— И тем не менее я еще раз хочу напомнить о нашем предложении.

— В чем его суть?

— Э, нет! — решительно покачал головой Клаус. — Вначале я получу ваше письменное согласие, а уже потом будем говорить о деталях.

— Где гарантия, что вы меня не надуете?

— Вам не понадобятся гарантии, едва только вы узнаете план.

— Вы когда-нибудь работали на профессиональной сцене?

— Боже упаси!

— Неужели вы сами искренне верите в то, что сказали?

— После всех ваших угроз в мой адрес — ну, там, оторвать мне яйца и закатать мое бренное тело под паркет — я подвергаю каждое свое слово двойному контролю. Несмотря на свой преклонный возраст, господин Мишин, состояние собственных гениталий по-прежнему меня волнует. Ну, так как? Будете рисковать или тихо разойдемся по домам?

— В случае, если я откажусь, где вы меня намерены убирать? — спокойно спросил Мишин. — Прямо здесь, на квартире дочери вашего друга? Или выберете более подходящее место?

— Как и все русские, вы очень подозрительны.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Как я могу на него ответить, если занимаюсь совсем другими проблемами? — хмыкнул Клаус.

— Хорошо, — подумав немного, ответил Мишин. — Я согласен.

— Тогда прочтите эту бумагу, — быстро откликнулся американец, протягивая Мишину сложенный вчетверо лист.

Несколько минут Витяня вчитывался в составленный на английском текст. По мере того как до Мишина доходил смысл затеянного американцами предприятия, его лице принимало все более обескураженное выражение. Наблюдавший за ним из-под опущенных ресниц Клаус даже вида не подал, что искренне рад этой позитивной эволюции в настроении бывшего киллера КГБ.

— Если я правильно понял текст, мне предстоит действовать в одиночку… — Мишин не спрашивал, а констатировал.

— Не совсем так, — поправил Клаус. — Вы можете привлекать того, кого сочтете нужным. Однако ЦРУ не будет иметь к этим действиям НИКАКОГО отношения.

— Мне понадобятся деньги.

— А 500 тысяч долларов это что, по-вашему? Пакетик с кукурузными хлопьями?

— Это МОЕ вознаграждение за риск. Я говорю о расходах на оперативные цели.

— Сколько вам потребуется? — подумав несколько секунд, спросил Клаус.

— Пока не знаю. Мне нужен номер счета, с которого я могу, по мере необходимости, брать деньги. Вы сможете проследить впоследствии за целесообразностью их расходования. В крайнем случае, вычтите из моего гонорара.

— Хорошо, я переговорю с кем надо. Еще вопросы?

— Оружие, взрывчатка, средства связи и прочее?

— Это учтено, — кивнул Клаус. — Вы будете знать, к кому обратиться.

— С кем я поддерживаю связь?

— Ни с кем.

— То есть?

— С того момента, как мы с вами расстанемся, Мишин, вы вновь становитесь человеком, приговоренным на своей родине к расстрелу. Наше присутствие вы почувствуете только в тот момент, когда вам будет прекращено финансирование. Это будет сигналом к тому, что со своей задачей вы не справились. Вам предоставляется полная свобода действий. Вместе с тем вы должны знать: мы не спустим с вас глаз ни на секунду. Где бы вы ни были и как бы не маскировались. Как профессионал вы должны догадываться о масштабах операции.

— Единственная просьба: не путайтесь у меня под ногами.

— Не беспокойтесь, Мишин.

— Беспокоиться должны вы, Клаус, — мрачно уточнил Мишин. — Я не люблю, когда мне дышат в затылок. Особенно, на работе. Рефлексы, знаете ли. Иногда сначала делаешь что-то непоправимое, а уже потом начинаешь думать, насколько это было целесообразно…

— Ваш почерк изучен достаточно хорошо, Мишин, — процедил Клаус. — Но, на всякий случай, запомните одно имя. Только одно — Руперт. Если человек, которому вы захотите свернуть шею, назовется этим именем, значит он НАШ, господин Мишин. Не делайте ему ничего плохого, поверьте мне, нет смысла бередить раны, которые только-только стали затягиваться…

— Я постараюсь, — буркнул Витяня.

