Алексей рассмеялся.

— Всё-таки есть в тебе что-то от матери. Такая же горячая, — и, вмиг став серьезным, заявил: — Смотри, Дашка, не разочаруй меня. Я умею быть благодарным, но так же умею и мстить. Помни об этом, — и, нагло ухмыльнувшись, поспешил прочь. А девушка молча стояла и смотрела на то, как он удаляется.

Неужели это все? Оставил в покое, ушел, исчез, растворился в небытие? Неужели опять — свободна?..

— Надеюсь, мы больше никогда не встретимся с тобой, — прошептала Даша гортанным шепотом, глядя на то, как старый жигуленок срывается с места и рвется вперед, подальше от нее.

Она едва не заплакала, наблюдая за тем, как вместе с автомобилем вдаль уносятся ее беды и слезы.

А потом вдруг… неожиданно… резко… разрывая воздух и пространство яркой вспышкой звуков.

— Даша! Даша, мать твою!?

Этот голос заставил ее застыть на месте, зачарованно глядя в пространство. Сердце, сильно забившись в груди, вдруг сжалось до размеров немыслимо маленьких.

— Даша!..

Она вздрогнула, оборачиваясь медленно, как в замедленной съемке. Никогда не думала, что так бывает.

Паша?! Но откуда?.. Обернулась. Да, Паша, он. Спешит к ней, не идет, а рьяно срывается на бег, мчится с перекошенным от ярости и беспокойства лицом к ней. Убийственное сочетание!

— Что ты творишь?! — орет он на бегу.

— Паша? — может лишь прошептать она, прежде чем он, поравнявшись с ней, резко хватает ее за руки и сжимает в своих медвежьих объятьях, притягивая к себе дрожащее тело.

— Что ты творишь, твою мать. А?! Ты что делаешь? Одна? Ничего мне не сказав?! Почему? Я не заслужил твоего доверия?! Почему ты мне ничего не сказала?! — кричал он, срываясь то на крик, то на шепот. — Почему я обо всем узнаю от Леси?! Почему, черт возьми?!

А Даша не может произнести ни слова, из горла вырываются лишь непонятные и неразборчивые звуки.

— Я же просила ее… не говорить, — уткнувшись лицом в его грудь, прошептала девушка. — Я просила ее…

— Да если бы и она мне не сказала, — заявил он, стискивая ее в своих руках, — я бы ее прибил, честно слово!

— Я люблю тебя, Паш, — призналась, — очень люблю. Но я не могла тебе сказать. Не могла, понимаешь?..

— Нет, не понимаю, — откровенно признался он. — Но ты же должна понять, что я не переживу, если с тобой что-то случится? Ты это понимаешь?!

— Да… — прошептала она, вдыхая аромат его туалетной воды и надежной защищенности.

— Я не переживу, если с тобой что-то случится, егоза, — прошептал он ей в волосы. — Дашенька!.. — целуя ее волосы, виски, щеки. — Я просто не вынесу этого! — взмолился он и, больше ни слова не говоря, прижал ее к себе.

Так они стояли очень долго, просто наслаждаясь объятьем. Дружеским — как полагала Даша. Способным дать толчок к новому витку их отношений — думал Павел.

Потом он, гладя ее по бледным щекам, удерживая ее за плечи и откровенно ругая, посадил ее в машину и отвез к дому. А в квартире девушку ждал очередной скандал.

Оказывается, ее встречу с Пашей в парке видел Антон, ее многоуважаемый опекун. И он, как и подобает настоящему опекуну, закатил ей громоподобную истерику, едва она переступила порог квартиры.

— Ты где была? — набросился он на нее. — Сказала, что будешь рано, а пришла опять поздно вечером!

— Я не говорила, что буду рано, — возразила Даша, проходя вперед.

— Какая разница? — взревел Антон по непонятной ей причине. — Ты забыла о времени в объятьях какого-то… отморозка?

Даша резко застыла на месте, глаза ее широко распахнулись, округлившись.

— Что?! — уставилась она на него. — Какого… отморозка?

— Тебе лучше знать, — ядовито выговорил Антон.

Когда увидел ее в парке, стоящую не просто рядом, но в объятьях какого-то мужика, Антон хотел тут же выскочить из машины и, схватив ее за грудки, посадить в машину и насильно, если понадобится, увезти домой. Как он себя сдержал от подобного, и сам не знает, но он, резко надавив на газ, сорвался с места и уехал. Он думал, что ошибся, но знал, что ошибки быть не могло.

