А потом, как бы распаляясь от собственных слов, перешёл на доверительный тон:

— Поймите, нам нужны дела, конкретные результаты. В последние дни мы с Михаилом Сергеевичем не раз обсуждали складывающуюся ситуацию. Нужно обозначить наступающий 1986 год как поворотный, переломный. Или он станет годом решающих действий по укреплению мира, или же проложит путь к ядерной катастрофе. Сейчас мы в самом начале пути. Но мы не сможем повернуть ход событий к миру, если не начнём по крупицам копить самый крупный капитал — доверие между государствами и народами. 

И в самом конце разговора вдруг спросил проникновенно, и даже ласково:

— А не могли бы Вы высказать эти Ваши соображения Михаилу Сергеевичу или товарищу Зайкову — он сейчас курирует военную промышленность и связанные с этим вопросы. На старых позициях, если они мешают движению вперед, стоять нельзя. Надо честно и откровенно взглянуть, где мы находимся и что мешает решению проблем. Тут нужно проявить не только честность, но и мужество. Сможете ли Вы в таком духе рассказать о положении дел Михаилу Сергеевичу или Зайкову без присутствия военных?

Я сказал, что готов к этому.

Поздно вечером, включив телевидение, я неожиданно для себя услышал, что Горбачёв говорит о Стокгольмской конференции:

«Благодаря конструктивным усилиям ряда государств как будто вырисовываются контуры возможных договоренностей на стокгольмской Конференции по мерам доверия, безопасности и разоружению в Европе. Всем её участникам предстоит, на наш взгляд, поработать засучив рукава, чтобы были достигнуты результаты до начала очередной общеевропейской встречи, намеченной на осень будущего года».

[133]

Что бы это могло значить?  

29 декабря, воскресенье.

Утром Шеварднадзе вызвал всех переговорщиков — Карпова, Квицинского, Михайлова, Исраэляна, меня, а также заведующего ОМО Петровского — и поручил, не теряя ни минуты, писать заявление Горбачева о новых международных инициативах, с которым он мог бы выступить уже 7 января.

[134]

Замысел — сделать как бы международную программу КПСС, но опубликовать ее до XXVII съезда партии. Пусть съезд сконцентрируется на переменах внутренней жизни страны, и не следует отвлекать его внимание на международные проблемы.

Задача — в широком плане дать картину, как двинуть дело вперед на переговорах в Женеве, Вене и Стокгольме. Причем нужны не пропагандистские хлопушки, а серьезные, реалистические, и в то же время эффективные, предложения.

Пусть каждый из переговорщиков напишет раздел по своему участку, а Петровский сведет их воедино в виде заявления Генерального секретаря.

К вечеру передали, что Горбачев вызывает меня одного завтра для беседы в первой половине дня. Быть наготове и ждать вызова. Накануне он поодиночке разговаривал с Карповым и Квицинским. Вернулись довольные и сказали, что им удалось пробить нулевой вариант по РСД в Европе.

Потом из секретариата Шеварднадзе сообщили: во второй половине дня завтра нас всех примет Генсек.

А поздно вечером знакомый из Генштаба рассказал, что маршал Ахромеев провел совещание, на котором ругал делегацию в Стокгольме последними словами, чуть ли не обвиняя в распродаже интересов Родины. И всё из за предложений по ВМС. Он грозил даже передать дело в Комиссию партийного контроля ЦК. Что ж, война была объявлена, но я решил не сдаваться.

Немного истории. (Любознательный читатель может это пропустить)

Борьба вокруг ВМС уходит корнями в выработку положений о безопасности Хельсинского Заключительного Акта 1975 года. В основе ее лежат разное географическое положение и различие структур вооруженных сил. Советский Союз — континентальная держава, обладающая мощными сухопутными силами, обеспечивающими ей господство на Евроазиатском континенте. США — морская держава и имеют флот, который господствует на морях и океанах.

[135]

Вполне естественно поэтому желание США ограничить и «просветить» деятельность советских сухопутных войск на Европейском континенте, где войска НАТО значительно уступали им по численности и оснащению боевой техникой. Но таким же естественным было желание Советского Союза ограничить и «просветить» деятельность американского флота.

Разница была в том, что угрозы со стороны сухопутных войск и флота были асимметричны по своему характеру. Действия флота США в любом варианте не представляли жизненно важной угрозы для Советского Союза, кроме, разумеется, ядерного компонента, который рассматривался на Женевских переговорах в контексте других ядерных сил сдерживания. За его вычетом угрозу Советскому Союзу могли представлять десантные и амфибийные операции, переброска войск США в Европу и их поддержка с моря. Но они покрывались Мадридским мандатом, даже в его узкой натовской трактовке.

Правда, оставалась еще одна сторона деятельности американского флота и авиации, далеко не безразличная для Советского Союза. Это так называемый «транзит» через Европу и операции в прилегающих к Европе районах, например, на Ближнем Востоке. Разумеется, было очень соблазнительно поставить под контроль и «просвечивание» мерами доверия также и эту деятельность США. Но к европейской безопасности это уже не имело прямого отношения.

Таким образом, настойчивая постановка Советским Союзом вопроса об охвате мерами доверия деятельности ВВС и ВМС в реальном значении могла иметь три цели:

1. Охватить мерами доверия также «транзит» через Европу.

2. Быть мощным рычагом для выдавливания уступок на других направлениях переговоров, имея в виду, что в конце концов она станет предметом дипломатического торга и размена.

3. Служить своего рода тормозом для заключения соглашения по мерам доверия в Стокгольме. Если оно окажется ненужным или несвоевременным, всегда можно надавить на него и сорвать договоренность. И, надо сказать, что по мере продвижения к соглашению в Стокгольме, этот тормоз использовался все более активно.

Все это было понятно и вписывалось в правила игры. Но вот что показалось мне странным по крайне мере на первых порах. На мерах доверия в отношении ВВС и ВМС с пеной у рта настаивало Министерство обороны и Генштаб. А советские моряки из Главного штаба ВМС относились к ним с прохладцей. Сначала мы решили, что это какая — то чисто ведомственная разборка. Но однажды, когда готовили очередные директивы, представитель Главного штаба ВМС сказал: эти советские предложения для нас удавка — американцев они затрагивают самую малость, а нам связывают руки.

Сначала мы не поверили, но когда посчитали, все оказалось правильным. Советские предложения, если бы они были приняты, позволяли охватить мерами доверия деятельность трех советских флотов из четырех — Северного, Балтийского и Черноморского. Американцев же, даже при самом благоприятном для нас исходе переговоров, эти предложения затрагивали бы очень мало.

С этими нашими выкладками еще в августе 1984 года я пришел к маршалу Огаркову. Самая главная опасность для Советского Союза, резюмировал я свой доклад, — это если американцы завтра расчухаются и примут все наши предложения по контролю за военно— морской деятельностью.

— Интересно получается, — сказал он раздумчиво. — Оставьте эти материалы у меня, я разберусь.

Но разобраться Огарков не успел. 9 сентября его отстранили от должности Начальника Генштаба и вместо него был назначен маршал С.Ф. Ахромеев. А он стал активно продвигать распространение мер доверия на деятельность ВВС и ВМС. Все это я подробно описал Шеварднадзе, а теперь решил рассказать Горбачеву.

Горбачев принял меня в знаменитом кабинете генсеков в здании ЦК на Старой площади. Было это 30 декабря 1985 года. Он поднялся из— за стола и вышел навстречу, приветливо улыбаясь. Про себя я отметил, что держится он уверенно и выглядит очень здоровым по сравнению с целым поколением генсеков, с которыми мне приходилось раньше иметь дело.