано утром. Как и обещал.

В дверях его встретила эта девчонка, воспитанница отца, он отчего-то отчаянно не желал называть ее по имени. Бледная, худая, даже, кажется, ростом ниже стала. Глаза блестят странным блеском, под ними темные синяки, на ресницах дрожат неумело вытертые наспех слезы.

Черт побери! В душе вновь что-то шелохнулось, надавив на рецепторы его совести. Ему опять стало ее жаль. Но он мгновенно придушил на корню это уже знакомое, но такое нежеланное чувство жалости к этой девочке, одним лишь грубо заданным вопросом и твердым взглядом прямо в глаза.

— Что с ним?

Даша, сначала поднявшая на него лицо, вдруг опустила подбородок.

— Я не знаю. Он ничего не говорит мне, — вяло сказала она.

И Антон с ужасом осознал, что не узнает в ней ту гордую, сильную девочку, которую видел несколько месяцев назад. Не то, чтобы он был рад видеть ее такой, какой она была раньше, замкнутой, подавленной, молчаливой, исподтишка за всем наблюдавшей, но какой-то… вызывающе гордой, умной, живой даже в своей немой тишине, взрослой в своей детскости. Такая она ему не нравилась. Она словно бросала ему вызов, негласный, откровенный, уничижительный вызов, немой и безгласный, молчаливый, но оттого еще более открытый. Он не мог на него не ответить. Она не нравилась ему такой гордой и… сильной?.. Но такой, какой она предстала перед ним сейчас, она ему не нравилась еще больше. И он пытался подавить в себе внезапно всколыхнувшиеся эмоциональные порывы узнать, что с ней случилось. Но желание узнать причину произошедших в ней перемен, словно кошками скреблось на душе, рьяно царапая не только грудь, но и задевая саму душу. И это бесило его, выводило из себя.

В одно мгновение он превратился в холодного, равнодушного циника, каким учился быть в Лондоне. Мало ли, что он испытывает на самом деле? Кому какое до этого дело?! И уж тем более это не касается ее.

— Ты сказала, ему плохо…

— Я знаю, почему ему плохо, — тихо перебила его девочка, и парень напрягся. — Но большего он мне не говорит, — кажется, она раздосадована и огорчена. — Может, с тобой поговорит, — высказала надежду она, поднимая на него взгляд черных глаз, и Антон в который раз подивился их удивительной черноте.

— Может быть, — коротко бросил он, задержав испытывающий взгляд на ней дольше, чем нужно было. Дольше, чем он мог себе позволить.

И, сбросив верхнюю одежду, стремительно бросился в комнату отца.

— Он в кабинете, — тихо окликнула его девочка, заставив молодого человека замереть на месте и резко повернуться к ней. Ошарашен и изумлен, даже рот приоткрыт от удивления.

— То есть как — в кабинете?! — возмущенно воскликнул он. — Он же болеет, ты сама сказала…

Даша покачала головой, устало закрыла глаза и пояснила:

— Он отказался покидать кабинет, как мы ни настаивали, — вздохнула Даша и с горечью добавила: — Мы постелили ему на диване.

Долгий взгляд превратившихся в льдинки серых глаз, озлобленный и какой-то… угрожающий, мог бы вынудить ее испугаться или хотя бы вздрогнуть, но девочка даже не шелохнулась. Прямо и (вызывающе?!) посмотрев на Антона, она встретила его угрозу с горящей в глазах уверенностью и заявила:

— Может быть, тебе удастся уговорить его перебраться в постель.

Вересов-младший резко кивнул и, простояв еще несколько секунд, рассматривая застывшую рядом с ним гордую девочку с вызывающе прямолинейным взглядом глаз цвета агата, решительно двинулся к отцу.

Что он хотел увидеть, когда первым же рейсом вылетал в Москву?! Он вообще о чем-нибудь думал в тот момент? Нет. Все его мысли были заняты словами этой девчонки. Отцу плохо, ему очень плохо… Черт побери! Неужели, действительно, так серьезно?! Ведь эта девочка… Даша, она бы не позвонила ему, если бы дела обстояли иначе. Слишком гордая для этого. Значит, что-то очень важное?..

