Днем был дождь и асфальт блестел под фонарями, как черный лак. Фонари подсвечивали изнутри кроны деревьев. Деревья трепал ветер, как желтое пламя, и летели листья.
Лёлька с Юркой шли быстро. Они всегда так ходили в едином темпе. Юрка шагал, и развевались полы его старой, еще гимназической шинели, а на Лёльке было вполне шикарное пальто из американского одеяла. Лёльке нравилось так шагать с Юркой и говорить. Они никогда не молчали, и, может быть, потому Юрка забывал свернуть на свой Бульварный и шел с Лёлькой дальше.
— Ты знаешь, он сказал мне: надо обязательно ехать в Союз! (Это все еще — о Дубровине.) Любым путем, только в Союз! Теперь я понял: годы здесь — это потерянные годы! Надо было раньше уходить — пешком через границу! Уходят же ребята, в Трехречье! И полно наших ушло, только я не решился!
Лёлька была настроена менее категорично: может быть, подождать все-таки, пока разрешат? И потом — как же институт?
— А если никогда не разрешат? И мы просидим здесь всю жизнь! Институт всегда можно закончить там. Хабаровский политехнический — это звучит! Я говорил с мамой — она со мной согласна.
Лёлька подумала, что ее мама, конечно, не отпустила бы. И как-то сама она не готова к этому — пешком через границу… Или она просто трусиха?..
— Юрка, но у нас скоро будет Союз молодежи…
В конце сентября в Желсобе было общее собрание молодежи города. Вначале они спели всем залом: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем!» Потом выступал Юра Крыченко от Отдела молодежи: просить Генеральное Консульство СССР в Харбине о разрешении создать единую молодежную организацию в городе на принципах комсомола. Объединить все клубы: Новогородний, Пристанский, Грузинский, Армянский и прочие, потому что назрела такая необходимость — иметь в городе сильную идейную Организацию, снособную подготовить молодежь к жизни в Советском Союзе… (Значит, все-таки их собираются пустить в Союз!)
Собрание проголосовало за создание Организации и выбрало Оргкомитет. Интересно дождаться и посмотреть, как это будет!?
А Юрка тосковал о ребятах из мостопоезда и об Алексее Иваныче. Когда уезжали с практики, он все вглядывался с площадки в темноту, туда, где горели желтым светом прожектора над рекой, над тем комариным островом, где словно оставалась половинка его души.
— Пойдем на виадук, — сказала Лёлька, когда они шли по Вокзальной площади мимо обелиска Победы. — Знаешь, как там красиво! — Юрка не возражал.
Они остановились у чугунных литых перил (времен основания города). Внизу лежала станция Харбин-Центральный. Пути поблескивавшие, и цветные огни карликовых светофоров. Перроны освещенные, и, похожая на фонарь, вышка централизованного поста… КЧЖД — единственное их реальное будущее!
Товарняк прошел на Запад и теплым дымом обдал их по ногам.
Юрка был хмурым весь тот вечер. Он никому не сказал тогда, что задумал, хотя ему, возможно, и трудно было промолчать и даже не попрощаться… По Юрка считал, что нужно вырабатывать в себе сильный характер, и никому не сказал ничего, кроме матери. Мать знала, что Юрка собирается идти пешком через границу. Наверное, ей это было не очень по душе — отпускать Юрку в неизвестность, но она сама, видимо, считала, что так — лучше. И вообще, Юрку бесполезно было отговаривать!
Зимнюю сессию Юрка сдал на «отлично», мать он выпишет в Союз, когда это будет возможно, а больше ничего его, как он считал, в Харбине не удерживало!
На каникулы Юрка уехал к тетке на станцию Маньчжурия. (Тетка эта понадобилась ему только потому, что там уже совсем — граница.)
Тетка оказалась передовая и сразу включилась в Юркины мероприятия. Он, конечно, пошел бы и один, но тетка была в курсе всех местных «хождений под проволоку» и наладила для него нужные связи. Юрке повезло: выяснилось — на днях идут через границу еще двое — парень и девушка.
До пограничной полосы довез на подводе местный дед. Юрка так волновался, что почти не разговаривал и не смотрел на своих спутников. Граница надвигалась неотвратимо. Местный дед, видимо, знал здесь все ходы и выходы, и о маршруте Юрка не задумывался. Он думал о своем — ему было страшновато от собственной смелости. И холодок заползал под сердце, как бывает перед прыжком с трамплина. Что будет на той стороне, Юрка пока не задумывался. Главное — перейти!