— Еще какие-нибудь вопросы?

— Два вопроса. Та милая женщина, которая хоть немного скрасила впечатления от нашей беседы…

— Что вас интересует, Мишин? — чувствовалось, что этот вопрос неприятен американцу.

— Она действительно не в курсе наших с вами дел?

— Я уже сказал: она совершенно ни при чем. Просто мы решили перестраховаться и провести эту встречу на совершенно «чистой» квартире.

— Отлично. И второе: половину причитающегося мне гонорара я хотел бы получить авансом, завтра. На два счета — в Цюрихе и Лондоне. Номера счетов я вам назову в конце нашей беседы.

— Зачем вам столько денег, Мишин? — неожиданно хмыкнул цеэрушник. — Вы же воспитывались на принципах социалистического равенства.

— После своей смерти я переведу их на строительство мемориала жертвам американского империализма.

— Мы составили соглашение не со смертником, — без особой твердости в голосе возразил Клаус. — И вообще, что за мысли? Я уверен, что вы прекрасно справитесь с этой задачей…

— Да и я не очень-то сомневаюсь, — улыбнулся Витяня, хотя глаза его оставались холодными, настороженными. — Другое меня беспокоит, господин Клаус. В документе, который я сейчас подпишу, нет ни слова о том, как сложится моя жизнь ПОСЛЕ выполнения задания.

— A-а, вот вы о чем! — ухмыльнулся Клаус. — А я-то думал, что вы вообще ничего не боитесь.

— Вообще ничего не боится только евнух в гареме, — Витяня по-дружески положил руку на хлипкое колено Клауса и легонько сжал его. На лице американца отчетливо проступила болезненная гримаса. — Все, за что обычно дрожит мужик, ему уже оторвали.

— Нельзя купить себе полную безопасность, — процедил Клаус, легонько массируя потревоженное колено. — Даже за такие внушительные деньги, которыми вы будете располагать.

— Покупаете вы, Клаус, — ответил Мишин, размашисто подписывая лист и протягивая его американцу. — Что же касается меня, то я ее СОЗДАЮ. Собственными руками…

Март 1978 года

Спал генерал Цвигун плохо.

Добравшись только в шестом часу утра на такси до своей круглосуточно охраняемой усиленным нарядом Девятого управления КГБ квартиры на Кутузовском проспекте, первый зампред Комитета госбезопасности, не включая свет, стремительно проследовал на кухню, залпом опорожнил два стакана ледяной воды из-под крана, утер губы, сбросил с себя пальто и туфли, добрался до спальни, поставил будильник на восемь утра и тяжело рухнул в одежде поперек огромной семейной кровати.

Жена Цвигуна уже вторую неделю отдыхала на правительственной даче в Пицунде. И хотя время было совсем не отпускное, он настоял на ее отъезде. Никогда не подводившая Цвигуна интуиция подсказывала, что ближайший месяц ему лучше побыть одному.

…Проснувшись от пронзительной трели будильника, Цвигун несколько минут лежал с открытыми глазами, не в силах шевельнуться и чувствуя себя совершенно разбитым. Двухчасовой сон не только не снял усталость с его грузного, широкого тела, а, наоборот, еще больше усилил давящую тяжесть в затылке. С трудом приподнявшись, Цвигун подошел к изумительной красоты трехстворчатому итальянскому трельяжу — предмету законной гордости его супруги, которая приобрела этот мебельный шедевр в стиле ампир в одной из арбатских комиссионок и утверждала, что трельяж этот в свое время стоял в спальне графа Льва Николаевича Толстого. Увидев свое отражение в венецианском зеркале ручной работы, Цвигун ужаснулся: его широкое, скуластое лицо заросло двухдневной щетиной и заметно опухло. Глаза, буравившие собственное отражение из-под коротких, обрамленных редкими ресницами, век, были красными и слезились.

С омерзением стянув с себя несвежую сорочку и синюю динамовскую майку с ромбиком и буквой «Д» в левом углу, Цвигун буквально заставил себя отжаться десять раз подряд, после чего стащил брюки и носки, уже энергичнее дошел до ванной, встал под холодный душ и, визжа от пронизывающей дрожи, простоял под мощным напором ледяной воды пять минут.