Он так и не смог заснуть после ее звонка. Сбросив с себя руку посапывающей рядом в такт дыханию Стефани, он стремительно поднялся и вышел на балкон, наспех надев спортивные штаны и футболку. Мороз ударил в лицо, обдавая лондонской зимой каждую клеточку тела. Сердце забилось быстрее и отчетливее.

Что-то важное произошло там, в Москве. С отцом. И ему нужно срочно лететь домой. Сейчас, немедленно, пока не стало слишком поздно. Руки отчего-то затряслись, как-то сильно и неестественно для него задрожали, все тело вмиг задрожало, словно парализованное спазмами крупной дрожи. Ему хотелось бы винить во всем мороз, но лондонский январь был не таким и холодным, к каким он привык.

Нужно лететь домой. Немедленно. Прямо сейчас.

Бросился к телефону. Ближайший рейс до Москвы был объявлен на шесть утра, и Антон, чертыхаясь в голос, заказал билет. Собрал необходимые вещи в дорожную сумку и, не разбудив Стефани, ушел, оставив девушке записку с объяснением. Стоило лишь надеяться, что по его возвращению она не закатит истерику.

Что он ожидал увидеть дома, когда сидел в самолете с единственной мыслью в голове: с отцом приключилась беда?! Что ожидал увидеть, когда брал такси и мчался по утренним улицам Москвы, вглядываясь в белесую дымку?! Что он ожидал увидеть в той комнате, куда направила его эта девчонка?!

Что угодно. Но только не то, что он там увидел.

Он не узнал его. И дело было даже не в болезни, о которой ему пока ничего не было известно. Что-то еще, совсем иное, неправильное витало в воздухе отцова кабинета. И это пугало, заставляя сердце бешено биться в груди.

Олег лежал на диване, положив руки на живот, лежал недвижимо, дышал еле-еле, почти неслышно, приоткрывая рот, чтобы сделать очередной вдох. На лбу выступил пот, щеки впалые, губы бледные, глаза закрыты, и лишь ресницы слегка подрагивают.

Темнота, возникшая перед глазами, вынудила молодого человека остановиться в дверях и зажмуриться.

— Пап? — позвал мужчину Антон и сделал нерешительный шаг вперед.

Его ли это голос? Почему он так дрожит?! И в горле вырос острый ком боли и невыплаканной обиды.

— Пап, — пробормотал молодой человек еще раз и подошел к отцу ближе.

Тот дернулся, пошевелился на диване и приоткрыл глаза. Обернулся к Антону полубоком, стараясь рассмотреть.

— Антоша? — пробормотал он с удивлением, и улыбка расцвела на бледном осунувшемся лице.

Антон стиснул зубы. Боль сковала тело, взметнувшись в нем обжигающей волной. А внутри души до самого основания существа промчалась острая стрела. Сердце забарабанило, сильно сдавливая грудную клетку и мешая дышать. Ладони вмиг вспотели, и парень сжал их в кулаки.

Казалось, он вот-вот задохнется. От боли, от витающей в воздухе безысходности и… смерти.

Страх сковал его тело, и Антон стиснул зубы, чтобы не закричать.

Олег с усилием приподнялся и облокотился на подушку, посмотрел на сына усталым взглядом мутных глаз.

— Это Даша тебе сообщила? — бессильно выдохнул он. — Бедная девочка, она так обо мне волнуется…

Антон сглотнул и подошел еще ближе к дивану и, подвинув стул, присел рядом с отцом.

— Пап, — проговорил он, — что с тобой?

— Она тебе не сказала?

Антон вздохнул.

— Сказала, что ты болен, — выдавил он из себя и, опустив взгляд на свои сцепленные пальцы, бессильно добавил: — Пап, что с тобой?