Холмы за Маньчжурией лежали в белых полосах — сухой снег раздуло ветрами, только в земляных складках лежал он, пригретый солнцем и подмороженный. Юрке стало жарко идти и тащить рюкзак, или это просто от волнения?
Они вышли на границу где-то в стороне от линии. Проволока, и в ней, как ни странно, совсем открытый проход, — скотопрогонная трасса. Калитка открыта!
Сердце Юрки ушло в пятки, когда он пересекал заветную черту. Хотя вокруг все выглядело вполне обыкновенно. И ни одного пограничника! Неужели это так просто — перейти границу?
Пограничник с собакой появился, когда они отошли довольно далеко, и Юрка начал недоумевать: что же такое, их никто не встречает? Красная звездочка на ушанке — все нормально! Они остановились, отдышались и поздоровались.
Пограничник не высказал никаких восторгов по поводу их героического поступка. Он сказал: «Ну, что ж, пошли». И было похоже, что для него эта встреча — дело привычное и неинтересное.
Застава оказалась рядом. Странно, как это раньше Юрка ее не заметил? Юрка ничего не разглядел на заставе — наверное, здорово волновался. Только вышку запомнил — на четырех столбах серые от дождей доски, четырехскатная кровля и флаг. Неужели правда — Родина?
Юрка устал и изнервничался, сел на лавочку во дворе заставы и опустил рюкзак на замерзшую землю.
Он не рассчитывал, что его встретят с музыкой, но все-таки… Тот майор на станции Отпор, куда Юрку переправили с заставы, — он говорил с ним совсем не так, как Юрке этого хотелось.
Майор допрашивал Юрку, вернее, он педантично выспрашивал каждую мелочь — какие у Юрки отметки по интегралам, и кто у них читает курс сопротивления материалов? Юрка не понимал, зачем это? Он согласен на любую работу на любой стройке Советского Союза. Неужели он не имеет на это права? Сколько народу перешло за последние годы эту границу, и не вернулись обратно, значит, они где-то здесь?
В конце дня Юрку отвели к майору снова. Юрка думал: опять начнутся разговоры — кто, да что, да откуда. По майор только сказал сухо: есть решение отправить его обратно на Китайскую сторону. Сегодня пусть отдыхает. Завтра ему дадут сопровождающего до границы.
И тут Юрка не выдержал. Злая обида захлестнула его — на этого чисто выбритого майора, который стоит на его пути к Родине. Обида за все трудные дни, которые закончились ничем.
— У вас нет права лишать меня Родины! — И еще, и еще, несдержанные и ужасно глупые от запальчивости слова.
Майор молча дал Юрке высказаться, потом вызвал солдата, и Юрку отвели на старое место.
Юрка заснул под утро. Он крутился на твердой железной койке, натянув на голову казенное жесткое одеяло, думал, и думал, и представлял себе, как он с позором вернется, хотя никто, конечно, не знает, как он уходил (хорошо, что никто не знает), только мама.
Она, наверное, будет даже довольна. И, конечно, он думал, как теперь жить дальше, если Родина для него закрыта окончательно?
Утром майор снова вызвал Юрку. Юрка больше не ждал от него ничего хорошего. Он угрюмо вошел и сел напротив, упрямо нагнув голову. Он не хотел смотреть на майора. Майор говорил, Юрка слушал.
— Ты, конечно, думаешь — с тобой поступают сейчас черство и даже жестоко. Правильно я говорю? Но пройдет время, и ты поймешь, — могло кончиться гораздо хуже. Для тебя. Несмотря на все твои добрые мысли. Я понимаю, тебе нелегко, и мне не хочется, чтобы ты возвращался туда с обидой на Советскую власть. И если тебе так будет легче, — считай, что ты получил приказ, который надо было выполнить. Ты знаешь, что такое приказ? И будем считать — время твоего возвращения еще не пришло. Вот так!.. То, что ты вернешься сюда, я могу сказать тебе твердо, только я не скажу когда — завтра или через год, но это будет. И ты не должен забывать этого. У тебя единственная и прямая задача — закапчивать свой ХПИ. Когда будет нужно, ты приедешь сюда, но уже грамотным инженером, и пользы от тебя будет больше. И, конечно, не так — под проволоку. Попятно?