И ее он бы узнал везде. Это была Даша, без сомнений. И сейчас у него сорвало крышу от негодования.

— Я запрещаю тебе общаться с какими-то…

— Паша — мой друг! — выкрикнула девушка. — Он был со мной все эти годы. Все эти четыре года, когда ты должен был за мной следить, он был вместе со мной! Он! И, если кто-то и может находиться со мной так близко, как никто другой, так это Паша. Он, а не ты! Ясно?

— Сколько же лет твоему… другу? — язвительно поинтересовался Антон.

— Сколько бы не было, все его. И он может отчитаться за каждый прожитый год, потому что ему есть чем гордиться, в отличие от некоторых, — вырвалось у Даши.

— Хочешь сказать, мне гордиться нечем? — сощуренными глазами взирая на нее, поинтересовался Антон.

— А что, есть? — парировала девушка. — Мне надоело отчитываться перед тобой. Пусть ты и мой опекун, но не нянька, которая обязана со мной возиться. Мне не шесть лет и не двенадцать уже, если нужно, я сама смогу о себе позаботиться.

— Сможешь?

— Смогу! — гордо вскинув подбородок, заявила девушка. — Хочешь проверить?

Ему отчаянно хотелось сказать «да», согласиться с ней, но он знал, чувствовал, что она исполнит свою угрозу, свое обещание. А к этому он готов вовсе не был.

— Через два года, — жестко выдавил он, нависая над ней, — когда тебе исполнится восемнадцать, можешь делать все, что угодно. А пока… тебе ничего иного не остается, как слушать то, что говорю тебе я.

— Как четыре года назад? — ядовито осведомилась Даша. — Когда мы обманывали социальные службы?

Антон смутился, чувствуя, как стремительно позиции их поменялись, и уже он стал защищаться.

— Это не был обман!..

— Был. Уже тогда — это был обман, — возразила девушка. — Неужели ты так ничего и не понял, Вересов?

— О чем ты? — сощурился он, подходя к ней, но она отскочила от него.

— Тебе нужно было поинтересоваться об этом раньше, — отрезала она, — когда я еще готова была отвечать на твои вопросы. А сейчас, уволь, не собираюсь этого делать.

— Что произошло? — спросил он сдержанно. — Что, черт возьми произошло за эти годы?!

Даша уставилась на него.

— Произошел ты.

— Объяснять ты мне, конечно, ничего не будешь?

Даша криво усмехнулась.

— Какой догадливый, — и, очевидно, считая, что сказала достаточно, направилась к лестнице. — До завтра.

А он, глядя ей вслед, остался стоять с острым ощущением в груди, что вновь потерпел поражение.

Она была права. Во всем права. Он так ничего и не понял.

И, разрази его гром, если он не допытается до истины!

Гораздо проще решать проблемы, к которым можно хоть с какой-то стороны подойти и найти выход из сложившейся ситуации. Но как решить проблему, которая не желает быть решенной? Что сказать и как? Не покажется ли он навязчивым и не останется ли осмеянным? Как подступиться, выпытать правду не в ущерб одной из сторон и настоять на своем, не надавливая и не требуя, но спрашивая? А как быть, если путей решения вообще нет? Что делать, если проблема не желает быть решенной, будто сбрасывая на него одного весь груз забот и багаж давних обид и разочарований, как непосильную ношу?

Как быть, если у проблемы есть характер!?

Нечто подобное испытывал Антон в отношении к себе Дарьи. Нет, она не была проблемой, по крайней мере, в полном смысле этого слова, который в него вкладывал именно он. Девушка не досаждала ему, не шаталась под ногами, действуя на нервы, без видимых причин не грубила, предпочитая вообще с ним не общаться, а, когда общалась, ограничивалась пустыми, отточенными фразами, бьющими не в бровь, а в глаз. Она не возвращалась домой очень поздно, хотя могла бы, вынуждая его нервничать, не скандалила и не нарывалась на неприятности, не злословила, даже не приглашала в дом гостей, — ту же лучшую подругу, о которой он так много слышал еще от отца. Антон не настаивал, в общем-то, ведь именно он решил, чтобы Даша жила с ним в его квартире, а она, похоже, жаждала доказать ему после памятного разговора в вечер, когда он не сдержался, вновь накричав на нее, что будет самостоятельной. И доказывала. Целенаправленно и систематично, дерзко и сдержанно указывая на то, что останется стоять с высоко поднятой головой.