Хоть это довольно сложно понять, но порой альтруизм основывается на ложном убеждении, будто другие достойны большего. Вы работаете сверхурочно — потому что это единственный способ, благодаря которому вы можете поверить в собственную ценность. Иногда альтруизм возникает из глубокой веры в то, что если не угождать всем вокруг, то окружающие отвернутся от вас. А в некоторых случаях истоки альтруизма настолько глубоки, что вы даже не осознаете своих собственных ощущений типа: «Если я сделаю это для тебя, неужели ты не ответишь мне тем же?» Благие дела — есть созидание более наполненной жизни, а также освобождение от некоторых тревог — собственно, этим отличаются все благоприятные «защитники»!

Стоит упомянуть, что альтруизм важен как для вас лично, так и для всего человечества. Но, как и все привычки и установки подобного типа, он может настолько глубоко в вас укорениться, что приведет к последствиям, совершенно противоположным тому, что подразумевалось в начале. В области психологии обрело высокую значимость мнение дочери Зигмунда Фрейда, Анны. В 1936 году она опубликовала достойную внимания книгу под названием «Эго и механизмы психологической защиты». Анна пошла дальше отца, предложив взглянуть на альтруизм с другой стороны. Так родилось понятие альтруистического подчинения. Оно перевернуло благотворную составляющую альтруизма вверх дном и показало, что чрезмерное усердие в благих делах может помешать нам самим жить полной жизнью. Анна понимала, что в том случае, если вы способны жить только ради других, вы, несомненно, пренебрегаете собственными потребностями и талантами. Кое в чем ей удалось разобраться. И попадись ей наш друг Норман, ей бы несказанно повезло!

В конце коридора, в который выходит и дверь нашего офиса, находится одна некоммерческая организация. На кого бы из ее сотрудников мы ни наталкивались в коридоре, лифте или кафе, все они неизменно дружелюбны и радостны. Работа в их офисе кипит, благодаря руководителю. Его звать Норман. За эти годы мы подружились с ним и успели поделиться ни одним анекдотом. В Нормане есть что-то такое, что побуждает окружающих поверять ему свои тайны. Из него бы получился отменный, полный сочувствия психотерапевт. И хоть сам он является профессионалом в области разговорного жанра и может разговорить кого угодно, у нас ушло много лет на то, чтобы по-настоящему узнать его самого. А ведь мы те еще сплетники и довольно быстро раскапываем детали личной жизни!

У Нормана было поразительное прошлое. Много лет он жил за границей и работал с детьми, перенесшими операцию по устранению расщелины твердого нёба и пластику лица в отделении послеоперационной терапии. Долгое время он пробыл в странах третьего мира, изредка возвращаясь домой в США. Он относился к этому спокойно: ему очень нравилось заботиться о детях, которые оставались в больнице на долгие месяцы, и их семьях. Для многих Норман стал родным и близким, а когда у него выдавался отпуск, он даже ездил в отдаленные районы, чтобы проведать «своих ребятишек». И хотя зарабатывал он очень мало, почти все свои жалкие гроши, дававшиеся ему с большим трудом, он тратил на предметы первой необходимости для этих семей, которые не могли себе позволить подобной «роскоши».

Спустя девять лет работы Нормана в этой области руководство отправило его домой. Норман рассказал нам, что работал так усердно, что начальство посчитало, будто он не уделяет должного внимания собственной персоне. Норман худел все больше и больше, а его здоровье оказалось под угрозой: его одолел какой-то паразит, от которого он никак не мог избавиться. На выздоровление у него в Штатах ушло несколько месяцев. В период такой вынужденной передышки в работе у Нормана умерла мать, и он чувствовал, что обязан позаботиться об отце. Он признал, что необходимо заработать денег и остаться рядом с семьей, и решил не возвращаться назад.

