Сесил ответил:
— У него связаны руки. Он ничего не сможет сделать. Он не распоряжается своими силами. Ему нужно держать под контролем слишком большую территорию. Если слитки не достанутся Альбе, вполне вероятно, что его солдаты взбунтуются.
Она весело рассмеялась, и ее глаза заблестели.
— В таком случае, милорды, слитки не должны достаться Альбе. Разве французские пираты не предприняли попытку напасть на суда в моих портах? Пусть слитки отправятся в Лондон на хранение. Ведь это частная собственность, не так ли? Это частная собственность генуэзских купцов. С моей точки зрения, они не больше принадлежат его всекатолическому величеству, чем мне. Мы можем воспользоваться займом, разве не так? И вот он здесь, у самого нашего порога.
Сесил не проронил ни слова. Роберт ликовал.
— Черт побери! — воскликнул он, пользуясь одним из ее богохульств. — Почему бы нам не разрушить католическое господство? Почему бы вашему величеству не стать главой протестантского мира?
— Это говорит солдат, — произнесла она, резко шлепнув его по щеке. — И пусть разразится война, чтобы милорд Лестер смог отличиться и овеять славой свое имя! Нет, Роберт, все хорошее достигается мирным путем. Разве не так, господин Сесил?
— В данном случае, мадам, конфискация слитков будет достаточно дерзким поступком.
— Какие ответные меры могут быть предприняты нашим милым святошей в его Эскориале [Эль Эскориаль — резиденция испанских королей под Мадридом.]?
— По моему мнению, он не в состоянии сделать слишком много. Но нельзя забывать о торговле шерстью, ведь, как хорошо известно вашему величеству, нашими основными покупателями являются Нидерланды. Альба сможет арестовать там товары наших купцов.
— В таком случае, мы сможем арестовать товары Нидерландов в Англии, и мне кажется, что их здесь значительно больше. Вспомните те состояния, которые сколотили голландцы в нашей стране. Да если мы арестуем их товары и собственность у нас, они поднимут такой шум, что испанцы окажутся вынужденными уладить это дело мирным путем. Нет, милорды, это не принесет вреда. Мы примем слитки в качестве предназначенного нам займа, и это научит испанцев проявлять больше уважения к англичанам в открытом море. Эти испанские гранды дурно обошлись в Мексике с Хокинсом. Разве я могу допустить, чтобы с моими подданными обращались подобным образом?
— Но ведь и Хокинс не остался в долгу, ваше величество, — вставил Роберт.
— Не остался в долгу? Нет, более того, он действовал так, как я и ожидала от настоящего англичанина.
Она казалась такой довольной, что Роберт осмелился продемонстрировать ревность по отношению к новоиспеченному фавориту.
— Что касается этого Хэттона, — сказал он, когда Сесил оставил их вдвоем, — ваше величество не может по-настоящему испытывать удовольствие от его общества, как это может показаться с первого взгляда.
— Но это на самом деле так, Роберт. Я говорю, что мои Веки так же нужны мне, как и мои Глаза, или почти так же.
— Как вы можете так говорить? — страстно спросил он.
— Потому что это правда, мои дорогие Глаза.
— Ваше величество ищет предлога, чтобы помучить меня.
— А зачем это мне нужно?
— Потому что я так долго любил вас, и вам уже начинает надоедать такая продолжительная преданность.
— Боже мой! — воскликнула она. — Мне никогда не надоест ничья верность. По моему мнению, это самая привлекательная черта.
— Значит, ваше величество сомневается в моей?
— Не сомневаюсь, дорогой Робин. И ты не сомневайся в моей верности тебе.
Он поцеловал ее руку, спрашивая себя, не стоит ли заговорить с ней о браке, но теперь он начал проявлять больше осторожности, чем во времена, предшествовавшие короткому промежутку немилости. Заметив морщинку, пролегшую между его бровями, она улыбнулась и подумала: «Милый Робин, ты стареешь. Ты утрачиваешь свою былую красоту».
