в сравнение с тем не идет, как падал над черною Керчью в горящих объятьях креста. Ползет под тобой, склизка, бессмертный твой астероид — смертельный твой самолет. «Дочь верни, звезду возьми», — «Дочь-звезду верни-возьми», — чтобы было видно близко — История права. Года — бальзам на раны. Кровавая трава взросла травой медвяной. Но лучше бы звезда осталась безымянной, Аукаясь в лесу, веселые земляне вдруг смолкнут, увидав забытую землянку. О, лучше бы звезда осталась безымянной! Остался навсегда солдатик оловянный. И кажется мне — смысл его улыбки странной, что лучше бы звезда осталась безымянной.. Мне свет ее помог — надежнее, чем дратва, стянул дыру в судьбе, как на холстине драной. Но лучше бы звезда осталась безымянной! Пусть лучше бы Она сынишке синеглазому про оловянного солдатика рассказывала, с вечернею звездой своей судьбы не связывая… на мгновение мне показалось, не астероид с ослепительным длинным шлейфом, а объятый пламенем самолет — на ползущие по нашей жизни танки. 1977 Обняв свои колени Я вместе с братиславскою сиренью, я, вместе с полушарием смиренно в полночь медленно вхожу. Художники — отмывши акварели, часы не дочинив — часовщики иль уронив лицо на кулаки. Задумчивость — в судьбе у поколенья, и светят перекрестками идей Колени в детстве — чтобы протирать… Но в настоящем, будущем, прошедшем, Мы наконец дождались тишины, и, как даны неделям воскресенья, для размышлений нам с тобой даны Я пальцы в смуглый узел завяжу. …Обняв свои колени, я сижу… Братислава. 1966 Аттракцион «Кривые зеркала» Ростов-на-Дону, 1946 год как на подрамниках холсты, и две крахмальных поварихи от смеха пыжились, красны. Там, в кулаке зажав билет, глядел горбатым Квазимодой.
Так вдохновенно он пыхтел, и с любопытством созерцала и стекла смех мой отражали, когда двенадцать дураков, похожих на меня, дрожали! что он стоял на двух ногах! Он — ампутированной левой земли касался — в зеркалах! Смотрела бабушка невесело, и мне хотелось в гладь зеркал шарахнуть чем-нибудь увесистым! в его глазах слеза дрожала, |