Поскольку Норман обладал навыками в области послеоперационного ухода за пациентами, прошедшими пластическую хирургию, его пригласила на работу группа деятельных пластических хирургов, владевших несколькими хирургическими центрами в Южной Калифорнии. В течение пятнадцати лет он имел дело с вещами, абсолютно противоположными тем, с которыми когда-то работал за границей. Здесь большинство людей, которых он успокаивал, обмывал, переодевал и которым раздавал лекарства, сами решились на пластику. Впрочем, это не помешало ему выполнять свою работу на все сто.

Норман рассказал нам о своей деятельности: двадцать четыре часа в сутки он выполнял обязанности по уходу за пациентами на дому и оказывал им услуги «консьержа». Он красочно описал ту пору, когда был у них на побегушках. Если нужно было забрать одежду из химчистки, это делал Норман. Если необходимо было выгулять или вымыть собаку, и это дело поручалось Норману. Если пациентке требовалось позвонить коммерческому директору, чтобы назначить совещание, Норман был тут как тут. Он даже научился делать стрижки и макияж!

Норман не мог никому отказать. Он чувствовал, что должен сделать все от него зависящее, чтобы облегчить этим людям жизнь. Заботливо ухаживая за пациентами и оказывая им разнообразнейшие услуги, Норман делал это с радостью. Мы не слышали, чтобы он жаловался, а когда он перемежал свой рассказ об этих порой неприятных ситуациях остроумной шуткой, мы задумывались, не умеет ли он вдобавок ходить по воде!

Однажды Норман позвал нас на обед. Нам было любопытно, как же из «суперсиделки» он превратился в руководителя организации. Несколько подавленный — что было ему несвойственно — он поведал нам, что после двенадцати лет подобной работы почувствовал упадок сил. Когда ему было сорок восемь, у него случился приступ панического расстройства, весьма напугавший и потрясший его. Более того, он мучался от таких приступов еще в течение года; в этот период Норман стал также страдать от бессонницы, и все эти факторы явились причиной того, что он нередко засыпал прямо на рабочем месте. Через надежного друга он обратился к психиатру. Тот выписал ему лекарства и посоветовал взять отпуск.

Еще два года у Нормана ушло на то, чтобы понять, что он совершенно изможден и теперь ему придется бросить работу. И хоть друзья давно советовали ему сбавить темп, перестать строить из себя мальчика на посылках и сосредоточиться исключительно на уходе за пациентами, Норману казалось, что он уже не сможет иначе. Заканчивая карьеру персональной сиделки, он понял, что на пациентов у него уже не осталось никакого терпения! Они больше ему не нравились, ему не хотелось за ними ухаживать, и он просто ненавидел их домашних питомцев! Его привели в ужас собственные мысли, однако он признал, что что-то не так… проблема была в нем самом!

Вступая в должность руководителя организации, Норман надеялся, что на этой работе будут обозначены четкие границы. После утомительных лет, исполненных паники и бессонницы, он наконец обратил внимание на тот факт, что никогда не устанавливал пределов и позволял другим пользоваться его великодушием. Норман рассказал нам, что до сих пор работает усерднее, чем от него требуется по долгу службы. Он признал, что когда добровольно соглашается организовать какое-либо мероприятие по сбору средств или все больше задерживается на работе, чтобы подготовить ведомость или «разгрести дела», то приходит домой жутко уставший, ложится спать не поужинав, не перезванивает другу и забывает даже зайти к отцу в комнату.

Норман был обеспокоен тем, что в его жизнь проникают старые паттерны поведения «незаменимого человека». Он пошутил, что, на самом деле, пригласил нас на обед, чтобы получить какой-нибудь бесплатный совет. В задумчивости он размышлял, как же ему перестать быть таким «недоумком» и простофилей, погрязшим в собственной глупости. Теперь-то он знал, что работу свою выполнял превосходно и являлся бесценным сотрудником. Почему же было так сложно установить границы, уделить себе внимание и по-прежнему помогать окружающим, но уже не изматывая себя?