В некогда черных волосах появились белые пряди, кожа под глазами стала слегка морщинистой, чуть-чуть искривился чудесный овал подбородка. Она почувствовала прилив нежности. Конечно, она ему этого не скажет, но сейчас она любила его не меньше, чем в то время, когда реально представляла Роберта в качестве своего мужа. Если ее чувства и стали более уравновешенными, от этого она не стала любить его меньше.
Она все еще оставалась кокеткой, но уже ясно давала понять, чего хочет в действительности. Она навсегда останется молодой, если даже Лэною и не удастся изобрести свой эликсир. Все красивые мужчины независимо от их возраста должны быть влюблены в нее. Это было частью их долга, который она требовала от них как их королева.
Она собиралась заставить Роберта слегка приревновать ее к Хэттону, этому жадному человеку, который осмелел настолько, что попросил часть сада епископа Айльского. Хэттон получил свой сад — двадцать акров плодородной земли между Холборн-Хиллом и Айн-Плейс, — хотя епископ Кокс почти что на коленях умолял ее не делать этого.
— Роберт, мне сдается, — сказала она, — что ты больше, чем мои Глаза. Я читаю твои мысли. Я отдала Хэттону сад. Но вспомни, мой милый друг, что я отдала тебе. И я не сомневаюсь в том, что, прежде чем мы покинем этот мир, я дам тебе еще больше. И что я прошу взамен? Твою любовь, твою преданность королеве и верность Елизавете.
— Они — твои, моя любимая.
Она улыбнулась ему, и, хотя ее улыбка была нежной, в ней крылось предупреждение. Она слышала, что две сестры, которые состояли при дворе, были страстно в него влюблены и что по этому поводу у них постоянно происходили стычки. Это были леди Шеффилд и Френсис Ховард. Должно быть, он прекрасно помнил, какое страдание ему принесла ссылка, вызванная его флиртом с Летицией Ноллис, потому что Елизавета не слышала, чтобы он дал той или другой сестре хоть малейшую надежду.
Королева злобно подумала, что он поступит мудро, если и в будущем будет так же себя вести. Она не вынесет, если ее фавориты станут заключать браки, а если ее главный фаворит заведет себе любовный роман при дворе — этого она просто не переживет. Ей казалось, что жизни ее и Роберта были тесно переплетены, он всегда привлекал ее — сначала в детской, потом в Тауэре и наконец при дворе. Сейчас она знала: что бы ни случилось, она всегда будет любить его больше всех на свете. Подобные чувства она испытывала к Кэт Эшли. Она могла ссориться с ней и с Робертом, но все равно она будет любить их до конца своих дней. И в то время как Кэт являлась другом, Роберт был возлюбленным.
Он сделал еще одну попытку подискутировать, и ее это порадовало, потому что явилось признаком его ревности.
— Чем же вас так привлекает этот щеголь?
— Ладно, Роберт, не ревнуй к человеку только потому, что он моложе и у него более проворные ноги, чем у тебя. Ты видел, как он танцует?
— Танцует! — сказал Роберт. — Я приведу вашему величеству учителя танцев, который представит вашему взору более утонченное зрелище, чем господин Кристофер Хэттон.
— Вот еще! — ответила королева. — Я не стану на него смотреть. Он зарабатывает себе на хлеб танцами.
Она улыбнулась, видя, как он смешался. Ей доставляло удовольствие думать о своей любви к Роберту, о слитках, которые вскоре лягут в ее сундуки, о задетом самолюбии и раздражении этого бледного испанца, у которого оказался такой дурной вкус, что после того, как он попросил ее руки, он не прождал и пары месяцев, чтобы жениться на французской принцессе.
В замке, ставшем ее тюрьмой, Мария Шотландская услышала о растущем напряжении в отношениях между Испанией и Англией. Обладая бурным и взрывным темпераментом, она была твердо уверена, что это означает начало войны между двумя странами. Она не понимала характеров Филиппа и Елизаветы, а ведь ни он, ни она не были теми людьми, которые сломя голову бросятся в омут войны. К несчастью для нее, Мария была лишена подобного благоразумия. И теперь ее обуяли сумасбродные надежды. Если случится война и Испания победит, ее не только восстановят на троне, но дадут в придачу еще и Англию с тем, чтобы она непременно вернула страну в лоно католической веры, и она сделает это с превеликим удовольствием.
